«Января, пятнадцатого…»

Января́, пятнáдцатого,
Разрéзе в холóдной зимы́,
Швáми под сýмрака нóчи,
Сны́
Леминкéйнену сни́лись.

Бýхты у óстровитя́нин,
Зали́ва у мы́са сы́н Лéмпо,
Сны́ видел Каýкомиéли
О вéчнотумáнной Похъёле.

Поля́нах на дáльних Хи́йси
Кáк, видит, лóвит он лóся-
-при́зрака, котóрый стать дáнью
Супрýги
Бýдущей дóлжен.

«Краю́ на пóля святóго —
Взнуздáл я коня́ большóго.
Потóке в реки́ святóй —
Я лéбедя застрели́л
Стрелóй»
— тáк сни́лись Áхти сны́.

Рекé в глубóкой Манáлы,
Потóке в Туóнелы чёрном
Леминкéйнен, Сын Лéмпо, Áхти,
Каукомиéли весёлый: лежи́т,
Óстровитя́нин,
Пя́ть на разрéзан частéй.

Леминкéйнен весёлый, ты ýмер:
В поря́дке внóвь, ви́дишь, словá.
Жáль, не прожи́л настоя́щего.
Нó кáк твóй прекрáсен бы́л сóн! —
Января́,
пятнáдцатого…

#️⃣ По истечении первого месяца своей новой, не без элементов старой, парижской жизни решился на небольшое резюмирование.

#️⃣ Главный принцип магистратуры — элективность: никакого спущенного сверху учебного плана: каждый вы-бирает и на-бирает себе привлекающие дисциплины — столько, сколько захочет, но одновременно столько, сколько не меньше проходного кол-ва «кредитов» (у меня 6 за один предмет, при минимальных 30 за год). Дополнительная особенность в том, что «кредиты» получаются не только терпящим слушанием семинаров, но также разными полу- и общественными началами, так что, может, не семи-пядей-во-лбу, не будущей учёный, но зато деятельный и тамадушный имеет хорошие шансы.

#️⃣ При всей прелести элективной системы, один большой грех: не каждый с ней совладает. Точнее, не с ней — а с самим собой: ленивым, предубежденным и падким на «вкусненькое» и «новомодненькое» вместо того, что кажется на первый взгляд скучноватым или неподъёмным, но являющимся по существу полезным и необходимым. Мне повезло — но лишь потому, что над моей головой стоит правильный Учитель, разворачивающий вечно предающую мою шею в правильное направление — в направление настоящей классической филологии, во всех её эпиграфических, папирологических, экдотических, палеографических и прочих проявлениях.

#️⃣ Куда ж без главного бича современности — либеральности: тут во всей красе цветёт и пахнет. Не всегда приятно пахнет, небрито подчас, но пахнет — и однозначно не судится: с одной стороны, маразматические выходки (казалось бы, причем здесь университетский обед в опоясанном портиком неоантичных скульптур саду — и извивающийся на шесте мальчик(?) за адамовым листочком?) — но, с другой, вежливость и обходительность, которые я несколько раз очень сильно не испытал в МГУ, будучи 🇱🇻, но всякий раз испытываю здесь, будучи 🇷🇺 и притом любящим.

#️⃣ Приятно удивила директриса центра иностранных языков. Не секрет, что с «басурманской хартией*» у французов, мягко говоря, как у Ивана Безземельного с Нею же: должно быть, осознание справедливого величия своего языка слишком сильно перегружает механику мышления... — Думаете, это мои слова? Нет, мой здесь лишь косноязычный эвфемизм, которым я заменил гораздо более прямые и неприкрытые упрёки директрисы в адрес своего народа, наказавшей на исходе речи помогать иностранцам в изучении французского не одноязычным снобизмом, а взаимными изучением и интересом к их языкам.

Пока так. Но скоро ещё.

• так в русско-византийском договоре 911 назван иностранный язык.

#️⃣ Старый советский стадион из зубодробительных железных турников и качелей, с содранными на них остатками детских зимних языков; заброшенный советский теннисный корт с антикварными, точно законсервированными для музея, трибунами, с которых когда-то кричали красные мегалитные буквы «спорт — это жизнь»; рынок из выцветшего кирпича и стекольных кубов; насыпной холм времен Войны с врытым в него ДОТом, внутри которого еще находили заржавевшие гильзы; древний завод, на крыше которого, что вверх по алычовому дереву, оборудовали «базу» и хранили стеклотару — первые самостоятельные карманные монеты; проселочная дорога через лес вдоль железного полотна, на которую не раз роняли с велосипедов разбить в кровь колени…

#️⃣ Малая Родина оставила смешанные впечатления. Под постелью нового асфальта, за красочными стенами современных домов, в отражении новооткрытых магазинных витрин — остались ностальгические воспоминания о когда-то существовавших местах детской беспечности, шалости и забаве, о настоящей дворовой дружбе и играх, не прерывавшихся даже на обед; о времени, когда без звонков мы точно знали, где найти друг друга. Бесцельно бродить по Юрмале оказалось тем же, что и бродить по мнемоническому эксперименту из 3-ей книги «Риторики к Гереннию»: вымышленное, сконструированное из наваждений прошлого пространство оказалось реальнее и сущностнее, чем наблюдаемая явь, которая расслаивалась на временные пласты вслед за сетчаткой болезненных глаз. Всех перечисленных выше памятных и родных мне мест уже не нет: перестроены, срыты, разобраны.

— Жизнь должна идти вперед, я это понимаю: новое должно приходить на место старого. Но мне так жаль, что наших мест больше нет… — с горьким привкусом тоски во рту сказал я другу детства.

— Так даже лучше! — неожиданно ответил он. — Этих мест больше нет, но нет лишь пространственно: зато они есть в нас. Мы — последние, кто видел их и жил этими местами. Наша дружба началась в этих местах — а теперь эти места продолжаются в нашей дружбе. *

Странно, странно сознавать, что ту Юрмалу больше никто и никогда не увидит. Кроме нас. И она жива, пока живы мы. Мы никому о ней не расскажем. #️⃣

? Найти любимую песню!

#️⃣ Фалес учил о воде. И я вслед за ним не вижу ничего в этом мире, в основу чего не была бы положена пропорция воды. Нежданно растворяются те, кого ты считал самыми близкими — и так же нежданно намывает других, которые казались совсем чужими; ты находишь на берегу друга — как тут же его теряешь за расплывшимся горизонтом. Летом остужаемся прохладной покалывающей водой, а зимой проклинаем едва успевший привыкнуть к нашим летним прихотям ни в чём неповинный душ... Лишь только твоя мысль не впадает в общее русло реки, как ты тут же выбрасываешься течением на скалистый берег; пытаешься советским водоснабдительным проектом развернуть своё русло, но на деле либо утопаешь, либо заливаешь водою всё вокруг. Чем больше силишься узнать себя, других и всё — тем больше сомневаешься, что H2O — формула воды. Постоянно сидишь на песке в надежде, что к тебе волна поднесёт то, что ты ждешь и пророчишь, но в действительности мягкий песок лишь постепенно хоронит тебя под своей насыпью. Страдая жаждой, черпаешь воду в ладони: и пока подносишь её к губам, она уже вся утекает. А если б не утекала — всё равно никогда бы не увлажнила вечно сухое горло. Не миришься с потоком, но не можешь подчинить его своей воле; видя грязь и каменья, не можешь очистить воду; видя золото на дне, не можешь просеять его. Каждая река, каждая мысль об этой реке упирается в очередную бездонную стоячую воду, в которой теряется всё, за чем ты так упорно и судорожно следовал по камышам. Ждёшь солнце в дождь и одновременно дождь в солнце. Думаешь, что, отринув иллюзии, миришься с действительностью, точно стоя по пояс в ледяной воде убеждаешь себя согреться. То, что хочешь, — не делаешь, не говоришь, не можешь; а что не хочешь — гораздо лучше, как лучше бушует океан, когда ничем не стеснен. И даже утопиться в близлежащей мелководной пучине асфальтной лужи тебе не позволяет какой-то морской или океанический бог, пророча вечные муки в подземных водоворотах. И даже если вдруг, чудом, утопишь себя — ничего не изменится: ибо ты не хлебная плоть и не винная кровь, а просто вода. Нигде нет ни счастья, ни несчастья, ни покоя. Только вода. Как и учил Фалес. #️⃣

? Найти любимую песню!

#️⃣ Все эти случайные и обрывистые — безымянные пилоты, посадившие горящий в воздухе самолет; безызвестные музыканты в метро; безмолвный Тренер и другие спортсмены, под взглядами которых гранились и мышечные жилы, и характер, — все они возвращают к мысли о том, что жизнь предоставлена и — если было в ней что хорошего — даже обязана другим, а не фиктивному и никогда в действительности не существовавшему «самому себе». Какой-то игрушечный, карточный, мыльный концепт, пестовавшийся и пестуемый философией заходящего солнца? Изощрённее будет представить жизнь человека как игру… в мафию, но в инверсивную мафию: обезличенное лицо за столом и не знает своей роли, но знает роли всех остальных игроков — и примеряет на себя то защиту шерифа, то заботу доктора, то алиби проститутки, то присяжный суд горожан. А в конце игры открывается белый бумажный листок, спрашивающий: «А ты — кто?»

#️⃣ «Я не уверен, что существую на самом деле. Я — это все писатели, которых я читал, все люди, которых я встречал, все женщины, которых я любил и все города, в которых я был» — вот Борхес играет в свою мафию, где за столом сидят: Писатель, Человек, Женщина, Город. Добавить бы к этой нехитрой игре ещё двух персонажей: Родителя и Учителя. Которые, впрочем, подобны двуликому Янусу: то ли два разных человека — то ли один и тот же. То ли учит — то ли воспитывает. То ли родной — то ли чужой. То ли есть — то ли нет. Думаете, последней дихотомией под сомнение ставима его экзистенциальность? — Отнюдь. «То ли есть, то ли нет» — только внешне. А на самом деле, он — всегда ты, в любых твоих преломлениях.

Настолько не уверовано в «самого себя», что ни одного личного местоимения первого лица до сих пор вы не встретили. Простите… Не «вы не встретили», конечно, а просто — «не встретилось».

Dixisse. / Εἰπεῖν.