Интересный фрагмент из очерка Ханны Арендт, посвященного Розе Люксембург (из сборника “Люди в темные времена”, М.: 2003).

“... Знаменитая дис­куссия, открытая Эдуардом Бернштейном, вошла в историю как спор о выборе между реформами и революцией. Но этот боевой лозунг неточен по двум причинам: он вну­шает мысль, будто на рубеже веков СДПГ все еще выступала за революцию, что неверно; и он скрывает объективную верность многих положений Бернштейна. Его критика экономической теории Маркса действительно, как он и заявлял, полностью “соответствовала реальности”. Он указывал, что “огромный рост общественного богатства сопровождается не сокращением числа крупных капиталистов, а ростом числа капиталистов всех категорий”, что “нарастающего сужения круга состоятельных людей и роста нищеты бедняков” не происходит, что “современ­ный пролетариат действительно беден, но не пауперизирован” и что лозунг Маркса “У пролетария нет отечества” неверен. Всеобщее избирательное право дало пролетариа­ту политические права, профсоюзы — место в обществе, а новое империалистическое развитие — очевидный инте­рес в национальной внешней политике. Реакцию немец­кой партии на эти неприятные истины прежде всего, разумеется, определяло глубокое нежелание подвергать критическому пересмотру свои теоретические основания, но это нежелание резко обостряла скрытая заинтересован­ность партии в статус кво, которому угрожал анализ Бернштейна. На карту был поставлен статус СДПГ как “госу­дарства в государстве”: фактически партия превратилась в огромную и хорошо организованную бюрократию, стоя­щую вне общества и всецело заинтересованную в сохране­нии такого положения вещей. Ревизионизм a la Бернштейн привел бы партию обратно в немецкое общество, а подобная “интеграция” казалась столь же опасной для ин­тересов партии, как и революция.

М-р Неттл предлагает интересное объяснение, по­чему СПДГ внутри немецкого общества занимала “положение парии” и не сумела войти в правительство. Ее чле­нам казалось, что партия может “сама по себе составить высшую альтернативу коррумпированному капитализму”. На самом же деле, держа “неприступную круговую оборону против общества”, она порождала то мнимое ощущение “сплоченности” (по выражению Неттла), ко­торое глубоко презирали французские социалисты. В лю­бом случае, было очевидно, что чем больше становилась численность партии, тем бесповоротнее ее радикализм “уничтожался организованностью”. В этом “государстве в государстве” можно было вести очень уютную жизнь, избегая трений с социумом, наслаждаясь своим мораль­ным превосходством без всяких практических последствий. Не приходилось даже расплачиваться за это сколько-нибудь серьезным отчуждением, так как это общество-пария фактически было лишь зеркалом, “уменьшенным отражением” немецкого общества в целом. Этот тупико­вый путь немецкого социализма можно было верно ана­лизировать с противоположных точек зрения — либо с точки зрения ревизионизма Бернштейна, признававшего эмансипацию рабочего класса в капиталистическом об­ществе за совершившийся факт и предлагавшего прекра­тить разговоры о революции, о которой все равно никто не помышлял; либо с точки зрения тех, кто был не только “отчужден” от буржуазного общества, но действительно хотел переделать мир”.

#Library

Война: институциализация и радикализация рабочего класса. Размышления к 110-летию начала Первой мировой войны (3/3)
Голландский профсоюзник Эдо Фиммен (одна из ключевых фигур международного профсоюзного движения в межвоенный период) отмечал, что “война остановила развитие международной организации рабочего класса”, а неоднократные попытки временного бюро Международной федерации профсоюзов созвать международную конференцию представителей профсоюзов воюющих стран не увенчались успехом. Вместе с тем, писал он, в ходе проходивших в годы войны международных конференций “профсоюзы воюющих стран были вовлечены в формулирование программы послевоенного мироустройства”. “Профсоюзы смогли использовать эту важную подготовительную работу в качестве отправной точки после окончания войны”, — отмечал он.

Активность трудящихся, — и занятых на производствах в период войны, и воевавших, а теперь вернувшихся с фронта, — сыграла значительную роль в формировании новой социальной и политической реальности. 

“Когда непосредственно после окончания войны рабочий класс большинства стран был охвачен волной революционной воли, когда — не на последнем месте — вновь пробудилось также чувство международной солидарности, как реакция против национализма и шовинизма военных лет, и одно мгновение требование коммунистического манифеста “пролетарии всех стран, соединяйтесь” казалось близким к осуществлению — тогда разорванные во время войны и вследствие войны международные связи вновь были восстановлены, и международные организации возникли вновь, не только численно сильнее, чем до войны, но и изменившиеся духом”, — отмечал Эдо Фиммен. 

Он указывал на “расширение власти” профсоюзов после завершения мировой войны. “На национальном и международном уровнях профсоюзы стали “представительным органом” всего рабочего класса в гораздо большей степени, чем любая социалистическая партия, — отмечал Фиммен. — В некоторых странах, таких как Германия и Австрия, влияние профсоюзов стало настолько значительным, что их оппоненты критиковали их как государство в государстве”. 

В качестве примеров профсоюзных действий, в которых проявилось это “расширение власти”, Эдо Фиммен приводил международные бойкоты хортистской Венгрии и поставок вооружений Польше (оба события относились к 1920 году) и всеобщую забастовку в Германии в марте 1920 года (была организована социал-демократическими профсоюзными объединениями в ответ на попытку правого переворота, так называемый “Капповский путч”).

Усиление профсоюзов на национальном уровне и укрепление их переговорных позиций создали в послевоенные годы возможности для фактической реализации трудящимися права на забастовку. Именно на это указывают масштабные забастовочные волны во многих европейских странах в тот период, а на международном уровне — практика организованных профсоюзами международных бойкотов.

Одновременно с этим широкое осознание в самых разных общественных слоях, во-первых, хрупкости всеобщего мира в первые годы после завершения мировой войны и, во-вторых, прямой связи социальных вопросов с вопросами мирного развития человечества, — на фоне возникновения и расширения радикальных революционных проектов и движений в разных точках мира, — создали основу для возникновения Международной организации труда, что было одним из ключевых требований рабочего движения (хотя это было осуществлено и не вполне в том виде, как это предполагалось и формулировалось рабочими деятелями).

Упоминавшийся Юрий Ключников в своей книге “На великом историческом перепутье” (издана в Берлине в 1922 году журналом “Смена вех”) пишет о том, что “в итоге мировой войны трудящиеся массы большинства стран приобрели несравненно большее, чем прежде влияние на ход международных отношений”. “Теперь они стали международной силой первостепенного значения, — отмечает Ключников. — Быть может, это единственная сейчас подлинно международная сила и, во всяком случае, никакая другая из международных сил не обещает так усиливаться и расти с каждым годом, как она”.

#War_and_Peace #General_Strike #ILO

Война: институциализация и радикализация рабочего класса. Размышления к 110-летию начала Первой мировой войны (2/3)
Нечто похожее имело место и в России, хотя и со своей спецификой. В России после поражения революции 1905—1907 годов социалистические партии и профсоюзы действовали в условиях серьезных ограничений и запретов. После начала войны, — даже при определенной поддержке правительства со стороны левых “оборонцев”, — организации рабочего движения не имели возможностей для институциализации.

Особенностью военных лет становится численных рост профсоюзов в воюющих странах, который еще более быстрыми темпами продолжается после войны. При этом, завершающий период войны, 1917—1918 годы, характеризуется резким ростом забастовочной активности трудящихся — вопреки ограничениям военного времени. Британский историк Джеймс Томпсон отмечает, что “трудовой патриотизм в начале войны привел к снижению количества производственных акций”, но далее он указывает на “широкое распространении производственных акций в 1917 году”, которые “отражали материальные трудности зимы 1916—1917 годов, влияние инфляции и увеличения рабочих часов, растущее разочарование войной, конца которой не было видно, и, наконец, стремление призвать к ответу правительства на фоне усиления государственного вмешательства в экономику”.

Вместе с укреплением переговорных позиций профсоюзов в рамках взаимодействия с правительствами и работодателями (прямое следствие процессов институциализации профсоюзной деятельности) забастовка становится для трудящихся эффективным инструментом, позволяющим добиваться тех или иных уступок. Примечательно, что забастовочная волна завершающего периода войны охватывала страны из обоих противоборствующих блоков — Германию, Австро-Венгрию, Францию, Великобританию и Россию, но и, например, нейтральную Швейцарию, которая также ощущала на себе экономические последствия войны. 

В течение войны состоялась серия социалистических и профсоюзных конференций, отдельно проводившихся рабочими организациями союзнических стран (то есть “Антанты”) и “Центральных держав” при участии рабочих организаций нейтральных государств. Повестка этих конференций была схожей — вопросы послевоенного устройства мира и, в частности, развития международного трудового законодательства, а также выработка требований рабочего движения в этой области как части будущего мирного договора.

“В числе этих требований, охватывавших все главнейшие стороны вопроса, фигурировало, между прочим, и требование о том, чтобы существовавшая с 1901 года Международная ассоциация по законодательной охране рабочих была признана органом по проведению и развитию международного рабочего законодательства. Требовалось точно также, чтобы Международная федерация профессиональных союзов была представлена в бюро труда и на периодических конгрессах правительств по вопросам труда и чтобы постановления этих конгрессов имели прямую обязательную силу”, — писал юрист, специалист в области международных отношений Юрий Ключников в своей статье — вступлении к русскому изданию Версальского договора, вышедшему в Москве в 1925 году.

Для профсоюзного движения эти конференции имели особенно важное значение — в ходе них происходит переосмысление профсоюзными деятелями роли своих организаций, которая теперь рассматривалась ими в контексте не только производственных отношений, но и политических процессов.

Немецкий историк Эрвин Оберлендер отмечает, что “во время войны многие национальные профсоюзные организации впервые получили официальное признание со стороны своих правительств и промышленников”. “Это, — пишет он, — укрепило их национальную роль, а также уверенность в том, что “трудящиеся классы, которые понесли столь огромные жертвы во время войны, заслужили право участвовать в установлении и обеспечении демократического всеобщего мира””. Здесь Оберлендер цитирует фрагмент из Меморандума о целях войны, принятого на Межсоюзнической рабочей и социалистической конференции в Лондоне в феврале 1918 года.

#War_and_Peace #General_Strike #ILO

Кратко о положении права на забастовку в системе норм Международной организации труда (2/2)
Отметим, кроме того, что Комитет экспертов по применению конвенций и рекомендаций, также имеющий обширную практику рассмотрения случаев нарушения права на забастовку преимущественно в контексте соблюдения норм Конвенции № 87, в некоторых случаях рассматривал право на забастовку в контексте применения Конвенции № 105 об упразднении принудительного труда. Эта конвенция, — хотя и не содержит упоминания “права на забастовку”, — указывает, что ратифицировавшие ее государства “обязуются упразднить принудительный или обязательный труд и не прибегать к какой-либо его форме”, в том числе “в качестве средства наказания за участие в забастовках”.

В контексте применения Конвенции № 105 в докладе 1974 года Комитетом экспертов рассматривалось турецкое законодательство, которое, среди прочего, вводило существенные ограничения и запреты на проведение забастовок и предусматривало в числе наказаний за нарушение предписанных ограничений и запретов тюремное заключение, включающее выполнение обязательных работ.

Многолетняя практика Комитета по свободе объединения и Комитета экспертов по применению конвенций и рекомендаций позволила Комитету экспертов в 1994 году в общем обзоре “Свобода объединения и коллективные переговоры”, в котором праву на забастовку была посвящена отдельная глава, прийти к следующему выводу: “В отсутствие четкого положения о праве на забастовку в основных текстах надзорным органам МОТ пришлось определять точную сферу действия и значение конвенций по этому вопросу. Этими органами, прежде всего, являются Комитет по свободе объединения в рамках специальной процедуры, созданной для рассмотрения жалоб о нарушениях свободы объединения, и настоящий Комитет в соответствии со статьями 19 и 22 Устава”.

В том же докладе после краткого описания практики рассмотрения права на забастовку начиная с 1950-х годов надзорными органами МОТ, — Комитетом по свободе объединения и Комитетом экспертов, — Комитет экспертов указал: “В свете вышеизложенного Комитет подтверждает свою основную позицию, согласно которой право на забастовку является неотъемлемым следствием права на организацию, защищаемого Конвенцией № 87”.

#ILO

Кратко о положении права на забастовку в системе норм Международной организации труда (1/2)
Вопрос важный и в полной мере сохраняющий актуальность, в том числе в контексте передачи Административным советом Международного бюро труда спора о праве на забастовку в Международный суд ООН. Поэтому вновь хотел бы обратить на него внимание.

Изучение достаточно длительной практики применения права на забастовку надзорными органами МОТ подводит к ясному выводу о том, что право на забастовку является неотъемлемым элементом правовой системы Международной организации труда, будучи производным от права на свободу объединения, которое регулируется в основном Конвенциями № 87 и 98. Рассматривая конкретные аспекты реализации права на забастовку, надзорные органы выводят защиту этого права, прежде всего, из норм Конвенции № 87.

В своих подходах к праву на забастовку надзорные органы МОТ опираются на устоявшуюся практику толкования и применения норм о свободе объединения, которая к настоящему времени имеет почти 70-летнюю историю, если вести ее отсчет от первых решений Комитета по свободе объединения начала 1950-х годов, когда были заложены основы систематического рассмотрения вопросов реализации свободы объединения структурами Международной организации труда.

Например, Комитет по свободе объединения в разные годы принял значительное количество решений, в которых обозначил свое отношение к праву на забастовку в контексте применения Конвенции № 87. Комитет непосредственно выводил из норм Конвенции № 87 как право на забастовку как таковое, что было закреплено в ряде его решений, так и различные аспекты этого права, в частности — объявление забастовок федерациями и конфедерациями профсоюзов и наделение профсоюзных организаций исключительным правом объявлять забастовки.

Рассматривая в 1998 году дело по жалобе Конфедерации свободных профсоюзов Кот-д’Ивуара на действия правительства, — обвинения включали в себя, среди прочего, массовые увольнения за участие в забастовках, — комитет указал на “важность уважения права на забастовку, которое естественным образом вытекает из права на организацию, которое защищено положениями Конвенции № 87”.

Примечательно, что в связи с делами о нарушении профсоюзных прав в Греции в комитет в своих решениях 2007 и 2011 годов отметил, что “организации, занимающиеся защитой социально-экономических и профессиональных интересов трудящихся, должны иметь возможность использовать забастовочные действия для укрепления своей позиции при поиске решений проблем, возникающих как следствие основных тенденций социальной и экономической политики, непосредственно отражающихся на интересах членов этих организаций и всех трудящихся в целом, особенно в вопросах занятости, социальной защиты и уровня жизни”.

При этом, такой аспект как увольнение работников в качестве санкции за участие в забастовке рассматривается Комитетом по свободе объединения как нарушение прав в контексте применения норм Конвенции № 98.

#ILO

Позиция и действия профсоюзов в связи с внеочередными выборами во Франции (2/2)

В свою очередь, Французская демократическая конфедерация труда, другой крупнейший профцентр страны, призвала на выборах голосовать против крайне правых, не давая конкретных рекомендаций по голосованию. “Я не собираюсь давать инструкции по голосованию. Французская демократическая конфедерация труда не будет объединяться под каким-либо знаменем”, — заявила генеральный секретарь объединения Марилиз Леон.

Профсоюзы играли важнейшую роль в организации и проведении уличных акций, проходивших на протяжении июня и начала июля по всей стране и призванных мобилизовать французов против ультраправой угрозы. Наиболее крупная общенациональная акция состоялась 15 июня и были организована совместно пятью профсоюзными центрами Франции — Всеобщей конфедерацией труда, Французской демократической конфедерацией труда, объединением “Солидарность”, Унитарной профсоюзной федерацией и Национальным союзом автономным профсоюзов.

Первый тур выборов, состоявшийся 30 июня, продемонстрировал реальную возможность победы Национального объединения, которое по числу голосов, — примерно треть, — оказалось впереди других партий и блоков. Однако по результатам второго тура 7 июля относительная победа досталась Новому народному фронту, за которым далее шли “Вместе за Республику” (президентская коалиция), Национальное объединение и “Республиканцы” (голлисты) и далее другии партии и движения.

“Отодвинуть” крайне правых во втором туре удалось благодаря, во-первых, высокой мобилизационной явке избирателей и, во-вторых, стратегии снятия кандидатов от левых и либеральных сил в пользу единого кандидата, чтобы избежать распыления голосов.

“Гражданская мобилизация сорвала катастрофический сценарий Эммануэля Макрона, который, приняв решение распустить Национальную ассамблею, посеял хаос и расстелил красную дорожку Национальному объединению. Большинство избирателей четко выразило свое нежелание передавать управление страной крайним правым. Новый народный фронт, программа которого включает рост заработных плат и пенсий, отмену пенсионной реформы и инвестиции в сектор общественных услуг, получил первое место”, — отмечалось в материале Всеобщей конфедерации труда по итогам выборов.

Вместе с тем, произошла консолидация и крайне правого электората. Национальное объединение, получив в итоге более 20% депутатских кресел и третью по численности фракцию в парламенте, достигло результата, которого у него никогда ранее не было. Избиратели Национального объединения, при этом, считают, что у них “украли победу с помощью грязных трюков”.

Об этом же говорит лидер ультраправых Жордан Барделла, который заявил, что они проиграли только потому, что “почти все другие политические партии, от марксистов до правых либералов, объединились против них”. Барделла назвал “союзом позора” соглашения между Новым народным фронтом и коалицией “Вместе за Республику” об отзыве своих кандидатов в округах, чтобы победить крайне правых. “Неестественный альянс помешал французскому народу свободно выбрать иной тип политики”, — заявил он.

Историк Патрик Вайль называет “иллюзией” представление о том, что Национальное объединение проиграло. “Они не получили абсолютного большинства, — говорит Вайль, — но они получили историческое количество представителей во французском парламенте. Они не войдут в правительство, и поэтому смогут критиковать все, что будет происходить после выборов. Такой результат является для них идеальным с точки зрения дальнейшего увеличения своих голосов, и, возможно, избрания следующего президента республики. Так что это очень опасная ситуация”.

#Miscellaneous

Позиция и действия профсоюзов в связи с внеочередными выборами во Франции (1/2)

Внеочередные парламентские выборы во Франции оказались неожиданным испытанием для политической системы страны. Ничто не предвещало роспуск парламента сразу вслед за европейскими выборами. Слова “choc” (“шок”, “неожиданность”, “потрясение”) — наверное, самое распространенное слово, описывающее реакцию на решение президента Франции Эммануэля Макрона.

Об “эффекте шока” и “драматической ситуации, созданной главой государства” говорит политолог Оливье Рокан. “Игрой с огнем” назвала объявление о роспуске парламента французская корреспондентка издания Politico Клеа Колькатт. “Решение Макрона провести парламентские выборы за несколько недель до Олимпийских игр 2024 года ошеломило многих даже в его собственной партии и вызвало глубокую политическую неопределенность”, — отметила она. Пресса соседних стран высказывалась в похожем ключе. Испанская El Pais писала о “политическом кризисе с непредсказуемыми последствиями”, а бельгийская Le Soir назвала действия президента Франции “безумной ставкой” (“un pari fou”). 

Выборы в Европарламент продемонстрировали сильнейший рост французских ультраправых, получивших по стране почти треть голосов избирателей. Национальное объединение и его лидеров Марин Ле Пен и Жордана Барделла называли не иначе как триумфаторами.

Объявив о роспуске парламента, отмечала Клеа Колькатт, глава государства “сделал рискованный расчет на то, что парламентские выборы в течение трех недель позволят сбить волну крайне правых во Франции”. Однако, пишет она, “никогда в истории Национальное объединение не было так близко к получению власти — с рекордным количеством депутатов Европарламента и значительной фракцией в парламенте, а опросы общественного мнения показывают рост поддержки ультраправых среди все новых категорий избирателей”.

Перед лицом угрозы прихода к власти крайне правых, левые партии объединились в Новый народный фронт — сделав, таким образом, прямую отсылку к “историческому” Народному фронту 1930-х годов. Хотя буквально неделей ранее они вели крайне враждебные по отношению друг к другу избирательные кампании в ходе выборов в Европарламент.

“В конечном счете, это название [Новый народный фронт] вполне легитимно, — отмечает историк Жан Вигре. — Оно отражает логику широкой коалиции, и не только политической: к нему присоединяются профсоюзы и различные объединения. Речь тут идет не столько о политической ностальгии, сколько о реакции перед лицом серьезной угрозы: реальности прихода к власти крайне правых”.

О поддержке Нового народного фронта заявила значительная часть профсоюзного движения, в том числе один из крупнейших профцентров — Всеобщая конфедерация труда, а также, в частности, профсоюзное объединение “Солидарность” и Унитарная профсоюзная федерация (объединение работников образования). Профсоюзы видели в левой коалиции важнейший инструмент противодействия победе Национального объединения.

“Наша Республика и наша демократия в опасности”, — заявила генеральный секретарь Всеобщей конфедерации труда Софи Бине (на фото демонстрации в Париже в середине июня Бине в центре кадра, слева от нее — лидер Французской демократической конфедерации труда Марилиз Леон; автор фото: Benoit Tessier, Reuters). Она заявила о необходимости “единого фронта против фашизма и неолиберализма”. “Для того, чтобы вернуть надежду трудящимся, Всеобщая конфедерация труда выступает в поддержку Нового народного фронта”, — говорит Бине.

В принятом 18 июня заявлении Национального конфедеративного комитета Всеобщей конфедерации труда отмечается, что “программа Нового народного фронта наилучшим образом отвечает ожиданиям и чаяниям работников и предоставляет наибольшие возможности для успешной мобилизации”. В заявлении звучит призыв к работникам, пенсионерам и безработным “как можно активнее приходить на избирательные участки 30 июня и 7 июля и голосовать за программу Нового народного фронта”. “Всеобщая конфедерация труда приложит все усилия, чтобы преградить путь крайне правым”, — говорится в тексте.

#Miscellaneous

Оценки значения Постоянной палаты третейского суда после Первой мировой войны (2/2)
“Такой суд, — отмечалось в книге Оппенгейма и Лаутерпахта, — не ограничивался бы лишь тем, что выносил решение, основываясь на чисто правовых предпосылках. Он старался бы обеспечить преемственность в отправлении международного правосудия, поскольку он надлежащим образом принимал бы во внимание свои преждение решения”.

Аналогичным образом, хотя и более критически в отношении Постоянной палаты третейского суда, высказывался и Михаил Циммерман. Он отмечал, что она представляет собою суд, который “создается для отдельного спора” и “исчезает после состоявшегося решения”, указывая в связи с этим, что палата “неправильно называется постоянной”.  “Судьи менялись в зависимости от дел, — пишет Циммерман далее. — Одни и те же споры могли получать совершенно различное решение и бывали случаи, когда судьи настолько увлекались посредничеством, что совершенно игнорировали нормативную основу приговора и забывали “говорить право”, как это было, например, в Касабланском конфликте, когда обе стороны оказались в одинаковом положении”. 

Циммерман разделяет и цитирует позицию французского специалиста в области международного права Альбера де Лапраделя, который уже в 1899 году писал о „своеобразной постоянной палате, где судьи вступают в исполнение своих обязанностей и прекращают их с началом и концом каждого процесса, согласно случайностям индивидуальных выборов, по способу, который напоминает избрание присяжных заседателей для одного дела по их списку, или же избрание сторонами защитников из адвокатов по очередному их списку”.

“Вместо отдельных случайных решений, неизбежно противоречивых, хотя бы вследствие постоянной смены личного состава, для международного суда нужна определенная и цельная система преюдиций, которые в одних случаях дополняли бы действующее право, в других случаях его бы реформировали”, — пишет Циммерман.

Он вновь обращается к позиции де Лапраделя, который считал, что “не только функция порождает орган, но и обратно орган вызывает к жизни определенные функции”. Де Лапрадель пишет в связи с этим: “Создайте постоянную палату, всегда готовую решать международные споры, и этим вы установите постоянный призыв в пользу третейского суда и этим же вы облегчите его работу, освобождая государство от всех трудностей, сопряженных с организацией третейского разбирательства, которую они, хотя могут и отвергать, но которая вместе с тем является уже вполне готовой для деятельности без какого-либо специального соглашения”.

В 1922 году начала свою работу созданная в рамках Версальского договора Постоянная палата международного правосудия, преемником которой в дальнейшем стал Международный суд ООН. Новый орган в значительно степени соответствовал тому, что в книге Лассы Опенгейма и Герша Лаутерпахта названо “судом в обычном значении этого слова”. При этом, в книге “Международное право” отмечается, что организация Постоянной палаты третейского суда “послужила во многих отношениях образцом при выработке статута Постоянной палаты международного правосудия”.

При этом, количество стран, ратифицировавших одну из конвенций “О мирном решении международных столкновений” или обе указанные конвенции и, таким образом, признававших, среди прочего, возможность применения инструментов Постоянной палаты третейского суда, продолжало увеличиваться — к началу Второй мировой войны их число достигло 47, а к настоящему моменту достигает 122-х. В новых материалах канала будет рассказано о развитии палаты и появлении в ее распоряжении новых инструментов деятельности.

#War_and_Peace

Оценки значения Постоянной палаты третейского суда в период до Первой мировой войны (2/2)
Отметим, что международное социалистическое движение рассматривало арбитраж в качестве одного из ключевых международных инструментов предотвращения военных конфликтов (подробнее в этом и этом материалах). Еще в резолюции состоявшегося в 1888 году в Лондоне международного социалистического конгресса, непосредственно предшествовавшего учреждению Второго интернационала, указывался “принцип арбитражного разбирательства”. Арбитраж, по мысли участников конгресса, должен был заменить войну в качестве способа разрешения разногласий между правительствами. 

Здесь, вероятно, впервые рабочим движением был сформулирован и предложен международный институциональный механизм, — “арбитраж”, — в качестве элемента действий трудящихся с целью предотвращения войн. В резолюции 1896 года Второй интернационал требовал, в частности, создания международного арбитражного трибунала, решения которого являются “окончательными”. При этом, говорилось далее в резолюции, в случаях, когда правительство отказывается принять решение арбитражного трибунала, окончательное решение вопроса о войне или мире возлагается “непосредственно на народ”.

“Правда состоит в том, что до последних лет социалисты не верили в возможность международного арбитража при существующем состоянии общества”, — писал в 1908 году лидер французских социалистов Жан Жорес, и далее: “Поскольку социалисты обнаружили заметный рост своей силы и огромное влияние, которое их доктрины могут сейчас оказывать на дела мира, они понимают, что существует возможность установления правового контроля над международными спорами, даже в хаотическом состоянии нынешней социальной системы”. Жорес, вместе с тем, также с сожалением отмечал, что не удалось достичь согласия относительно “обязательности арбитража”, что он называл “важнейшим вопросом” и “великой идеей”. 

Современный американский исследователь Патрик Корс в своей книге “Новый атлантический порядок. Трансформация международной политики. 1860—1933” отмечает, что “пацифисты и социалисты, а также либеральные активисты, стремившиеся укрепить международное право и, прежде всего, продвигать арбитраж … сыграли ключевую роль в подготовке почвы для новаторских Гаагских конвенций 1899 и 1907 годов”.

Корс приводит высказывание государственного секретаря США Элиу Рута, который назвал конвенции, принятые в Гааге в 1907 году, “величайшим шагом вперед, когда-либо сделанным в один момент времени в направлении разумного и мирного регулирования международных отношений”. “По его [Рута] мнению, — пишет Корс, — Конвенции 1907 года дали “огромный импульс” процессу, в котором “старомодная” дипломатия и международная политика уступят место международному праву и юридическим практикам”.

Юристы из Американского общества международного права, в число основателей которого входил Элиу Рут, считали необходимым с целью умиротворения международных отношений заменить “дипломатические действия” на “судебные действия”. “Они считали, — пишет Патрик Корс, — что только такие кардинальные изменения позволят достичь реального прогресса на пути к прочному всеобщему миру”. Корс указывает, что “они продвигали идею создания по-настоящему авторитетного международного суда”, в котором “независимые судьи и эксперты в области права должны были бы выработать беспристрастный механизм приведения в действие норм международного права”, а “государства были бы обязаны передавать международные споры в этот суд”.

Всего в период до Первой мировой войны Постоянная палата третейского суда рассмотрела и вынесла решения по 13 делам. Упоминавшийся выше Ханс Веберг отмечал в 1911 году, что “Гаагский суд постепенно завоевал весьма значительное место в сознании наций”, указывая, что  палата рассмотрела ряд важных дел, среди которых он называет “дело о ситуации в Касабланке [1908 года], которое чуть было не привело к войне между Германией и Францией, и Ньюфаундлендский спор [1909 года], в котором были затронуты достаточно сложные юридические вопросы”.

#War_and_Peace