Поздравляю всех подписчиков канала с наступающим Новым Годом!

Теперь уже сложно поверить, но традиционно главным зимним праздником в Шотландии был именно Новый Год, или Хогманай. Рождество, как и все остальные католические ритуалы, было под запретом с XVI века и возрождаться начало лишь во второй половине ХХ века.

Невероятно, как в течение жизни всего одного-двух поколений эти два праздника поменялись местами в смысле своей значимости, а также как стремительно вокруг Рождества сформировались новые популярные традиции, которые сейчас кажутся вековыми и незыблемыми, в то время, как многие старинные обычаи, связанные с празднованием Нового Года, откатываются в прошлое и забываются.

Но есть одна традиция, которую шотландцы свято чтут по всему миру: где бы они не находились в новогоднюю ночь, в последние минуты уходящего года они непременно встанут, возьмутся за руки и споют знаменитую Auld Land Syne — старинную народную мелодию, которую прославил на весь мир поэт Роберт Бёрнс.

Правда, есть нюанс. Сейчас поющие держатся за руки своеобразным образом на протяжении всей песни, в то время как изначально сигналом к сплетению рук служили строки And there's a hand, my trusty fiere! and gie's a hand o' thine! (И вот рука, мой верный друг! И руку дай свою!).

Сейчас эту традицию можно наблюдать на холме Калтон Хилл в Эдинбурге, где каждый год собираются тысячи людей со всего мира, чтобы полюбоваться праздничным фейерверком и встретить Новый год в истинно шотландском стиле.

А ниже статья о том, как эта народная застольная песня стала неотъемлемой частью повседневной жизни и коммерческого этикета на другом краю Евразии — в Японии.

https://londoncult.co.uk/shotlandskaya-auld-lang-syne-v-yaponskih-magazinah-uchebniki-mejsona-i-svet-svetlyachkov/

London Cult.

Шотландская Auld Lang Syne в японских магазинах, учебники Мейсона и свет светлячков | London Cult.

По традиции в новогоднюю ночь шотландцы, а также потомки шотландских эмигрантов по всему миру дружно встанут, возьмутся за руки крест-накрест и будут провожать уходящий год под звуки старинной шотландской песенки Auld Lang Syne. Но есть вне англоязычного…

Сегодня в Шотландии национальный праздник — День Святого Андрея. Поэтому публикация в тему.

Если вы будете гулять улицами центрального Токио, а также не центрального и вообще не Токио, вы всё равно всё время будете видеть прохожих с бумажными пакетами расцветки MacMillan Ancient — это весьма известный тартан из шотландского официального регистра.

Что он делает в Токио, да и вообще в Японии? Принадлежит японскому бренду Isetan. Это один из наиболее престижных и устоявшихся универмагов, а теперь уже и самостоятельный бренд. Если хотите, это японский Harrods или Selfridges (жалко, не могу сказать Jenners).

С 1958 года эта марка использует тартан MacMillan для своих фирменных пакетов. И это настолько стало привычным и узнаваемым символом местного шоппинга, что в 2013 году традиционный тартан был слегка модифицирован и теперь он числится в шотландском национальном регистре тартанов как MacMillan/Isetan.

Так что всё очень серьезно. В карусели фото президента компании на официальной презентации и шотландский волынщик в роли «Да, пожалуйста! Нам не жалко.»

Но не все шотландцы готовы делиться своим тартаном. Недавно на Исетан подала в суд не много не мало, а Шотландская Ассоциация виски. Они выступили против использования тартана Исетан для продвижения виски нешотландского производства. А поскольку Япония очень важный игрок в этой индустрии, то удар серьезный.

Судились они в Сингапуре и тамошний Верховный суд должен был решить, с чем больше ассоциируется данный тартан во всём регионе — с Шотландией или с маркой Исетан. Суд был озадачен, но всё-таки рассудил в пользу Шотландии-матушки и запретил использовать этот дизайн для продукции класса 33, куда относятся все алкогольные напитки и виски в том числе.

#история #личности

Одним из самых ярких эпизодов в эдинбургской жизни Марии Стюарт была её встреча с Джоном Ноксом, предводителем протестантской Реформации в Шотландии. Как он довёл молодую королеву до слёз, известно из его же собственного журнала, где он подробно передаёт не только саму беседу и обстоятельства, сопутствовавшие ей, но и вроде бы незначимые светские любезности с придворными дамами Марии.

В массовом сознании Нокс предстаёт эдаким суровым старцем с длинной бородой, дерзко попрекающий королеву за её экстравагантный образ жизни и любовь к изящным увеселениям. Религиозный фанатик, шовинист и женоненавистник — эти характеристики приходят первыми на ум при попытке описать Нокса. Но этот образ формировался столетиями после смерти проповедника и вобрал в себя черты религиозного движения, а не самого человека.

Многочисленные письма, заметки в дневнике и собственноручные комментарии открывают Нокса с совершенно иной стороны. При жизни это был весьма светский человек, дамский угодник и в некоторой степени смутьян. В своём сознании он был выше проповедуемых им же самим пресвитерианских принципов воздержанности и аскетизма, а посему освобождён от необходимости следовать им.

Отругав в неподобающей манере королеву за её приверженность к католичеству и излишне пышный образ жизни, мгновения спустя Нокс уже мило воркует с её придворными дамами. Современные исследователи всё чаще и чаще обращают внимание на несоответствие поведения Джона Нокса в миру с его напутствиями прихожанам.

Ему не было чуждо ничто из того, в чём он упрекал из без того со всех сторон издёрганную Марию. Его так же манила музыка, танцы и даже театр. Но главной его слабостью были всё же женщины. Даже женитьба на семнадцатилетней девушке, когда ему самому было уже за пятьдесят, не уняла бушующие страсти в воображении и теле этого бодрого старца.

С мужчинами он был сдержан и неловок. Сейчас это списывают на крайнюю нервозность и неуверенность в себе. С женщинами же он был куда более расслаблен и красноречив. Чего только стоит его знаменитое послание своей будущей тёще, Элизабет Боуз:
«Только представьте, чему я предавался, стоя в шкафу в Анике. И в самом деле, я думал, что ни одно существо не было подверженно тому искушению, которое испытывал я».
Его частые визиты к этой даме были предметом насмешек современников и не прекратились даже после его женитьбы на юной дочери Элизабет. И для насмешек были все основания, так как позже Нокс сознался тёще, что в своём воображении не раз изменял молодой жене с её матерью, а сердце его пало жертвой «порочному вожделению».

На основание таких пассажей современные исследователи всё чаще списывают крайнее напряжение в отношениях между Джоном Ноксом и Марией Стюарт на подавленное влечение. Именно то, что королева, которая в то время была молодой и весьма привлекательной женщиной, оказалась совершенно неподвластна чарам Нокса, вызвало у него жуткую закомплексованность, которая в свою очередь вылилась в нескрываемую враждебность и усугубила и без того сложные отношения.

#история

Трудно представить, но столица Шотландии могла бы находиться не в Эдинбурге. В истории был момент, когда всерьёз рассматривался вопрос об альтернативной столице. И это был бы не динамичный Глазго, «второй город Британской Империи», не древний Скун, где традиционно короновали шотландских монархов, и даже не Инвернесс, столица Хайленда, или Шотландского Нагорья.

В ХVI веке идея о переносе столицы возникла у королевы Марии де Гиз, супруги Якова V. Отношения с Эдинбургом у неё складывались сложно, и после преждевременной кончины Якова ей пришлось изрядно побороться за право быть регентом при её малолетней дочери Марии Стюарт. Военная угроза со стороны Англии, неповиновение шотландских лордов и назревающая Реформация вынудили её искать более сговорчивую альтернативу строптивому Эдинбургу.

Подходящий вариант королева увидела в Лейте. Этот портовый город был цинично лишён многих прав и возможностей, которые даровало ему его приморское расположение. Низведенный до уровня черного входа в стольный град, жители Лейта принимали и обслуживали суда, на которых в Эдинбург привозили ценные грузы, военное снаряжение, строительные материалы и дипломатическую почту. Но сами лейтяне не имели права самостоятельно вести торговлю и полностью зависели от метрополии. Не имеющий же собственного выхода к морю или даже хоть сколько-нибудь годной судоходной реки, Эдинбург стал столицей скорее вопреки, чем благодаря своим экономическим условиям. И эту логистическую несостоятельность Эдинбург компенсировал, нещадно эксплуатируя Лейт.

Мария очень хорошо понимала всю сложность взаимоотношений между городом и портом, знала она и о вековых обидах и о неприязни жителей Лейта к своей метрополии. Чтобы раз и навсегда покончить с феодальным бременем, Мария де Гиз даже выкупила у Эдинбурга право сюзерена. Хартия, дарующая ей полномочия, обошлась королеве в £3’000, что любопытно, собранных самими же жителями Лейта. Получись у Марии реализовать её планы, эти деньги можно было бы считать выгодной инвестицией.

Первым делом королева перенесла в порт приходской центр. Также она обустроила для себя резиденцию на Уотер-стрит и воздвигла здание королевского совета, где должно было размещаться шотландское правительство. Кроме того она недвусмысленно намекнула, что намерена даровать Лейту статус королевского боро, что дало бы ему право независимо вести торговые отношения с другими странами и собирать налоги в собственную казну.

Но самым главным её подарком городу стала оборонительная система по новейшим на то время разработкам и равной которой не было на всех Британских островах. Цепь укреплений, соединяющая Лейт с Аймутом, Данбаром и Инчкитом должна была превратить залив Фирт-оф-Форт во французскую военно-морскую базу и обеспечить Франции контроль над Северным морем.

К сожалению ли, к счастью ли, но дальше чем немногочисленные стычки и малозначимые переговоры дело не пошло. Сначала смерть Генриха II Французского попутала все карты. Его наследник Франциск II, который также был мужем Марии Стюарт, согласно брачному договору с юной шотландской королевой, в добавок к французской короне формально становился и королем Шотландии. Это событие вызвало мощный передел правящих сил внутри Шотландии, а последовавшая вскоре кончина самой Марии де Гиз и вовсе поставила точку на столичном будущем Лейта.

Смерть королевы-регента нарушила хрупкое равновесие и обесценила все договоренности как в политической, так и религиозной жизни страны. Противостояние между соперничающими сторонами со временем вылилось в настоящую войну, которая последовала за вынужденным отречением Марии Стюарт от шотландской короны в пользу её годовалого сына, ставшего Яковом VI. Жестокий и разрушительный конфликт, получивший название войны между людьми королевы и людьми короля, раздирал весь регион Лотиан, а наиболее яростные стычки происходили между жителями Эдинбурга и Лейта. Вся накопившаяся и тлеющая веками враждебность нашла выход в брутальном вандализме, постепенно разрушая и унося в прошлое наследие Марии де Гиз и её амбициозные планы.

#личности #история

Своё название школа George Heriot’s School получила в честь мецената Джорджа Хериота, королевского ювелира и золотых дел мастера.

Джордж был старшим из десятерых детей в состоятельной эдинбургской семье. Его отец, известный столичный золотарь, возлагал большие надежды на своего первенца и посвящал его во все тонкости своего ремесла, «самого прибыльного в королевстве». И Джордж его не разочаровал. В возрасте 23 лет он женился на Кристиан Марджорибанк, дочери успешного предпринимателя. Свадебный подарок своего отца и приданое жены Джордж тут же пустил в дело и прикупил себе небольшую ювелирную лавочку, примыкающую к стене собора Сэнт-Джаилз.

Успех не заставил себя ждать. В крошечном помещении площадью всего в семь футов всегда было людно и туда порой захаживал даже сам король Яков VI, который был не против пропустить по кубку вина с владельцем. Уже спустя два года Джорджа приняли в Гильдию ювелиров, а ещё через пять лет он её возглавил. Горожане прозвали его Звенящим Джорди за то, что карманы его всегда были набиты монетами, которым тот щедро делился с нуждающимися.

Но настоящий подарок судьбы в прямом смысле слова мчался к нему на всех парусах через неспокойные воды Северного моря. В Эдинбург прибыла Анна Датская, молодая королева и жена Якова VI. Она была известна своей страстью к ювелирным украшениям с драгоценными камнями, а вкусы её были весьма экстравагантными. Но Джордж смог угодить королеве и постепенно стал для неё гораздо большим, чем просто личным ювелиром.

Хериот умел добывать для своей королевы самые необычные и дорогие ювелирные изделия в Европе. Вот только расплатиться за них Анна не всегда могла, поэтому вынуждена была брать в долг у Джорджа под залог этих самых украшений. Но надо сказать, что долги Анна всё-таки возвращала и с большим процентом. Со временем к услугам Хериота начал обращаться и король, а для Анны Джордж стал советником и доверенным лицом.

В 1603 году, не оставив наследников, умирает английская королева Елизавета Тюдор. И приемником английской короны становится шотландский король Яков, который вместе со всей своей свитой перебирается в Лондон. Последовал за королевской четой и преданный Джордж Хериот. Поездка в английскую столицу обернулась для него личной трагедией — есть основания полагать, что в пути утонули оба его сына, а вскоре умерла и жена.

Зато Лондон сулил небывалые перспективы. Теперь Джордж не только снабжал ювелирными украшениями знать обоих королевств, но и оказывал различные финансовые услуги их величествам. Яков, теперь уже I Английский, расплатился изрядной долей налога на импорт сахара — поистине щедрый дар! Всего за десять лет своей карьеры Джордж заработал порядка £50 тыс. Это мультимиллионер по нынешним меркам.

Личная жизнь тоже налаживалась: в 1609 году Джордж женился во второй раз. Его избранницей стала 16-летняя Алисон Примроуз. Юная красавица была на 30 лет моложе своего супруга! К тому же её отец был секретарём Тайного совета Шотландии. Влияние и богатство Хериота продолжало множиться. Вот только передать всё это в наследство было некому. Алисон умерла во время своей первой беременности.

Джордж пережил свою вторую жену на 12 лет. Всё своё имущество он поделил между своими многочисленными племянниками и племянницами, также не забыл друзей и ещё двух женщин, которые по всей вероятности были его внебрачными дочерьми.

£23’625 (несколько десятков миллионов фунтов стерлингов в перерасчёте на современные деньги) он завещал на строительство школы-госпиталя. Уже через четыре года после его смерти, в 1628 году, будет заложен первый камень будущей школы Джорджа Хериота.

В одном из редких интервью Джозеф Белл поделился следующей историей из своей неординарной практики.

К нему на приём пришёл некий человек. Желая продемонстрировать присутствующим на приёме студентам свой дидактический метод, Белл обратился к ним с решительным предположением:

— Разумеется, господа, перед нами солдат Хайлендского полка, вероятно, оркестрант.

Всё в облике этого человека, включая его характерную походку, указывало на армейское прошлое. Но из-за невысокого роста он, скорее всего, был определён в оркестр, вероятно, волынщиком.

Оказалось, что человек этот был обыкновенным башмачником и в армии не служил отродясь.

Учитывая, с какой самоуверенностью Белл высказал своё предположение, признание пациента обернулось болезненным фиаско для его самолюбия. И тем не менее, Белл решил не отступать от своей догадки и попросил ассистентов проводить пациента в соседний кабинет и раздеть для медицинского осмотра.

Там, слева на груди чётко виднелось маленькое голубое клеймо в форме буквы D — дезертир. Такие ставили во времена Крымской войны.

Неудивительно, что горе-волынщик попытался скрыть своё бесславное прошлое от не в меру прозорливого доктора.