Что из века в век мешало дагестанцам богатеть и расширяться? Вы не поверите, но это традиции гостеприимства и куначества!

Приезжает, например, Александр Дюма в Эндирей и тут же становится кунаком местного князя Али Султана. Писатель ни за что не платит: роскошные апартаменты, изысканная еда, лучшие кони – хозяин готов исполнить любой каприз гостя. Далее Дюма заходит к местному оружейнику и спрашивает цену необычного кинжала, но получает ответ: «Он уже продан». Все дело в том, что оружейник знает, чьим кунаком является француз. И в день отъезда этот кинжал в качестве подарка ему подносит княжеский сын.

Бывало и так, что куначеский долг мешал дагестанским владетелям заключать выгодные политические союзы. Именно это произошло в XVII веке с Тарковским шамхалом Сурхаем III. Астраханские воеводы предлагали ему объединить усилия против ногайского мурзы Чебана, враждебного Русскому царству. Шамхал, позволив ногайскому войску откочевать в свои владения, объяснил отказ так: «...мы, кумыки, искони, от отцов своих, кунаков имеем и бережем».

Сегодня вместо гостей и кунаков – туристы, которых ежегодно в Дагестан приезжает больше 1,5 млн человек. А институт куначества замещён гостиничным и ресторанным бизнесом. Но вот незадача, из-за туристического бума в Дагестане возникла острая нехватка специалистов в этой сфере. Наши партнеры из университета «Синергия» проводят прием студентов на факультет гостиничного и ресторанного бизнеса. Здесь им помогут получить уникальный опыт и знания, необходимые для успешной карьеры топ-менеджера. В частности, речь идет о стажировке в отелях и ресторанах премиум-сегмента в России, Турции, ОАЭ и других странах. Подробная информация, а также контакт для связи доступны по ссылке.

Даже в тех дагестанских аулах, которые отличались более-менее свободными нравами, были немыслимы личные встречи между парнем и девушкой. Максимум – пересечения у родника, куда группы девушек приходили набирать кувшины. В эти же часы у источника могли находиться молодые парни. Девушки проходили мимо них молча с опущенными взглядами. Чтобы найти повод перекинуться парой невинных фраз, кто-нибудь из юношей мог остановить их и попросить напиться из кувшина. Переходить грань было опасно, ибо девушки знали себе цену и не лезли за словом в карман. Автор ряда этнографических очерков из XIX века Абдулла Омаров описывает один такой случай.

— Если бы этой дороги не было, как бы ты пошла? — сказал одной девушке у родника кто-то из юношей.

— Если бы у тебя не было языка, как бы ты говорил? — ответила она.

— Не говори с ней, я на ней женюсь, не так ли? — вмешался дру­гой...

— Прежде высморкайся хорошенько, — ответила ему девушка и пошла дальше.

— Возьми теперь! Ты не оставил её, пока она не сказала этого, — сделал кто-то замечание остряку и все посмеялись над ним.

👀 Подписаться на УРБЕЧ

Согласно легенде, эта печальная история любви между девушкой-джинном и молодым человеком произошла в селе Сергокала в начале XX века.

Как-то местный юноша, заготавливая дрова в лесу, стал регулярно встречать незнакомую девушку. Она помогала ему, провожала до дома, а затем стала сама приходить к нему в гости и даже познакомилась с родителями. Девушка была очень красивая, к тому же услужливая и внимательная. В то же время было в ней что-то необычное, что отличало ее от других...

Она появлялась в ауле вечером, проводила там ночь, а утром исчезала. Ещё она была намного проворней и сноровистей обычной сельской девушки. Из-за этого родители парня заподозрили ее в связях с джиннами. Вскоре и она сама призналась, что принадлежит к племени джиннов. Ошарашенный юноша пошел к мулле за советом. Тот посоветовал ему заключить с ней мусульманский брак («магьар») и жить с ней дальше как с законной женой, если она мусульманка, а в противном случае прекратить общение.

Когда молодой человек предложил этот вариант девушке-джинну, она отказалась от «магьара», заявив, что принадлежит к другой вере. Тогда, невзирая на мольбы и уговоры, он прогнал ее, а на будущее вооружился кинжалом и бумажкой с молитвой, которую ему предусмотрительно дал мулла. После этого в один из дней девушка-джинн неожиданно появилась в саду, где работал ее возлюбленный. Она то мгновенно исчезала, то внезапно появлялась у него за спиной, а в моменте даже попыталась обнять его со словами любви, но парень грубо оттолкнул ее.

В этот момент на пригорке показалась группа мужчин, идущих в его сторону быстрым шагом. Это были ее родственники-джинны, оскорблённые отношением к ней молодого человека. Он схватился за кинжал, но ножны оказались пусты – девушка-джинн незаметно утащила клинок. Тогда юноша стал читать вслух мольбу, которой его обучил мулла. Джинны начали исчезать один за другим. Девушка-джинн умоляла его остановиться, но парень был неумолим, а спустя мгновение исчезла и она сама...

В будущем юноша женился на своей родственнице и прожил с ней остаток жизни. Как сложилась судьба девушка-джинна, легенда умалчивает.

Подписаться на УРБЕЧ

1981 по 1986 год мэром Махачкалы был некий Эльмар Юрьевич Заманов, — вспоминает известный журналист Андрей Меламедов в одном из своих материалов. — Особой памяти о себе этот градоначальник не оставил, сегодня о нем напоминает лишь улица, названная именем его отца. Так получилось, что я дружил с бессменным помощником Заманова Мурадом Тамадаевым. И он частенько рассказывал нам про страшные сны, которые регулярно отравляли жизнь его шефу.

— Мой сегодня опять не в духе, — громко вещал Тамадаев за столиком в чайхане, — опять ему приснилось, что рухнул путепровод в конце улицы Ленина, похоронив под обломками поезд Москва — Баку.

Кошмар этот преследовал Заманова до последних дней пребывания в кресле мэра. По словам Мурада, сдав дела своему преемнику, Заманов чуть ли не пел от счастья.

— Не упал, не упал, при мне не упал, — говорил он Тамадаеву, буквально приплясывая от счастья, — а если упадет завтра или послезавтра, отвечать буду уже не я, а новый мэр...

Подписаться на УРБЕЧ

О настоящих жертвах войны

Ноябрь 99-го. События в Ботлихе и Новолаке только-только завершились. И вот в Чечне новая война. Вторая. Я была на ней с самого начала и до конца. С сознанием, разделившим мир на них и на нас.

Я журналист, я старалась быть объективной даже в этой ситуации, но душу, конечно, переполняли обида, злость и ненависть.

Помню, как попали в перестрелку. Солдаты с одной стороны, боевики – с другой. А мы, журналисты, со стороны солдат, хватаемся за камеры и фотоаппараты. Потому что мы здесь были для этого. Для выполнения своего профессионального долга. Чтобы запечатлеть, рассказать, написать. Но тут одного солдата впереди ранили, а обстрел еще идет. Меньше секунды на размышление, я бросаю в кусты фотоаппарат и пробираюсь к солдату. Тащу его в кусты, пока в него снова не попали, успокаиваю, сама до смерти напуганная. Не знаю, жив ли он сейчас.

А потом был коридор, живой коридор в Серноводске для чеченских беженцев в Ингушетию. Женщины, старики, дети. Как-то подъехала автолавка с продуктами. И детям, выстроив их в ряд, давали по кусочку хлеба, намазанного маслом. Я решила, что будет хорошая фотография, навела объектив. И в этот момент мальчик толкнул пятилетнюю девочку, и у нее упал хлеб из рук на землю.

Она подняла бутерброд и, заплакав, стала протирать, очищать масло от грязи. Маленькая такая, стоит в слезах, голодная, с испачкавшимся куском хлеба, и собирается его есть.

И прямо в эту минуту у меня опустились руки. Онемели так, что не могла поднять фотоаппарат. Я стою, смотрю на нее, слезы текут у самой, и так больно. Так невыносимо больно.

Потом подхожу, обнимаю ее и продолжаю плакать. И с этими слезами, обнимая эту кроху, отпустила все обиды.

Может… Может, я была в этот момент просто слабой женщиной, уставшей от войны и крови. Может, мамой, соскучившейся по собственной дочери. Может, журналистом Эльмирой, стоящей в слезах благодарности перед бедной чеченской Маккой, сжимая в руках подаренные ею носки. Стоящей перед женщинами, которые готовы были забрать меня к себе домой, когда ночевать было негде, и которые, возможно, уже потеряли этот свой дом. И, возможно, больше, чем дом, – своих мужей, детей, свою жизнь. Я не знаю, кем именно была в тот момент. Знаю лишь, что эта малышка очистила мое сердце от ненависти.

Помню, на следующий день набрала пакеты сладостей, конфет и пошла к этим деткам. А федералы видят мое состояние и улыбаются: на чьей ты, мол, вообще, стороне? А дети – они ведь ничья не сторона. Они жертвы, беззащитные маленькие жертвы любых войн. Напуганные голодные крохи, взрослеющие на 10, 15 лет раньше. Ничья не сторона. Жертвы.

Эльмира Кожаева

Какие ещё села вы знаете, где не продают спиртное и сигареты?

А знаете ли вы, что во многих сёлах Дагестана не продают спиртное и сигареты?

Речь идёт о негласном запрете на торговлю алкогольной и табачной продукцией. «Мораторий» был установлен общественностью этих сёл в результате консенсуса. В основе запрета лежит религиозный мотив: мусульманам строго запрещено употреблять алкоголь и табак. Как правило, соблюдать «мораторий» никого принуждать не приходится, поскольку страх перед судом общественности бывает сильнее, чем желание получить прибыль от продажи этой продукции.

Так, в селе Батлух (Шамильский район) такой запрет появился на рубеже нулевых и 90-х. По словам собеседника «Урбеча», ещё в 80-е местные жители, употреблявшие алкоголь, могли свободно распивать спиртные напитки, отдыхая на берегу речки посреди села. В дальнейшем проповедническая деятельность местных духовных лидеров привела к установлению табу на курение и распивание алкоголя в публичных местах, а затем и к исчезновению этой продукции с прилавков местных магазинов.

Подписаться на УРБЕЧ