Ps . Не знаю, отмечаете ли вы феномен победы Трампа, лично я отмечаю окончательную победу клинической ориентации по жизни как единственного ориентира в происходящем во всем мире… За элементарные феномены🥂

Немного отвлекусь от сериалов ( но, скоро напишу еще про один
«killing eve» или « другая психопатическая женщина»).
Смотрите какая у нас красивая афиша ! Что за драпировками? За драпировками тайный мир психоза : «мир мне делает знаки», «задушевные разговоры с вторгающимися голосами», «неизгладимые образы»,«навязанные мысли, от которых не отвязаться», «псевдогаллюцинации» и тд… и еще загадочная история психиатров, который сами стали жертвой сумасшествия… Кандинский, Клерамбо… действительно , захватывающие истории прошлого. Что нам до них?!
Без обращения к этим концептам никогда не поймешь суть того, что происходит не только в экстраординарных психозах, но и в обычных психозах, смазанных , ординарных, да и суть революции Лакана в помещении этих феноменов в структуру языка! Без обращения к истории концептов клиники, те самому опыту- психоаналитическая теория такой же бред, как и любое другое знание. Без связи с опытом психоанализу нет никакой ценности . Или тогда как пишет переводчик Лакана на русский во введении к «Написанному» Лакана: «перед нами памятник французской словесности»…. Н- да…
У меня есть, конечно, идея что псевдогаллюцинации, это не только психический автоматизм, но более удобная конструкция для понимания того , что такое знак в ординарном психозе … поскольку в орд. психозах мы не видим яркой клинической картины : голосов, бреда , галлюцинаций , но дискретные знаки… в общем, кому интересно , делюсь! Исследование только начинается!

Темная ночь, только ... в Ленобласти. Такие вот мотивы всплывают теперь, глядя на звездное небо. Но пока можно не петь как в песне (писали в правдаNews, что согласия пока в мире нету). Дальше, пока, «споем» как у Канта:
«Две вещи поражают меня : звездное небо надо мной и моральный закон во мне». Кант уже задает  перспективу  встречи «внутри» и «над»… 
Анализ делает эту встречу возможной. 
Закон внутри нас - это бсз «структурированное как язык» и «подчиненное  чистой логике», обращенное к звездному   небу над головой. Звездное небо- это не совсем лакановское реальное. Это воображаемый микс природы и мифа. Но то, как мы смотри на небо задает место невозможному и случайному. Реальному.

Природа человека такова, что в ней есть наслаждающаяся субстанция. Первичная монада наслаждающегося тела. Фантазм выносит это наслаждение «во вне» тела. Мы обращаем свой взгляд в звездное небо и наш фантазм , моральный закон внутри нас, оживает. Пересечение фантазма в опыте анализе  - это встреча  «внутри»  с  «над».  Маршрут экстимности говорящего существа…

Тунгусский метеорит упал и оставил след, возбуждающий воображение ученых и не очень… Или скромно, как у Лакана, метеорология кажимости означающего из облаков и потоков и их отблесков… Но сегодня в прогнозе погоды, отнюдь, не падающие звезды. Сегодня со звездного неба падают БПЛ… Это имел в виду Лакан, когда говорил, что человек меняет наукой Реальное? Когда Реальное захватывает природу?

Если  вы перешли фантазм- это не останется незамеченным.
А дальше напрашивается куплет из Бернарда Шоу по идее: «мало поумнеть самому, надо, чтобы это заметили другие».  
«Надо», «другие»- это разве про психоаналитические ассоциации ?

Если бы много людей перешло фантазм за столетие с хвостиком существования анализа, мы сегодня бы это обязательно заметили…. И с неба бы падали только метеориты….

Однако, эта история по прежнему нуждается в божественных кажимостях:

«А чтобы дать вам представление о том, кто я такой, скажу, что я, видимо, происхожу от какого-нибудь богатого короля или владыки давнопрошедших времён, потому что вряд ли вы когда-нибудь видели человека, который сильнее меня желал бы стать богатейшим королём, чтобы задавать пиры, не работать, ни о чём не заботиться и делать богатыми своих друзей и всех достойных и учёных людей…»
Рабле

Олимпийские игры, несомненно, игры, ориентированные фаллосом в лучах божественной кажимости. Лучший, сильнейший, быстрейший… на наших глазах соревнующееся тело может стать титулованной звездой Олимпа. Количество «энергии» тела перерастает в качество означающего. Для того- то и нужен Олимп и его этические комитеты. Чтобы поддерживать божественную кажимость акта именования. Стать чемпионом, «быть именованным на» с гарантиями Олимпа. По сути для этого и нужны те или иные « Олимпы», чтобы акты именования слыли «божественными». Чтобы «человеческий материал» мог из достоинства Вещи возвестись в означающее.

Не буду тратить время на этические комитеты «олимпов». Мне лично ближе поэзия, которая в них не нуждается. Где божественность акта именования подтверждается не гарантиями комитетов, а резонансами в теле.

Стихи обычно читают в одиночестве. Но там, где на сцену выходит “phale” собирается много народу. Поглазеть на целостность и могущество формы.

Здесь, конечно, нельзя упускать ни момент видения в «массовой психологии», ни обеспокоенность правящих элит тем, как ориентировать толпу, особенно в случаях , когда она больше ориентирована не фаллосом, а объектом. Что за обьект? Объект потребления и наслаждения.
Наслаждение фаллосом ограничено, гарантировано «этическими комитетами». А вот наслаждение объектом - нет. Капиталистический дискурс делает сепарацию от объекта невозможной. Как в шизофрении субъект не может отделиться от мусора, так и в капиталистическом неодискурсе субъект не отделим от объекта до такой степени, что возникает путаница между субъектом и объектом. Вместо субъекта означающего, субьект наслаждения.
И добрую, старую фаллическую ценность означающего в капиталистическом мире тоже сложно отличить от ценности меновой.
Те, кто не ориентирован фаллосом, как правило,плохо включены в цепочку потребления. Это тоже проблема капиталистического неодискурса. Интеграция в эту цепочку потребления требует поблажек со стороны этических комитетов, которые сами, конечно , ориентированы старым «phallle» в его сращении с прибавочным продуктом.

Дальше, я уже полагаюсь на свой опыт работы в а- ртджете. Это был проект для детей с аутизмом, который мы в течение довольно продолжительного времени делали с коллегами. Это был действительно один из самых важных клинических опытов для меня. И начинающим аналитикам можно дать совет (который им очевидно не нужен) - займитесь клиникой!)
Важно понять, что интеграция - это не только и не столько излечение самих аутистов, сколько «лечение» общества , некогда ориентированного фаллосом и его идеалами.
Несмотря на то, что этот проект был закрыт, его проблемы и вопросы не перестают звучать для меня.

Два вопроса :
- если вы не ориентированы фаллосом, то вопрос половой ориентации становится проблематичным с точки зрения бинарных оппозиций, и субъекту ее нужно изобретать. И получается , что он тоже претендует на божественный акт именования. И здесь всем потребуются новые мифы как в нашумевшем открытии Олимпиады (о том, как они будут создаваться, читайте в самом конце).
2. не нужно путать интеграцию субъекта и включение его в потребительскую цепочку. Интеграция куда?

Здесь , мне очень зашел вопрос , сформулированный Фишером : Что можно желать за пределами капитализма?

Будет ли посткапитализм таким , как его рисуют нам различные, как говорится, акторы по ту или по эту сторону? Возможно. Здесь, мне нравится идея Важмана, что Америка - это миф, написанный в сценариях фильмов и спроецированный на большой экран. Закономерность именно такая. История обретает форму, только из рассказа, который мы из него делаем.

Продолжая мою историю, состряпанную из
рецептов адской кухни, в этот жаркий летний день последним ингредиентом для божественного компота станет Рабле и его «Гаргантюа и Пантюгриель». недаром Бахтин поместил именно это сатирическое произведение в основу европейского романа. Да, все дело в том, в каких рассказах сегодня история обретает форму!Заметим лишь, что это больше не форма логического квадрата и бинарных оппозиций, а прямоугольник вашего смартфона.

Открытие Америки//
На парусах фантазма

Путешествие - это точно не про от- дых. Это, скорее, про новый вз-дох! Нужно набрать в легкие воз-духа, чтобы сделать усилие и вызвать свой дух , а не дох открытий ! Когда оказываешься на «неизведанной земле» то, что обычно начинаешь делать? Правильно, хватаешься за камеру! Зачем? Ты просто начинаешь кадрировать реальное в соответствии с окном твоего фантазма и логикой четырехугольника,
законов его центра и пропорций ! Все лишнее из кадра - вон!
А мне бы очень хотелось открыть «Америку», а не приписать ей свой «фантазм». Это мое первое путешествие сюда.

Мое кадрирование фантазма в основном обязано русской литературе. Вот смотрю я в безграничный океан,и взгляд мой блуждающий в завораживающей синеве, вдруг останавливается и цепляется за ... «белеет парус одинокий»… А дальше… меня подхватывает другая стихия. Стихия стиха: «а он мятежный просит бури». Стихия стиха структурирована вокруг «бур-бур- бури». «Бурчания» бури. Нечитаемое и разрушительное, одновременно желаемое, наслаждение.

Фантазм субъекта - это кадр, защита от беспредельного реального. Его природа мазохистична. Его наслаждение парадоксально: « Увы, он счастия не ищет, и не от счастия бежит».

С одной стороны, это удовольствие, с другой - это удовольствие от которого субъект страдает. Но на него никогда не жалуется. Он просто бурчит : «как будто в бурях есть покой…»

Парус фантазма раздувается воображаемым в океане наслаждения и несет субъекта по жизни, задавая направление его телу ($<>a) и ориентируя его в пространстве, пронося мимо неизведанных земель и открытий.

Путешествие в анализе - это путешествие по ту сторону фантазма. И , в конечном счете, открытие «америки»!

Любовный отзыв на книгу «Сериалы, мир, кризис, женщины» Ж.Важмана (отрывочек)

Парижанин Жерар Важман, скорее всего, - незнакомец для русскоязычного читателя. Несмотря на регулярный выход его книг на французском языке, посвященных диагностике «болезни цивилизации», на русском существуют разве что обрывки переводов, выложенных в сети. На радиофранс вы можете найти его замечательный подкаст.
Если бы мы захотели написать портрет читателя Важмана, то в голову, скорее , лезет образ французского психоаналитика, или студента факультета психоанализа, ведь Важман и сам психоаналитик, писатель, создатель Исследовательского Центра  Истории и  Теории взгляда, преподаватель Париж 8, Отделения психоанализа. Впрочем, в книге Важмана вы не найдете  много слов из психоаналитического словаря, что на мой вкус является безусловным достоинством книги, а это значит, что она  адресована широкому кругу читателей. 
Возможно вас ждет любовь с первого взгляда.  Важман обольщает своими простыми и страстными предложениями. Он не пишет, он скандирует. Режет. Пристегивает. Именует. А если интерпретирует, то только между строк, чтобы эффект истины оставался на стороне наивного читателя.  Как психоаналитик, он хорошо оснащен инструментарием лакановского психоанализа и навыками практического вслушивания и, разумеется, чем -то еще таким, что привело меня, наивного читателя, которому не чужд психоанализ, к открытию в себе другого - зрителя, либидинального инвестора в индустрию взгляда и кино. Не скрою, кино мне всегда представлялось слишком сложно устроенным объектом, чтобы оказаться в состоянии схватить в нем нечто реальное.

Страсть Важмана проявляется во всем, чего бы он не коснулся: Абсолютного глаза , Голоса, Внутреннего, Натюр морта/ Nature morte, Коллекции, а  в этой книжице в 120 страниц, о которой и пойдет речь - сериалов. И не просто сериалов!  Автор обещает с три, точнее с четыре, короба прямо с обложки: «Сериалы, мир, кризис, женщины».
Важман - страстный любитель сериалов и знаток истории кино, эрудит и заговорщик. С первых строк книги вы понимаете, что попадаете под гипноз его стиля. Его заговор звучит подозрительно просто. 
«Почему сериал. Это не вопрос. Потому что сериал - это ответ».

Стиль Важмана  детонирует в каждой букве и знаке  текста. Мастер пунктуации, ритма, оранжировки. Именно стиль, модус  его высказывания захватил мой читательский интерес. Вопрос не что, а как. Как автор добивается того, чтобы захватить читателя в  плен «своего мнения»? Несомненно, читательский плен -самый сладкий на свете, ведь порой, вы даже и не замечаете, что вы в плену. Итак, реконструкция моего читательский фантазма звучит так: «стокгольмский синдром наивного читателя в книжном плену». Эта худощавая книжонка продержала меня ашь два года в своем  плену! 

Однажды, слушая  по радио «нескучные» в последнее время новости мировой политики, я столкнулась с идеей, которую  мне приходилось уже не раз слышать: «внезапное появление Кеннеди младшего в американской предвыборной компании— это лишь обещание нового сезона сериала». Один сезон кончился, и вот, мол, ждите, будет следующий. Идея,  что мы бесконечно увязли в просмотре сериала этого безумного мира - довольно банальна. И принадлежит она  не Важману. Она витает в медиа-воздухе.
Именно Важману принадлежит другая идея: сериал- это новая и остро актуальная форма. Речь не о жанре, давно известном в истории искусства и литературы, а именно о форме. А изобретение новой формы вещь сама по себе редкая! С одной стороны сериал привязан к нашей эпохе, с другой- наша эпоха привязана к сериалу. Важман интерпретирует: «сериалы- форма могут быть сами по себе языком нашего мира, языком того, как он есть, и что в нем не так». 

Можно вечно глазеть на мавзолей, а можно задуматься о той функции, которую незахороненное тело бывшего вождя выполняет в культуре. Все ответы, как всегда, на поверхности. Как похищенное письмо. Небольшой отрывок из моего текста, пока неопубликованного:
«В Советской версии  «вечно живой» Ленин является вариацией мифа о мертвом и наслаждающемся Отце из «Тотема и Табу», которого Фрейд поместил в основание религии. Фрейд, а затем Лакан, прибегая к мифу о мертвом отце, продемонстрировали переход от природы к культуре, к миру символов, и в конечном счете, к логике, отделяющей отцовскую функцию от конкретного персонажа из жизни любого человека. Мертвый отец- мифическая фигура, которая помещается на место исключения и поэтому становится гарантией Закона. Советский же миф о мертвом и наслаждающемся Отце является, скорее, памятником застывшего перехода от мифа к логике. Вместо Имени Отца как символической функции – мумия Отца. 
Тело вождя, иссушенное наукой (для поддержания его в таком состоянии потребовался целый институт), так и застряло на полпути между символом и мертвой плотью, между биологией и лакановской биологией. Значок бессилия былого мифа и торжества науки.

Интересно, что Лакан пришел к разделению Отца и функции «Имени Отца», изучая именно случаи психозов. Кстати, в формировании того, что называют сегодня ординарным психозом, форклюзия Имени Отца и возвращение его в реальное в виде статистических норм в Европе - является основной гипотезой.

Миллер парадоксально замечает «Это не форклюзия Имени-Отца, но напротив, чрезмерное присутствие Имени-Отца является пружиной психоза. Отец не должен смешивать себя с Другим закона».  Так, в случае президента Шребера отец отличался чрезмерной строгостью, пытаясь вписать ребенка  в суровую воспитательную систему. Но проблема в том, что это не спасло Шребера от психоза и даже, наоборот , послужило причиной отбрасывания символической функции Отца.

В другом известном случае писателя Джеймса Джойса, автора нечитаемого и широкоизвестного романа «Поминок по Финегану» , отец, как замечает Миллер, «не передал ему никаких умений в том, как обходиться с миром. Миссия Отца – научить коммуникации, те измыслить язык, ввести рутину, которая бы совместила означающее и означаемое».

Истина о наслаждении Отца не передается прямо, она как путеводная звезда мерцает между строк – это и есть дверь, открывающая вход на второй этаж для бессознательного  желания.

В 1975 году Лакан в RSI скажет: "Отец имеет право на уважение, если не на любовь, только в том случае, если то, что он говорит о любви, об уважении, [...] делает женщину объектом маленьким а, вызывающим, причиняющим его желание". [И] дети, в отношении которых отец, тем не менее, вмешивается, исключительно в надлежащих случаях, чтобы, поддерживать в подавлении, в полубожественном состоянии, его собственную версию его пер-версию, pére-version, папа-версию». 

Скажем просто, жил- был отец- человек, и дело не в том, что он наслаждался на полную катушку как в «Тотеме и табу» у Фрейда, а худо- бедно ограничивал свое наслаждение некой особой. Не то, чтобы запрещая навечно наслаждение своим детям, а откладывая его и обещая им вполне себе земные радости. Это и есть то, что делает его живым, делает из него человека, а не вечно работающую полуживую мумию»...

Первые впечатления от фильма «Мастер и Маргарита», конечно, не обойдутся «была проделана большая работа». Фильм прекрасный. Забейте на критиков и знатоков Булгакова (ваш дьявол вам в этом поможет) . Мастеру не нужны другие мастера.
Даже запах разлагающегося попкорна в душном и переполненном зале , а фильм длится 2,5 часа, не помешал моему тихому зрительскому помешательству.

Это действительно была встреча с дьявольским сюжетом и по- дьявольски красивым фильмом.
Дьявол у каждого свой. В вашем прочтении романа и фильма - только ваш дьявол вам и в помощь.

Рукописи не горят. Похищенное письмо Булгакова , которое мы ищем в наших снах и наяву, в психической реальности ленты мебиуса, в неизгладимых образах или в воспоминаниях- экранах, в бредовой чехарде подробностей утомляющей суеты, за ширмами мертвых советских идеалов , проступает как нарратив повторения, и пророчества Волланда все время сбываются . Голова чем- то обрезается, но даже будучи приставленной обратно, не справляется с дьявольским наслаждением. Он нее нет никакого толка в этом деле.

«Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».

Мастер и Маргарита- это роман о том, как два наслаждения- автора, мастера, господина означающего и женское , летучее, ускользающее, невидимое, не- всего, Маргариты , прошедшей путь от ценного бижу к ведьме, ставшей почти галлюцинацией Мастера, получили благословение дьявола, став титром романа, дьявольский сюжет которого не перестает не писаться и посей день:

«Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются».
Булгаков

возможно, к Маргарите я еще вернусь…