🫀

Hannah Zeavin. Therapy With a Human Face

The feminization of therapy is crucial to understanding how it became both devalued and out of reach
—

«Despite the contemporary truism that psychoanalysis always blames the mother, Sigmund Freud was much more focused on the pathogenic role of the father in the mind of the child, while showing little interest in real children at all. For Anna, and others like Winnicott, analysis meant attending to the real mother—and real children—and the mental life of reproductive labor. This theoretical process began before the Second World War and was intensified by it while many fathers were away.

A strong association was forged between the practice of “the maternalists,” as historian Shaul Bar-Haim called these analysts, and the work of actual mothering. Holding became a central metaphor for the work of an analyst, and therapy became inextricably linked with domestic life. According to the psychologist and historian Janet Sayers, the maternalists thought this association between the expert care of the analyst and the non-expert labor of mothering might help mothering be taken more seriously. Instead, the entrance of women into the field, and the theoretical and practical shifts in the work of therapy that accompanied it, inadvertently laid the groundwork for the devaluation of the profession. If therapy is like mothering, why pay for it?

[…]

The rise of feminist psychology, the opening of psychoanalytic training, and the increasing dominance of women in the field occurred alongside the ongoing devaluation of talk therapy in favor of expediency and low-cost interventions like drugs, self-help, peer-help, CBT, and technology. All were poised to solve a therapeutic labor shortage that began after the Second World War and continues today. Women are one resource among many posited to address the gap.

[…]

When Nancy Fraser wrote of feminism that “the recent gains would be entwined with a tragic loss,” she was referring to the outcome of feminist agitation in the age of neoliberalism. A similar situation has occurred in women’s fight to practice the most ambitious forms of therapy. […] After fighting for access to train and treat patients, women have found that practically no one can find them or afford their hourly fee, or knows the difference between short-term treatments and therapies that offer greater depth and insight.

[…]

Devaluation has made it no easier to purchase good mental healthcare. Even as therapy becomes increasingly accepted and popular, it doesn’t receive the public investment required. Instead, potential patients are offered a vague language about wellness and self-help. Automated CBT scripts, CBD, and micro-dosing are all deemed quick-fix equivalents to traditional therapeutic care. The feminization of the field has led to the ultimate devaluation: care without carer. »

Dogen. Shōbōgenzō — «Driving yourself to practice and experience the myriad things is delusion. When the myriad things actively practice and experience yourself that is awakening. Those who have great realization of delusion are buddhas; those who are greatly…

Мераб Мамардашвили. Необходимость себя
—

«теперь я могу вернуться к начальному пункту философского рассуждения, а именно: познай самого себя. В каком смысле? В смысле, повторяющем все эти предшествующие смыслы. Например, звезды, — это далеко, можно познать, а можно и не знать. Так познай то, что близко — себя. Не в качестве эмпирического существа (я не устаю вам об этом повторять), а вот то, что у тебя под носом. Ведь ты произносишь слова, и высказываешь то, что заключено в этих словах, но сам ты этого не знаешь. А что может быть ближе того, что ты говоришь? Ты говоришь, не задумываясь… — вдумайся. Кстати, с этого и начинается логика: люди пользуются законом противоречия и выясняют суть того, что сказали сами. Это близко. Мы живем в языке. Что может быть ближе языка? Что ты сказал на самом деле?

Постараться узнать то, что ты сказал — это и есть познать себя, в том смысле, в каком Сократ произносит эту фразу. И этим впервые было введено понятие логоса — порядка мира и одновременно топоса речи, у которого есть свои законы. Мы говорим по этим законам, но сами не знаем, что говорим. А это можно познавать. И, познавая это. познавать многое.

То есть познавай близкое и через близкое познаешь многое — далекое, к которому можно идти через близкое. Другим путем пошла индийская философия. Что было для нее близким? Для греков близкое — логос, как мы договорились, слова — а мы живем в языке. А для индусов — это психика, как некие физические, реальные состояния, испытываемые людьми. И с ними они начали экспериментировать как с самым близким, и через знание психики и контроль над ней они вышли к глубочайшей онтологии, проблемам бытия, к проблемам космоса и пр. Через реализацию того же сократовского лозунга: познай самого себя, познай близлежащее. То, в чем ты есть, и самого себя в этом. Это и есть отправная точка и начало специальной техники философии. У индусов она оказалась связана с психотехникой, а греки пошли больше по словесно-рациональному пути. Поэтому мы и наблюдаем у греков такой взлет в развитии логики и т. д.»

Мераб Мамардашвили. Необходимость себя
—

«Что не само собой разумеется? Что мир вообще есть проблема. Поскольку, чтобы что-то стало проблемой, нечто должно быть непонятным. Так ведь? Если есть слово «Проблема», значит, имплицировано, что что-то непонятно. Или можно выразиться иначе. Выступление чего-то в непонятном виде есть историческое событие, а не существование, которое разумелось бы само собой. То есть нам сейчас кажется само собой разумеющимся, что вещи представляют для нас проблему. Но уверяю вас, что это не всегда было так. И сейчас вы поймете, что я имею в виду. Миф, ритуал и т. д. отличаются от философии и науки тем. что мир мифа и ритуала есть такой мир, в котором нет непонятного, нет проблем. А когда появляются проблемы и непонятное появляются философия и наука. Значит, философия и наука, как это странно, есть способ внесения в мир непонятного. До философии мир понятен, потому что в мифе работают совершенно другие структуры сознания, на основе которых в мире воображаются существующими такие предметы, которые одновременно и указывают на его осмысленность. В мифе мир освоен, причем так, что фактически любое происходящее событие уже может быть вписано в тот сюжет и в те события и приключения мифических существ, о которых в нем рассказывается. Миф есть рассказ, в который умещаются человеком любые конкретные события; тогда они понятны и не представляют собой проблемы.

Но при этом мифические и религиозные фантазии, и я хочу это подчеркнуть, порождались не потому, что человек якобы стремился «заговорить» стихийные и грозные силы природы. Не из страха невежественного человека, который не знал законов физики. Наоборот, миф есть организация такого мира. в котором, что бы ни случилось, как раз все понятно и имело смысл. Вы скажете — метафорический. Да, конечно, метафорический, но это — смысл. Смысл, который делает для меня предметы понятными и близкими. Он вписывает их в систему моей жизни или в систему культуры. Миф ритуально близок человеку, потому что в ритуале он общается с незнакомыми, далекими и таинственными существами как близкими и родными, настолько близкими, что их волю, на проявление их желаний можно подействовать актами ритуала, заклинания, актами магии. Магический мир, как и мифический мир, есть мир освоенный, осмысленный, понятный.»

Психотерапия — это способ преодоления привычного. Если замедлиться и разобраться что я делаю?, что я чувствую?, что я думаю?, почему так и откуда это взялось?, то есть надежда, что удастся подумать по-другому, чувствовать что-то новое, поступать иначе. Или…