Удивительная новость для тех, кто не очень скрупулёзно следит за тем, как функционирует система уголовного правосудия. Как такое вообще возможно? Напомню, кстати, что то же самое в своё время произошло с Алексеем Малобродским по делу “Седьмой студии”.

Дело в том, что это оборотная сторона абсолютного всесилия следствия и наплевательского отношения судов к обоснованности избрания мер пресечения. Когда СК просил суд заключить Попова под стражу, он представил суду “доказательства” того, что этот обвиняемый представляет угрозу и ходу следствия, так как может повлиять и на свидетелей, и представителей потерпевшего, сам же в любой момент может скрыться от следствия и суда. В действительности же никаких подобных доказательств представлено не было, потому что не нужно, суды давно оставили вопрос избрания меры пресечения на откуп следствию, лишь штампуя свои постановления печатью с российским гербом.

Но что происходит, если следствие передумало? Я здесь не буду спекулировать, по какой причине это произошло в случае генерала Попова, лишь опишу то, что произошло с точки зрения судебной системы.

Итак, СК теперь говорит, что домашнего ареста достаточно. Что по логике должно произойти? Суд должен сказать: “Ок, это ваше дело, ваш обвиняемый, ваши риски, я здесь лишь независимый арбитр, и любое смягчение участи обвиняемого я принимаю автоматически”. Но происходит наоборот, с СК не соглашается ни прокуратура, ни суд. Но почему?

А потому что суд первой инстанции на бумаге оценил все обстоятельства, оценил свойства личности Попова, его биографию и окружение и пришёл к выводу, что только самая суровая мера пресечения, и только она соответствует интересам правосудия. Но это только на бумаге, на самом деле мы понимаем, что суд просто сделал то, чего от него хотело следствие. Но для суда то, что на бумаге куда важнее всего остального, поэтому, если суд апелляционной инстанции соглашается с СК, то выходит, что суд первой инстанции ничего толком и не оценил, а отправил под стражу совсем не такого уж и опасного человека. А именно это для такой судебной системы и недопустимо.

Поэтому быть генералу Попову под стражей, а те люди в СК, что принимали это решение, учли чьи-то просьбы (может даже и просьбы с неким материальным выражением), прекрасно понимали, что будет именно так.

Суд отказался перевести из СИЗО по домашний арест экс-командующего 58-й армией Попова. На смягчении меры пресечения генерал-майору настаивал СК на основании обстоятельств, «установленных в ходе расследования»

Пытка в России была запрещена ещё 250 лет назад Екатериной II. Да, тогда это далеко не сразу изменило сыскной процесс, по привычке пытать всё равно продолжали.

Вопрос применения пыток на самом деле далеко не такой дискуссионный, как может показаться. И первая причина заключается в том, что пытка максимально неэффективна. Благодаря пытке, можно лишь заставить человека подписать то, что уже было изложено в доносе или тот текст, который составил следователь. С поиском истины и обстоятельств преступления этот процесс вообще никак не связан. А его отрицательные стороны по-моему очевидны, это бесчеловечно, это расчеловечивает и превращает в зверей сотрудников правоохранительных органов и приводит, конечно, к самооговору, а самооговор в свою очередь к тому, что настоящему преступнику удаётся скрыться и вообще не волноваться о преследовании, потому что за него срок уже отбывает другой человек.

Возвращаясь к сегодняшнему дню. Во-первых, хочу принести свои соболезнования всем, кто стал жертвой этого теракта, уже, судя по всему, второму самому страшному теракту в истории России.
Но что касается пыток, ещё до того, как начали публиковать видео с отрезанием уха, классической советской/российской пыткой током телефона и фотографией из суда с кусками пакета на шее у одного из подозреваемых, особых сомнений в том, что это те самые террористы особо не было. Совпала одежда, совпал автомобиль, позже их скорее всего смогут опознать и потерпевшие. Но после пыток, во время которых можно признаться в чём угодно, хочешь того или нет, но начинаешь сомневаться. Благодаря тем доказательствам, которые уже известны обществу, да, эти сомнения невелики. Но допустим, трое из них действительно террористы, а может одного из них уже поймали не в лесу, а взяли случайного человека по дороге, потому что один из них всё-таки смог сбежать?

Зачем пытать? Чтобы получить какую-то информацию? Они бы и так не рассказали про телеграмм и какого-то проповедника? Может выявить пособников? Человек, называющий себя президентом, нам об 11 задержанных рассказал. Ну и где ещё 7? Помогли пытки?
Может, чтобы эти подонки ощутили на себе всю тяжесть того, что они совершили? А как пытка током может уравновесить потерю близких? Никак.
Может, чтобы показать обществу, что правоохранительные органы хоть на что-то способны? Это вместо объяснения, как после предупреждения в начале марта, этот теракт всё равно допустили? Вместо объяснения почему спецназ зашёл в здание спустя более часа, когда террористы уже давно оттуда сбежали?
Удивительно, просто удивительно то, что спустя 250 лет те вещи, что были очевидны Екатерине в XVIII веке, могут вызывать хотя бы малейшую дискуссию в XXI.

Вообще, об истории пыток в XVIII веке очень рекомендую сокращенную версию монографии Евгения Анисимова “Держава и топор”, иллюзий не останется никаких.

Такое непривычное чувство. Готовлю возражения на апелляционное представление прокурора, которым он обжалует оправдательный приговор.

Тут тебе и ссылка на немотивированность приговора. Когда адвокат о немотиварованности в апелляции говорит, прокуроры обычно саркастично кашляют в рукав кителя.

Тут и россыпь ссылок на “пленума”. И на те, что к норме относятся, и те, что не относятся. Лишь бы побольше, и цитаты такие добротные, на весь А4. Такая типичная ошибка начинающего адвоката, от которой тебя отучают ещё в первый месяц работы помощником.

И как вишенка на торте ссылка на то, что специалиста в судебном заседании не допросили. Ну, ребят, его показания с вашего согласия оглашали, ну вы чего.

Пишу возражения и глумлюсь. Боже, как приятно, люблю всё же порой я эту работу.

Суд оценил букет в 20 тысяч рублей штрафа.

Заявляя в заседании один из доводов:
— Уважаемый суд, надписи на листочках 9х9 сантиметров не могут являться средством наглядной агитации, в них и призыва какого-либо не содержится и разобрать эти надписи, не изучая их вплотную, невозможно. На расстоянии хотя бы одного метра прочитать их невозможно.

Судья: Возможно!

— Уважаемый суд, вот этот гербарий прямо перед вами в материале, там почти ничего не видно.

Судья, ухмыляясь: А трусы могут быть средством агитации?

— Что, простите?
— Ну трусы, трусы
— Уважаемый суд, я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Ну вот футболка может быть?
— Футболка может, если надпись достаточно велика, чтобы её прочитать и, если содержит какой-то конкретный призыв
— Ну вот!
— Уважаемый суд, а здесь побуждение, агитация к чему? Чтобы что сделать? Здесь, кроме обращения к усопшему ничего нет.
— Здесь я задаю вопросы!
— Уважаемый суд, это вы вроде сами со мной в дискуссию вступили.

Тишина.

Суд исследует материалы дела и удаляется для принятия решения.

Сегодня одного подзащитного суд отпустил из СИЗО под домашний арест спустя два с лишним года заключения, а другого сегодня суд оправдал.
Мой первый оправдательный приговор. Ради таких дней только и работаешь.

Сил радоваться правда уже почти нет, но все равно ничто не сравнится с тем чувством, когда забираешь подзащитного из суда и знаешь, что сегодня он наконец будет дома.