Наконец вышла моя первая про Дом искусств статья — о выставках Художественного отдела и попытках его руководства нащупать почву под ногами при постоянно меняющихся бюрократических требованиях и экономических обстоятельствах. Некоторые метания в стилистическом отношении метафорически выражает соседство портретов на последней странице — тут верстка не случайна!

Опасные выводы
В конце 1920 года вышел многообещающий №1 журнала «Дом искусств». Его редакторы делали большую ставку на собственную периодику: наконец можно заявить о себе не в маленьких анонсах «Известий Петросовета» или случайных рецензиях «Жизни искусства», а исчерпывающе-программно! Значение журнала в обществе Дома искусств было столь высоко, что в подготовке текстов и иллюстраций для номера объединились члены всех трех отделов.

Публикации репрезентировали общее направление вечеров Дома искусств: вопрос о современности литературы, осмысление особенностей современного искусства вообще, положение русского искусства в мире и влияние на него западных течений. Подобные размышления членов Дома искусств, прежде разбросанные по страницам газет, не привлекали особенного внимания. Однако, будучи собраны под одной обложкой, они были восприняты как целостная политико-художественная программа, вызвавшая острую критическую реакцию.

Критика распределилась между полюсами «опасно» и «ничего любопытного». В вопросах о связи русской и западной литературы левые литераторы усмотрели буржуазную направленность журнала, а покровитель Дома искусств Луначарский положительно оценил только статью Чуковского «Ахматова и Маяковский». Главным же поводом бичевания и журнала, и Дома искусств стала статья Замятина «Я боюсь», по которой редко кто не прошелся с обвинением в сочувствии белым эмигрантам и непонимании задач новой литературы.

Первый номер принес Дому искусств дурную славу — возможно, потому он же стал и предпоследним; после выхода второго выпуска в 1921 году издание журнала прекратилось.

Семантическая сатиация
Пару дней назад у нас прошла защита «научных докладов» (кодовое название для диссера при его окончательном представлении на факультете). За последние недели мне не раз вспоминался мем, где идеальное на первый взгляд селфи через 5-7 просмотров кажется его автору просто ужасным. Или когда слово, повторенное много раз, превращается в набор звуков — семантическое пресыщение (или семантическая сатиация).

Так и с текстом: когда за короткое время перечитываешь его много раз и в разной последовательности частей, некогда интересные выводы превращаются в страшную банальщину, и удивляешься, зачем вообще о таких простых вещах надо было так долго писать. В общем, пришло время нам побыть независимо друг от друга!

Интереснейшие проекты завершили мои коллеги. Юля написала внушительную творческую биографию архитектора Александра Клейна, для чего, среди прочего, героически пробивалась в архивы Хайфы на пасхальной неделе. Полина посвятила свою диссертацию географии голландского натюрморта первой половины XVII века, досконально изучив стилистические тонкости и религиозно-политический контекст эпохи. Поздравляю коллег и желаю скорейшей публикации монографий!

Учительская грусть ?

Сегодня закончились мои занятия с ученицей, которые продолжались два года. Такое впечатление, что ушла эпоха, охватившая в моей жизни аж четыре города - Петербург, Венецию, Рим и Ереван.

За эти два года у меня уже сложилась привычка фоновой мысли об уроках - когда вдруг внезапно приходит мысль об удачном примере, картинке, визуальной метафоре какой-то темы... Даже не знаю, куда теперь я буду девать эти идеи :)

Одновременно грущу и радуюсь тому, что у нас есть достижения формальные (отличные ОГЭ) и неформальные (понимание инструментов анализа текста). Но все равно ощущение странное - будто "пустая клетка позади".

Навстречу вьюга. Волны снега неслись нам в лица. Ноги тонули в сугробах.

Гумилев остановился и с внутреннею болью:

— Да ведь есть же еще на свете солнце и теплое море и синее-синее небо. Неужели мы так и не увидим их… И смелые, сильные люди, которые не корчатся, как черви под железною пятою этого торжествующего хама. И вольная песня и радость жизни. И ведь будет же, будет Россия свободная, могучая, счастливая — только мы не увидим.

В. И. Немирович-Данченко. Рыцарь на час