Сначала воешь, плачешь навзрыд
А потом случается «год спустя»

кто, если не я, будет твоей весной?
тёплой, уютной, как выходной,
с нотками крепкого чая.
кто будет ждать твой самолёт,
а после мертвой хваткой обнимая.
читать по глазам между строк,
жить для тебя и за тебя умирая.

кто будет также сильно любить ни на кого и ничто невзирая.
слушать, молится, верить всему.

кто, если не я,
будет в этом плену?

Если спросят про последнее желание, пусть посмотрят в мои глаза и поймут все без слов, как ясно в них видна она

Я был повинен в том, что посмел чувствовать? В том, что захотел любить?
За что меня корил мой разум?

В действительно нужные моменты, я не находил подходящих слов. Люди уходили, думая, что мне все равно в то время, как я заживо сгорал, заключенный в собственный разум, терзающий меня сомнениями

Когда родитель лишает ребенка крыльев, данных им же, шрамы никогда не затягиваются. Они продолжают кровоточить всю жизнь за всю ту боль, разбитые надежды, мечты и цели. Они пульсируют время от времени, как клеймо на всю жизнь, что ты мог иначе и мог посчастливее и насколько не хватило смелости. И вопрос твоего внука: «Деда, а о чем ты мечтал в свои 20?» напомнят тебе, что мечтал-то ты стать писателем, но родители мечтали стать врачами. Не смогли. А ты смог за них, молодец. Молодец?

Я лезвием вырезал твое имя у себя на груди будто мало было, что ты засела глубоко внутри

От чего мы зачастую забываем про такие простые вещи?

Счастлив, если и хочется с кем-то делится днем; если есть кто-то особенный для тебя, чье мнение и внимание для тебя важны

Ты счастливый, если можешь поделиться с кем-то как прошел твой день, и точно знать, что человеку это действительно интересно