… и снится мне этой ночью, что мы с мужем летим не в запланированный Египет, а в другую, далёкую страну, о которой и не думали никогда.

Проснувшись, я даже удивилась. С чего бы этой локации проникнуть в мой сон?!

А с утра на первой же сессии клиент рассказывает мне, что только что оттуда вернулся.

И нет, мы не встречаемся в соцсетях, у нас нет общих знакомых, мы никак не опыляем друг друга случайной информацией за пределами терапевтического пространства.

Но вот оно так. Потому что наши связи сплетаются не только из сказанного и написанного, мир мал, а бессознательное огромно.

Едва попав в Кишинёв, не раскрывая чемодана, занялась привычным делом - работой с травмой😉

Даром что в отпуске.

Клиентом на этот раз стала Мыша, хромоногая собаченька сестры. Подобранна этой зимой, она получила лучшую любовную терапию, которую только можно вообразить. Но травма липуча и не спешит окончательно покинуть тельце.

- Она была как кочерга, - вспоминает сестра. - И хвостом не то что попу прикрывала - тянула его снизу чуть не до подбородка.

«Кочерги» ещё немного осталось - беру Мышицу на ручки, и первые полминуты её жёсткие лапки торчат в разные стороны. Потом напряжение спадает, но уши остаются прижатыми.

Поглаживаю то тут, то там. Постукиваю подушечками пальцев. Поддерживаю зрительный контакт и обещаю, что её прошлое осталось позади и теперь - только безопасность, только надёжная привязанность.

Мышица слушает меня очень внимательно и ложится спать рядом с моей подушкой. Когда с улицы доносятся громкие звуки, ухо её шевелится как локатор и шекочет мне лицо.

А я сама оттуда родом, из тех времён и нравов, понимаете? «Мужчинам всегда тяжелее» - это настройка по умолчанию, на которой взращивалось моё поколение женщин. И потому мне важно иногда перепроверять, от чего я сознательно отказалась, куда двигаюсь и на чём стою.

Особенно когда плохо забытое прошлое превращается в актуальное и настоящее.

- Красивая, тут мне Реваз Григорьевич хорошо подсказал: добавь в телефонограмме после слов «офицеры флота» — «в Магаране или на всем Дальнем Востоке». Ладно?

Это полковник Костенко, герой советского детектива «Противостояние», обращается к женщине, находящейся на службе. Не по имени-отчеству, не по фамилии, а словно к кукле - «красивая». Репликой раньше - «хорошая».

Помните многосерийный фильм с Басилашвили в роли Костенко? Я когда-то смотрела взахлеб.

Теперь прочла книгу. Очень въедливо.

Как по мне, Юлиан Семёнов написал больше, чем планировал. Проговорился невзначай, несмотря на идеологическую выверенность текста. Какими бы стойкими ни выводил он своих положительных героев, сколь бы ни смотрели они мудрым взглядом «на век как на равного», оставаться им некрасиво, унизительно раскоряченными в советском бытовании. Буфетчики на них гавкают, фарцовщики обирают, вездесущие бюрократы выкручивают руки. Но кое-что остаётся, доступное guilty pleasure: всласть оттаптываться на женщинах. И потому текст изобилует мизогинным.

- Что у вас? — спросил Костенко. — Коньки похитили? Соперники под вашим окном сломали тополь?

Это ещё совсем милота. Полковник обращается к ожидающей его в коридоре Угро молодой журналистке (действительно, могут ли у очаровашки быть более серьёзные проблемы?) И следом размышляет:

«Если б я был несчастным человеком в браке и если бы Маня хоть в малости меня чем-нибудь ущемила, сразу бы на такой Гретхен женился, ей-богу, прелестная Дюймовочка, просто сил нет...»

Хоть в малости… Но нет - на своей женской службе Маня безупречна, она приучена, встав на колени, расшнуровывать ботинки уставшего супруга, а потом их «с удовольствием» чистить. Да-да, так и написано - с удовольствием.

Но ладно. Жена Маня или мать покойного друга - они ещё туда-сюда, ибо своей службой человеку оправдывают съеденный хлеб. В отличие от незамужних.

— Неужели вы думаете...
— Думаю, думаю, говорите.
— Ира Евсеева одинока... Озабочена... Как все одинокие...»

«Озабоченная» Евсеева герою неприятна.

- Вообще, ублажай меня, Марья. Я сейчас в таком деле сижу, что баб начинаю ненавидеть.
- Вполне тебя понимаю...
- Когда физиология прет, гадостно делается.

Физиология прёт - это значит, женщина хочет секса. Мужчинам женское желание перенести трудно, они его боятся, а потому спешат защитить себя презрением:

- Погоди, скала, дай мне отдохнуть, ну что ты такая настырная? Женщина должна отказывать, тогда она в цене.

Прущая физиология - это ещё и возраст, тело, взгляд. От них героям тоже тяжело.

— Врача можете пригласить?
— Какого врача? — не понял Костенко.
— Психиатра.
— Что, не можете собою владеть? Не отвечаете за свои поступки?
— Вы предвзято думаете о людях. Климакс у меня, простите, климакс. И я могу сорваться. Поэтому прошу о помощи. Чтобы мне дали какое-нибудь лекарство или укол сделали, я не знаю, что в этом случае может помочь...

Не представляю, какой стыд пришлось преодолеть бедной женщине, говоря слово на букву «к», потому что «климактеричка» - ругательство, ярлык, примерно как «психичка» или «истеричка».

«Журавлева поднесла руку к виску, лоб ее сжался морщинами, которые стали особенно заметны из-за слоя крема».
Журавлёва - молодая женщина, не симпатичная герою. А потому она «капризно сердится», говорит «усмешливо», глядит «сузившимися глазами» «как-то совершенно по-особому, очень рационально и зло».

«Ну, змея, — подумал Костенко, — не баба, а змея, ей-богу».»

Но как и водится в патриархальном мире, самые мизогинные слова произносит «правильная» женщина, вышколенная супруга Марья:

«Мужики распускают, женщина перестает поклоняться богу, своему богу, тебе персонально…»

« Я сержусь на наших женщин, которые вечно жалуются, что им тяжелее, чем мужчинам... И сумки надо, мол, таскать, и готовить, и стирать... Мужчинам всегда тяжелее...

- Марья, а если б женщина сказала: «Ты — не мужик, а матрац...» Что тогда?
— Тогда она просто-напросто не женщина. Видимо, фригидна или «внутренне испорчена, или просто-напросто не совсем здорова психически, глубокая истерика.»

Возможно, вы спросите, зачем я всё это читала.

Десять причин, почему подросток в доме — это счастье:

Причина первая: есть у кого стрельнуть консилер.
Причина вторая: наконец-то рядом собеседник, не чурающийся разговоров на трудные темы.
Причина третья: рядом с подростком легко быть хорошей матерью. Приготовила еду — молодец, хорошая мать. Не успела — молодец, приучаешь к самостоятельности, хорошая мать.
Причина четвёртая: подростка несложно порадовать, просто уехав с мужем в отпуск.
Причина пятая: если подросток говорит, что помада смотрится кринжово, скорее всего, так и есть.
Причина шестая: всегда введёт в курс дела, какие смайлики уже не ставят.
Причина седьмая: глядя на подростка, одновременно видишь ребёнка, которого уже нет, и взрослую женщину, которой ещё нет, что сродни чуду.
Причина восьмая: если попросить, тебе приготовят лучший на свете торт — даже если процесс займёт полночи.
Причина девятая: к подростку приходят в гости классные люди.
Причина десятая: когда понятно, что конец совместной жизни — не за горами, каждый день становится подарком.

Что бы могли сказать психотерапевты про психическое здоровье в День психического здоровья?

Юнг бы настаивал, что для здоровья необходима интеграция теневых сторон личности.

Ялом подчеркнул бы важность осознания конечности жизни.

Франкл, возможно, предложил бы искать способ удлинить момент между стимулом и реакцией.

Марчер акцентировала бы право быть принятым социумом как в своей обычности, так и в уникальности.

Кернберг мог бы порассуждать о развитии чувства идентичности и управлении агрессивными побуждениями.

Что могли бы сказать некоторые не-терапевты в День психического здоровья?

Ничего не знаем, нас били - мы нормальными выросли, все неженки, в колхоз бы вас, в наше время депрессий не было, травму придумали психологи, чтобы из вас, дураков, деньги тянуть, идите на завод.

Что сказала бы я?

Возможность жить в соответствие со своими ценностями - прежде всего.
Для остального есть терапия и ингибиторы обратного захвата серотонина.

Гуляю с Найкой в скверике. Ну как гуляю — топчусь на месте, пока она что-то обнюхивает, врывая нос в землю. Краем глаза замечаю пожилого мужчину: он наклоняется, словно что-то собирает в земли. Бутылки?

Изучив запахи, Ная срывается с места и тянет поводок. За спиной слышу:
 — Вот зачем вы туда идёте?

Тот самый пожилой человек. Судя по тону, он возмущён и, видимо, обращается к нам, потому как никого больше рядом нет.

 — Зачем вы туда идёте? Вы же видели, я кормил кошек, а собака их спугнёт.

Ага, вот оно что! Мужчина не собирал бутылки — он раскладывал еду. Вот только в очках «для близи» я этого не разглядела. Но он уверен в обратном. Точнее, его уверенность возникла автоматически, как аксиома, не требующая доказательств, и теперь в его глазах я либо злонамеренное существо, либо равнодушная пофигистка, готовая спугнуть голодную тварь.

Подобные «аксиомы» существуют в голове каждого человека, и в моей тоже. Мы склонны сомневаться в том, что ново или непривычно, а в родных, давно встроенных программах убеждены на все сто. Убеждены прежде всего потому, что их не замечаем и, следовательно, не рассмотриваем как гипотезу. Так ли оно в действительности? Есть ли что-то, что выходит за пределы этого опыта? Существует ли другое объяснение?

Самые жёсткие, плохо поддающиеся обновлениям программы — травматические. Опыт травмы включает внутренние защитные механизмы, которые делают нас и наше мышление ригидными. Нам трудно интегрировать новый опыт — тот, который бы поддержал более безопасную картину мира и представление о себе, как о справляющемся и компетентном. Возможно, и этот пожилой человек застрял в матрице, в которой люди  враждебны, зловредны, бесчувственны. В таком случае, что бы вокруг ни происходило, программа сама не поменяется. Её сперва надо увидеть.

В классической когнитивно-поведенческой терапии психолог обращает внимание на убеждения клиента, вредящие ему самому, и предлагает их перепроверить, найдя аргументы «за» и «против». В другом подходе, выросшем из КПТ, клиента побуждают, помимо привычного ему толкования ситуации, придумать один-два альтернативных. Мне второй вариант больше по душе, потому что в нём не надо оспаривать то, в чём убеждён. Но даже если альтернтивные толкования выглядят совсем чуднЫми, уже само их появление на свет немного ослабляет ригидность, распутывает давние узлы.

Как бы повёл себя на месте возмущённого мужчины человек с другими базовыми настройками? Например, он мог бы попросить:

 — Пожалуйста. не ходите с собакой в ту сторону — там сейчас обедает кошка.  
  — Ага, вижу теперь, не пойдём, — ответила бы я.

Я так и ответила возмущённому мужчине, и мы с Найкой потрусили к дому. По пути я размышляла о своих, не видимых мне, программах, а о чём размышляла Ная — мне неведомо.

Шесть секунд.
Шесть!
Понимаете?

Что можно сказать за шесть секунд?

• Привет, мои дорогие, у меня для вас…
И тут я каменею. Мой язык прилипает к нёбу. Это не паника - это лютый, всеохватывающий ужас перед камерой.

Вот с чего я начинала записывать свои лекции и рилсы.  Я никак не могла преодолеть этот чёртов шестисекундный рубеж. Бог с ним с дикцией, с интонациями, с выразительностью. О чём тут думать, если наступает момент, когда я просто превращаюсь в статую? 

Это было мучительно.

Мой добрый друг предложил жить перед включённой камерой.

 — Просто включай, когда что-то делаешь, и говори всё подряд — хоть ля-ля-ля, хоть жу-жу-жу.

Тогда я пошла на кухню резать салат. Включила, режу. 

 — Бе-бе-бе,  — говорю, — я режу помидоры. Гав-гав, теперь огурцы.

Ощущение было такое, словно мешки с камнями перетаскиваю. Но через два дня записала свой первый ролик на 30 секунд.  

Я точно знаю, что мы изобретём любое «как», если есть «зачем». Будем искать и не сдаваться, пока не подыщем тот самый ключик. Главное — ради чего.

Я хотела быть видимой, слышимой, проявленной. Мне есть, что сказать и чем поделиться. Я бы была не я, если б отказалась из-за страха, потому что тому,  кто страху уступает, потом ох как трудно выйти из роли проигравшего. Мы не должны такого допускать для себя, это неправильно и несправедливо.

Я люблю свою работу, потому что она не только помогает найти ключик «как», но и позволяет прийти к своему важному «зачем», помогая услышать себя и свои смыслы. 

Как мне, наконец, объяснить маме, что я уже взрослая женщина?

Никак. Боюсь, пока никак.

Нельзя никому объяснить, что ты взрослая, пока ты сама себя не чувствуешь взрослой. Увы.

А детскую позицию тут выдаёт сам вопрос. Если маме хочется что-то объяснять, значит, важность маминого мнения ужасно, ужасно высока. Прямо жить спокойно невозможно, пока мама думает неправильно.

Взрослая позиция характерна, среди прочего, тем, что желание разъяснять и переубеждать в ней куда-то испаряется. Если я — взрослая, я сама знаю, почему сменила работу и цвет волос, по какой причине пришла домой поздно или встречаюсь с N. Это мой ответственный выбор, а примет ли его кто-то другой — вопрос не принципиальный.

Из взрослой позиции мы информируем: «буду дома не раньше десяти»; делимся: «завтра у меня первый день на новой работе»; иногда немного успокаиваем: «я знаю, что делаю, всё в порядке». Но не ждём разрешения, понимаете?

И да, в детской позиции можно оставаться до глубокой старости, это право каждого из нас. Вот только главная взрослая радость — возможность создавать свою жизнь по своему разумению — пройдёт стороной, а время будет потрачено на долгое-долгое выяснение отношений с мамой.

Боже, какая цитата роскошная, аж подпрыгиваю на стуле:

«Мы соблазняем пациента его собственным функционированием»
(Поль Дени, французский психоаналитик)