Дизайн-проектирование, следовательно, является актом освобождения. И это, более того, суть нашего человечества. В этом духе дизайнер Отл Айхер (1922-1991) постулировал: «мир можно рассматривать как дизайн. как продукт цивилизации, как мир, созданный и организованный людьми. (…) мир, в котором мы живем, мир, который мы сделали. (…) дизайнеры опасны, опасны для каждой суверенной власти. в процессе дизайнирования люди приходят к самореализации. (…) дизайн - это создание мира. (…) в дизайне человек берет свое собственное развитие в свои руки. для человека развитие больше не является природным процессом, а есть саморазвитие. (…) в дизайне человек становится тем, кем он есть. у животных есть язык и восприятие, но они не дизайнируют».

Дизайн как проектирование, понимаемый как противоположность дизайну как подчинению, является практической реализацией акта сопротивления насилию и освобождение.

Проектируя дизайн, дизайнер создает заведомо выгодные для себя условия взаимоотношений, где он освобождает себя и при этом создает угнетающие/подчиняющие условия для других.

Возможен ли вариант, когда обе стороны (а вожмоно и три стороны, если брать во внимание заказчика проектирования/дизайна) свободны от насилия и подчинения?

В своем третьем эссе «Образ», в рамках цикла «Розы и Слезы», я уже писал о том как русский человек тяготеет к наивному творческому процессу, созданию красивого из бросового материала:

«(…) в русском бытовом творчестве эстетизируется сам акт создания — из ничего сделалось что-то, и не так важно каково «оно», главное, что ничего не было, и что-то появилось/стало.

(…) Таким образом, в творческом акте созидания Русский человек подражает Богу (богоподобее), из «ничего» (бросовых, бытовых вещей) создаёт «красоту» (узнаваемый образ).»

Кроме того, что создавая и «говна и веток», русский человек реализует доступным ему сродствами право на творчество, производство красоты. Так же, занимая позицию автора/творца/дизайнер, он неосознанно освобождает сам себя! Освобождает от готового, предзаданного, ограничивающего, подавляющего свободу!

Закончу цитатой Йозефа Бойса «(…)амая современная художественная практика — социальная скульптура или социальная архитектура — может принести плоды, только если каждое живое существо станет творцом, скульптором или архитектором общественного организма».

Слово «дизайн» на обложке, шрифт AnnaMalyar, Леша Пушкарев

Дизайн как освобождение vs дизайн как подчинение

Дизайн — это способ, это проектирование. Дизайн — это результат, это подчинение.
Всё, что задизайнено, подчиняет зрителя своим условиям (в этой модели дизайнер выступает как диктатор). В то же время, процесс проектирования освобождает «дизайнера» от состояния подчинения, подчинённости, прислуживания (в этой модели дизайнер освобождает сам себя).

Дизайн создаёт свободу, возможность действий, которые ранее были невозможны или невообразимы. Но при этом он также определяет пространство анти-возможностей для других, создавая новые ограничительные условия. Всё, что создано, одновременно освобождает и одновременно подчиняет. Дизайн одновременно вовлекает и исключает. Эта дихотомия, присущая дизайну, делает его политическим актом. Она определяет свободу и неволю, власть и бессилие, угнетение и сопротивление. Это политическая сущность дизайна.

Дизайн — это выход человека из подчинения

Проектирование, дизайн, понимаемый как противоположность дизайну как подчинению, является отправной точкой для политической перспективы дизайна, которая представляет собой концепцию дизайна как фундаментального освободительного акта.

Соответствующая теория дизайна может быть объяснена на моделях мышления, взятых из философии и социальных наук. Важными в этом контексте являются размышления философов Мартина Хайдеггера и Вилема Флуссера.

Мартин Хайдеггер (1889-1976) характеризует человека как приходящего в мир без приглашения, как будто бы "брошенного" (geworfen) в мир. Для Хайдеггера эта "брошенность" является фундаментальной структурой всего бытия. Но человек не определяется исключительно через брошенность; он также определяется через «проектирвание» (Entwurf). На немецком языке терминологический комплекс Хайдеггера из "Wurf" (бросок), "Entwurf" (дизайн, проекты, концепция, план), ”Entworfensein" (брошенность) делает все это более интуитивно понятным.

Шестьдесят лет спустя после публикации «Бытия и время» Вилем Флуссер (1920-1991) развил эти фундаментально-онтологические идеи дальше. Он добавил элемент политического сопротивления к концепции проекции Хайдеггера. Человек, согласно Флуссеру, «уже не воспринимает мир в первую очередь как нечто данное ему, а скорее как нечто, что проектируется им, и сам он больше не подчинен тому, что дано, а сам создает этот мир».

Центральным элементом процесса становления человека, продолжает Флуссер, является проектирование, путь от подчинения к проектированию. В то время как субъект (от латинского subiectum, то что брошено вниз — буквальный эквивалент немецкого "unterworfen") таким образом подчинен или подвергается насилию, проектирование же мыслит себя вне акта насилия.

Среда
Ко мне пришли ребята из фестиваля Среда и попросили коротко ответить на простой вопрос: Что я думаю о фестивале Среда? Слово за слово, как говорится, и короткий ответ разросся до «текста». Итак:

Фестиваль который меняет среду — так наивно и оптимистично звучал манифест Среды.

Я, как и многие мои коллеги, до 22-ого года видел в своем профессиональном ремесле некую «высокую» миссию «преобразование отечественной среды». Поэтому девиз фестиваля в 2017 году срезонировал с профессиональной средой в том числе.

Желание жить по-человечески и нравственности в условиях текущего политического режима и общего уровня визуальной культуры приводило нас к этой «высокой» миссии. «Дизайн морального беспокойства» — так можно назвать русский дизайн до 2022 года.

Мне также кажется, что рост «популярности» инхаус-студий в больших компания (Сбер/Яндекс/и тд) тоже во многом связан с идеей «преобразования среды». Клиентская сторона предлагала в режиме реального времени влиять на повседневную жизнь людей через качественный сервис, продукт и дизайн.

К ужасу происходящего и по сей день, приходится признать, что вся наша «творческая» деятельность никак ни повлияла на среду, по крайней мере в том смысле как бы мне/нам хотелось бы. Таким образом большая и высока идея целого поколения дизайнеров была уничтожена.

Конечно, в каком-то смысле качественно дизайн стало намного больше, более того он стал нормой. Но не является ли это «нормальность» той самой лакировкой действительности?

Что дальше? Вместо старой «идеи русского дизайна» пока не появилась новая, кроме «идеи» быть подальше от «русского». Пока текущая творческая деятельность воспринимается скорее терапевтически, ремесло не позволяет сойти с ума в это время. Но поиск смыслов продолжается, и возможно в следующем 2024 году фестиваль сможет предложить новую идею, адекватную новому времени?

Но позволяю себе отдать должное самому фестивалю. Единственная среда, которую изменил фестиваль — это конечно профессиональная среда!

К моменту появления фестиваля, в профессиональном сообществе были исчерпаны и узурпированы практически все способы «самовыражения» для дизайн-студий (исключение составлял только доступные на тот момент Инстаграмм и Биханс).

Новосибирский фестиваль «Идея!», с 20 летней историей, закрылся в 2017. Фестиваль Red Apple в старом виде перестал быть интересен организаторам и его модернизировали в сторону «клиента». Клуб арт-директор перестал быть прозрачным и понятным для сообщества. АБКР превратился в партийную организацию, смысл которой также не понятен новому поколению дизайнеров, студий, агентств.

Такое ощущение, что фестиваль Среда родился из недр самого сообщества, вернее обновившегося сообщества. Большое количество безумно талантливых дизайнеров единолично ли в содружестве друг с другом на равных составляют конкуренцию «крупным» агентствам. Фестиваль стал тем «местом», где новое профессиональное сообщество смогло и может себя самовыразить.

В какой-то степени профессиональная среда родила Среду, но так же и верно, что и Среда родила профессиональную среду: молодую, талантливую, активную, легкую, мобильную и открытую. Среду, которая вряд ли будет грезить «имперскими амбициями» изменения среды, так как «среда» для многих стала понятием растяжимым, для кого-то это Берлин (где и так все хорошо с дизайном), для кого-то Дубай, Белград, Иерусалим, Барселона, Ереван, Тбилиси.

Фестиваль который меняет профессиональную среду — так гордо должен звучать манифест Среды.

www.festivalsreda.ru

2024. Фестиваль нового дизайна СРЕДА.

Главная страница

Идентичность/АйДинтичность

«…В период с 2007 по 2009 год примерно трое из десяти жителей Казахстана (33%), Латвии (30%) и Эстонии (29%) называли себя русскими. В 2022 году количество людей, идентифицирующих себя как русские, сократилось до 15% в Казахстане, 19% в Латвии и 21% в Эстонии».

Выжженное шоком и оцепенением «я», на долгое время излучало лишь пустоту. Полтора года на этой земле ничего не росло и не могло вырасти. Старое «я», как будто приснилось, если и было, то было не настоящим, самообманом, неодушевленной сущностью. Нового нет. А надо. С чего начать формирование своей айдинтичности? Видимо, как это принято в таких ситуациях — с отрицания.

К сожалению, глобус и точка нашего место рождения на нем все еще определяет нашу идентичность — строчка в твоих паспортных данных, в твоей АйДи. Вот только нет больше на карте такой страны, ее не стало в девяносто первом году. То есть, в нашем случае, мы родились нигде.

Я слышал, что еще до войны, в культурной среде/галлереях/музеях в аннотациях к произведениям современных автором перестали подписывать страну их происхождения. В постколониальном контексте периферийные страны десятых миров могли выглядеть как дополнительное художественное высказывание. Новым общепринятым компромиссом стала формулировка — Based in … То есть, в нашем случае, пока нигде.

С одной стороны, желание откреститься от русского это и есть специфически русское, с другой стороны, в состоянии «нигде» холодным северным ветром сквозит что-то привычное, свое — бесформенное.

Русский графический дизайн — ненастоящий дизайн
«Настоящность» может описать что-то (дизайн, например) как подлинное, а так же относящееся к настоящему, злободневному, подлинному по отношению ко времени.

Видимо, с натяжкой можно говорить об оригинальности в связке с актуальностью. Одно не является другим, но и не существует в отрыве.

Актуальность, современность определяется реакцией чего-то (дизайна) на «здесь и сейчас», на пространственно-временной и «смысловой» контекст. «Здесь и сейчас» выражается в сиюминутной действительности. В настоящем.

Можно ли в таком случает чему-то (русскому дизайну, например) отказать в подлинности, действительности, если что-то (дизайн) абсолютно не связано и не включено в настоящее, важное, в «здесь и сейчас»?

Если что-то (дизайна) не является подлинным, действительным, то в таком случае что это?

Жан-Франсуа Лиотар утверждает, что графические дизайнеры подвержены различным ограничениям, между которыми они должны лавировать: умеренность между требованиями, «убедительности», «эстетического качества» и «правдивости». Главной ценностью являются «интрига» (чтобы остановить беспокойный взгляд анонимной публики), «удивление» (которое состоит в необычных визуальных отношениях) и вспышка очевидности истины (которая возникает в уместности графической работы в произведении).

Таким образом, Лиотар проясняет две вещи. С одной стороны, графический дизайн, даже если он служит целям/идеям и работает на форму целей/идей, категорически отличен от рекламы, ибо, в отличие от графического дизайна, реклама относится к области демагогии и имеет целью убеждать.

Дизайн пытается ненадолго пленить беспокойный взгляд человека. Даже если эта цель не относится ко всему, что делается в области графического дизайна, Лиотар указывает на тот факт, что графическая работа может заставить публику задуматься на короткий момент. Таким образом, «хороший» графический дизайн, соответствующий своей идее, будет не рекламой или риторикой, а сомнительной работой над правдой, которая сама по себе сомнительна.