Видит бог, рассуждая о непереводимости, я меньше всего хочу красоваться на фоне тех, кому не удалось; вот, дескать, мы-то с вами, почтеннейшая публика, язык знаем, не то что некоторые, пусть и классики.

Они, во-первых, хотя бы попытались. Коллеги знают, остальным признаюсь: отважиться — что в тёмную воду солдатиком. И чем сильнее влюблён в оригинал, тем вода холоднее. Не получится же, во всей сияющей полноте влюблённости не получится никогда, будешь видеть, где нехорошо, где синяки замазаны, где не смог.

Во-вторых, иной раз и нельзя смочь, невозможно, не переводится. Есть непереводимость, отрицать её бессмысленно — есть и на микроуровне, когда семантические поля не совпадают, эквивалентов нет, или, избави бог, та самая игра слов, и на макроуровне, когда некуда переводить, как, например, любезную мне англоязычную риторическую лирику. А ведь ещё слова в строку не лезут и с управлением не справиться; невыносимо.

Предложи мне кто переводить A Farewell to False Love сэра Уолтера нашего Рали, он же Роли, он же Рэли, он же Ралей, ~~он же Валентина Панеяд~~ я бы заплакала и убежала. Для начала, что такое false love? Ложная любовь? Владимир Борисович Микушевич посчитал, что да, и у него "Прощание с лжелюбовью", но вы сперва выговорите это, а потом попытайтесь придумать, как перевести, чтобы любовь была и ложной, и обманчивой, и поддельной, и, да, неверной, поскольку у сэра Уолтера она всё вместе.

Поди улови эту опалесценцию в перевод, гаснет. А ведь ею во многом елизаветинская лирика и живёт: игра ума в присутствии читателя, речь как инструмент познания мира, чувства, самой мысли, медитация; напомню, meditation означает ещё и "размышление".

И когда Рали нижет риторические бусины, перебирает вечный розарий перечня, так любимого этой поэтической традицией, с ним входишь в со-звучие и со-чувствие:

A fortress foiled, which reason did defend,
A siren song, a fever of the mind,
A maze wherein affection finds no end,
A raging cloud that runs before the wind,
A substance like the shadow of the sun,
A goal of grief for which the wisest run.

В переводе Микушевича:

Ты крепость. Этой крепости не пасть.
Ты песнь сирены в буре суеты;
Ты лабиринт, где вечно бродит страсть.
Ты туча. Обгоняешь ветер ты.
Ты тень. При солнце ты не истечёшь.
Ты скорбь, но ты мудрейшего влечёшь.

Нет, можно с карандашиком пройтись по тексту, указывая, что и крепость-то, наоборот, пала, foiled, как ни оборонял её разум, и страсть не только не находит конца лабиринту, но и самой ей в нём нет конца, да и affection не "страсть", но "нежное чувство", "привязанность", не порыв, но состояние, и туча не обгоняет ветер, но бежит, в бешенстве, им гонима, и невнятная тень, которая не истечёт при солнце, есть непостижимая тень самого солнца, нечто, с чем схожа любовь, с которой прощается сэр Уолтер.

А толку.
Объяснить можно, уложить в рифму, чтобы так же низалось в переводе, никак.

A goal of grief for which the wisest run.
Горестная цель, к которой стремятся мудрейшие.

Вернее, grief — горе, скорбь, тоска — и есть цель мудрейших, но это даже подстрочником не передать.

что я читаю перед работой, чтобы проснуться (и пойти решать всего лишь рекламные задачи)

если вам нужны сегодня хорошие новости, то, например, вот — конюхов выжил в шторм

Из книги Найджела Слейтера Eating for England (перевод мой):

Мне доводилось есть тосты везде — от Лаоса до Лутона, и я могу без малейших колебаний заявить, что никто, абсолютно никто не готовит их так, как это делают британцы. Аналогично зелёному карри, которое нигде не благоухает столь же тонко, как в Таиланде, или воздушно-нежному оссо буко, породить которое способен лишь итальянский повар, — нигде в мире вам не подадут тост столь же высокого образца, как у нас на острове. Почему? Так сразу и не скажешь. Тост — это наш вклад в мировую гастрономию.

Французы пекут хлеб поинтереснее нашего, итальянцы производят масло послаще, и никто не уделяет столько внимания деталям в простых вещах, как японцы. И всё же, когда речь идёт о порции тостов с маслом, все усилия этих народов не идут ни в какое сравнение с нашими аппетитными триумфами. Даже не самый лучший вариант британского тоста безоговорочно приемлем — не то что белые, мягкотелые версии, какие можно встретить, скажем, в Греции (весь смысл тоста, кажется, от них ускользнул) или смехотворные пародии на тосты, с которыми приходится иметь дело в Америке. Нет уж, в том, что касается тостов, мы превосходим всех.

Не думаю, чтобы кто-то мог претендовать на идеальный рецепт. Точный портрет золотистого тоста — сугубо личное дело. Толстый или тонкий, хрустящий или мягкий, румяный, коричневый или черный — а возможно, всего понемногу... И вот ещё вопрос с корками: оставлять или удалять (это просто минное поле, скажу я вам). При всём при этом есть общепризнанное понимание, что, заказывая тост, никто не ожидает увидеть в его основе темный хлеб. Как идеальное постельное белье или исподнее, идеальный тост может быть только белым. Тосты из темного хлеба — это для людей среднего возраста, которые вдруг решают, что им нужно больше заботиться о своём здоровье. С тем же успехом можно есть поджаренный картон. Тёмный хлеб ещё приемлем, если делать из него «солдатиков» — макать в яйцо всмятку, но не более того.

та самая книжка любимого мной слейтера, ради которой можно и английский расчехлить

Любимый момент Дэвида Суше в рождественской серии «Приключение королевского рубина» — когда знаменитый сыщик Эркюль Пуаро проводит мастер-класс по препарированию манго. В оригинальном рассказе Агаты Кристи этой сцены нет. Она появилась по настойчивой инициативе самого актёра, о чём он пишет в своей книге воспоминаний.

Дело было так. Однажды Дэвид Суше удостоился чести обедать в Букингемском дворце и сидеть за одним столом с королевой Елизаветой и принцем Филиппом. В какой-то момент ему предложили угоститься чем-нибудь из огромной фруктовой вазы. Он не глядя запустил туда руку и положил какой-то фрукт на тарелку перед собой. И тут же пришёл в ужас, потому что этим фруктом оказалось цельное манго.

Ужасно смущаясь, Суше обратился к сидевшему рядом принцу Филиппу и честно признался, что понятия не имеет, как это есть. Филипп от души расхохотался и сказал: «Давайте я вам покажу». С этими словами он взял другое манго и проделал с ним всё то, что демонстрирует Пуаро в сериале.

Едва выйдя из Букингемского дворца, Суше кинулся звонить режиссёру с требованием, чтобы такой эпизод появился в сценарии. От себя он тоже добавил небольшую пасхалочку. Пуаро говорит, что такому способу обращения с манго его научил некий герцог. Имея в виду, разумеется, герцога Эдинбургского, то есть Филиппа. После этого всякий раз, когда актёру доводилось пересекаться с принцем Филиппом, тот называл его не иначе как Манго-мэн.

план на декабрь

А я уехал из Астрахани.

Оставил величественный белокаменный кремль. Уютные дворики, где летом на верёвках сушат не только одежду, но и воблу. Старинные деревянные дома с причудливой резьбой.

Оставил и звон церковных колоколов, и вечерний зов муллы с той же самой улицы. Оставил пусть неухоженный, но зато настоящий восточный рынок — Большие Исады с его овощами, солёной брынзой («подходи, попробуй!»), специями, сладостями, огромными мешками семечек.

Оставил каналы, реки и ерики с их маленькими мостами. Лотосы, цветущие напротив здания ЗАГСа. Заросшие тростником берега, будто на побережье Нила, воспетые Хлебниковым.

Запах полыни, принесённый степным ветром. Убийственно знойное лето с температурой +40. Но зато тёплый, цветущий май - месяц, когда я впервые полюбил и был бескомпромиссно счастлив.

Я уехал и оставил частичку сердца. Я уехал, чтобы видеть тебя во снах, Астрахань. Может, я когда-нибудь вернусь?

Я хотел бы переехать в Калугу.

Мониторил бы однушки по три миллиона и скидывал бы их московским друзьям. Агитировал бы знакомых устроиться на завод телеграфной аппаратуры, «Калужский двигатель» или «Ремпутьмаш».

Обязательно купил бы пианино калужской фабрики «Аккорд» и играл бы на нем «Юхновский вальс». Отдал бы ребёнка на физтех КГУ. Лениво объяснял бы москвичам, как доехать до Калуги-1 и Калуги-2. Летом летал бы из Калуги в Анапу, игнорируя Домодедово.

Покупал бы козельский творог и кефир, наши местные пряники. Ходил бы в рубашке с тарусской вышивкой. Отмечал бы с друзьями годовщину стояния на Угре.

Жертвовал бы отцу Владиславу Береговому на восстановление храмов в Мосальске. Цитировал бы Циолковского страницами и ревниво переругивался бы с Самарой за статус космической столицы.

Радовался бы тому, что у нас есть троллейбус и что он стоит 35 рублей. Опрокидывал бы коктейли в «Частной практике». Пил бы вкусный кофе через каждые 50 метров. Давал бы комментарии «Калужской неделе» о состоянии памятников калужского модернизма.

Загорал бы на Яченском водохранилище. Ездил бы в Боровск посмотреть новые рисунки Овчинникова. Ловил бы кузнечиков в Полотняном Заводе. Ругал бы застройку Правобережья.

Сажал бы на берегах Оки плакучие ивы. Смотрел бы в нашем театре «Старшего сына» и «Как Миша Бальзаминов за счастьем ходил». Добивался бы переименования улицы Тульской в Говенскую.

Навещал бы своих старых друзей, живущих в палатах Макарова. Гордился бы тем, что главным архитектором моего города был Сергей Ткаченко, автор дома-яйца.

Сплавлялся бы по Жиздре. Купил бы кусочек земли в Никола-Ленивце, построил три хатки и сдавал бы любопытствующим. Тусил бы на «Сигнале» и «Архстоянии».

Плевал бы на концепцию 15-минутного города, потому что моя Калуга и есть 15-минутный город. Распространял бы слухи о гигантских оводах и комарах, чтобы сберечь пасторальный характер нашего городка.

Калуга, жди.

Как в The Blueprint пытались экономить по заветам #loudbudgeting из тиктока

«Когда мужчина зовет вас на ланч или ужин, соглашайтесь. Даже если с ним будет очень скучно. Коктейли тоже должны покупать мужчины. Никогда не тратьте на выпивку собственные деньги», — завещала легендарный главред и медиаменеджер Хелен Герли Браун. В юности эти и другие нехитрые правила финансовой грамотности помогли ей накопить $5000 на новенький Mercedes.

Сегодня история Хелен отлично вписалась бы в тренд #loudbudgeting. Под этим хештегом в тиктоке собраны советы разной степени отчаяния: от «заморозьте абонемент в спортзал» до «гоустите друзей, чтобы не тратить деньги на совместные планы».

Ну а мы что? Мы решили проверить, как работает loud budgeting, на наших сотрудниках. Вызвались пробивать финансовое дно и демонстрировать чудеса выдержки, терпения и смирения Полина Садовникова и Настя Сотник. Что из этого вышло — читайте по ссылке.