**Стас Мокин

блаженны плачущие нищие и вдовы
сироты и служители церквей
блажен кто не наелся хлеба вдоволь
кто потерял ключи от всех дверей
от дома кто забыл ключи в кармане
в штанах постиранных в четверг
блажен оставшийся в тумане
блажен кто почести отверг

блажен кто нож достал и вырезал фамилии
любимых женщин и детей

на старом дубе или тонкой липе

**Иннокентий Младенцев

поэт в россии больше не поэт
он тупо тот, кто входит в интернет
рекламу видит от 1xbet
и думает уже на чё поставить
на флэшку себе с торрентов фильмец
качает где про путинский дворец
и думает какой он молодец
идёт в комменты чтоб его прославить

а за окном подростки ищут клад
похожи на какой-то новый сквад
а кто-то уезжает воевать
возможно даже корешок с района
с которым не слезая с чердака
свою создать мечтали ЧВК
или хотя бы тиму в ЧГК
кидая на ниссан гондон с балкона

а по итогу подкидной дурак
и даже антисошал анорак
потом на вас спускают всех собак
мол это вы всем младшим показали
аптеку, где нормальный триган-д
и рэпчик странный из улан-удэ
и на него ремиксы в 8D
и где полапать баб в спортивном зале

но это всё чухня. один фасон
а так - гуляй рука, кайфуй писюн
фазанка, год в армейке, мендельсон
и вот внезапно вырастают дети
которым уже скучно быть людьми
и на авито скамят лет с семи
а как встают с детсадовской скамьи
вебкамщиц жарят в школьном туалете

dont worry. это просто новый вид
гном гномыч он не так уж ядовит
и остальных он вряд ли победит
поскольку молодёжь здесь у параши
я б тоже думал типа взрослый мир
конкретно потерял ориентир
но будто бы по телеку турнир
и сразу ясно в чём играют наши

2023, в тележке из ашана

**Сергей Гандлевский

Я с некоторых пор живу в Тбилиси,
и мне средь улиц, лестниц, тупиков
то Лосев примерещится, то Рыся,
то Беня, то Цветков.

Немудрено: чем дальше, тем упорней
любые город, ПГТ, село
и впрямь приобретают сходство с горней
обителью, где грустно и светло.

А если обойтись без антимоний
лирических и прочих бла-бла-бла,
то память ближе к смерти, оживлённей,
а явь пустынней – вот и все дела.

Иван Елагин
Небо

I

Я знаю, что неба не хватит.
Немного
у неба
осталось
времени.
Потомки
какой-нибудь паклей
законопатят
Прорву космической темени.

Еще я небо в живых застал!
У меня еще
место
в звездном театре.
Быть может, остались еще места
Всего поколения на два,
на три.

Мне уже
на земле
не хватило земли.
Был я
едва подростком,
Когда землю
с обеих сторон
от меня отсекли,
Оставив
узкой дороги полоску.

Ничего у меня не было,
Только одна дорога.
Но нам дорогою было небо,
И было его много.

С небом
была в моей кружке водица.
С небом –
краюха хлеба.
А когда-нибудь человек родится,
И ему не достанется
неба.

II

Вечная темень вселенной.
Атомных ламп
сияние синее.
Город
с гигантской антенной.
Город,
построенный из алюминия.
И миф о закате и солнечном свете
Толкует
профессор
в университете.
– Вот этот
мрак,
над нами разверстый, –
Черная
яма
вселенной, –
Находится
в веденьи министерства
Санитарии
и
гигиены.
Где
мнилась
архангельская труба
Древним
небопоклонникам,
Туда,
в темноту,
в ракетах-гробах,
Мы запускаем
наших покойников.
Мы землю
не засоряем отбросами,
Рассадником эпидемий!
Отбросы –
атомными насосами
Вышвыриваются
в верхнюю
темень.
Кто видел солнце?
Мы знаем, что нет его:
Будь оно
в месте
самом укромном,
Радара
диск фиолетовый
Его бы нащупал экраном приемным.
Кто видел
когда-нибудь
звездный проблеск,
В который верили многие?
Небо
для нас –
это только область
Канализации
и
мифологии.

III

А где-то
под сводом стеклянных аркад,
Уже предугадывая потерю,
Девушка спросит:
«Ты веришь в закат?»
И юноша-скептик ответит:
«Не верю».
А где-то
художник-абстракционист,
Вообразивший, что небо –
синее,
Что бывает луна, –
на синий лист
Наклеивает
кружок алюминия.
И в обсерватории
уединенной,
Как будто
навек
к телескопу примерз,
В черную
бездну
смотрит ученый
И ждет
второго
пришествия
звезд.

**Александр Величанский

Вот короче стали дни,
август стал короче.
Доглядят его огни,
досверкают ночи,
догорит его трава
и умрут коренья –
станет осень чуть жива,
и все же тем не менее:
не уходит никуда
время дорогое –
остается на года
сердцем под рукою:
ничего не пропадет,
ничего не сгинет –
меня милый мой найдет
или не покинет.

женя-гая липовецкая-фиш
ПРОДОЛЖЕНИЕ СНА
проснулась только и делаю что живу
вижу сквозь круглый аквариум рыбьим глазом
и то что меня несёт а не я плыву
я поняла не сразу

мне было не больно
как продолжение сна
но дерево гнило и с ним мои руки чернели
каждый день повторяемая в окоченевшем теле
я осталась одна

я осталась слышала как оно треснуло и упало
как испугались птицы как разлетелись лярвы
как кости крошились как лопались капилляры
как я умирала

растеклась и впиталась в землю к сухим корням
мёртвоцветущего дерева
не ищите меня

день пылит пресным ветром совсем не похожим на шторм
я зову ураган но ко мне не приходит никто
лесотундра огнистое поле продавленный след
может хватит ходить
по моей земле

будет ещё без пробелов сто миллионов знаков
о том как мир в отношении нас инаков
о том как мы очень напрасно надеялись на
продолжение сна

я знаю что будет другое время что дождик последний не пролит
что можно просто идти туда где что-то звучит и светится
я иду на свет под ногами ветки сложились в иероглиф
по всей видимости
означающий бедствие

это так нереально и так непохоже на жизнь
я думаю неужели нельзя от этого отказаться
в пользу пространства где пение ангелов и витражи
и вода
и слова
в пользу такого пространства

где границы моей головы где границы твоей
нарушение чувства целостности предмета
разделение тела на два принципиальных момента
меня нет я есть

это я или ты человек расщеплённый на пыль
принудительно дышащий тонкая единица
у тебя или у меня звенит в ушах от поворотов судьбы
или спим и нам одинаковое
снится

Белла Ахмадулина
Другое

Что сделалось? Зачем я не могу,
уж целый год не знаю, не умею
слагать стихи и только немоту
тяжелую в моих губах имею?

Вы скажете — но вот уже строфа,
четыре строчки в ней, она готова.
Я не о том. Во мне уже стара
привычка ставить слово после слова.

Порядок этот ведает рука.
Я не о том. Как это прежде было?
Когда происходило — не строка —
другое что-то. Только что? — Забыла.

Да, то, другое, разве знало страх,
когда шалило голосом так смело,
само, как смех, смеялось на устах
и плакало, как плач, если хотело?

**Бахыт Кенжеев

Когда приходит юности каюк,
мне от фортуны лишнего не надо –
март на исходе. Хочется на юг.
Секундомер стрекочет, как цикада.

Мы так взрослели поздно, и засим
до тридцати болтали, после – ныли,
а в зрелости – не просим, не грустим,
ворочаясь в прижизненной могиле.

Но март проходит. Молоток и дрель
из шкафа достаёт домовладелец,
терзает Пан дырявую свирель,
дышу и я, вздыхая и надеясь.

То Тютчева читаю наизусть.
То вижу, как измазан кровью идол
на площади мощёной – ну и пусть.
Свинья меня не съела, Бог не выдал.

Ещё огарок теплится в руках,
и улица, последняя попытка,
бела, черна и невозвратна, как
дореволюционная открытка...

**Бахыт Кенжеев

Иди, твердит Господь, иди и вновь смотри, –
(пусть бьется дух, что колокол воскресный), –
на срез булыжника, где спит моллюск внутри,
вернее, тень его, затверженная тесной
окалиной истории. Кювье
еще сидит на каменной скамье,
сжимая череп саблезубой твари,
но крепнет дальний лай иных охот,
и бытием, сменяющим исход,
сияет свет в хрустальном черном шаре.
Не есть ли время крепкий известняк,
который, речью исходя окольной,
нам подает невыносимый знак,
каменноýгольный и каменноугóльный?
Не есть ли сон, едва проросший в явь,
январский Стикс, который надо вплавь
преодолеть, по замершему звуку
угадывая вихрь – за годом год –
правобережных выгод и невзгод?
Так я тебе протягиваю руку.
А жизнь еще полна, еще расчерчен свет
раздвоенными ветками, еще мне,
слепцу и вору, оставлять свой след
в твоей заброшенной каменоломне.
Не камень, нет, но – небо и гроза,
застиранные тихие леса,
и ударяет молния не целясь
в беспозвоночный хор из-под земли –
мы бунтовали, были и прошли
сквозь – слышишь? – звезд-сверчков упрямый, точный шелест.

**Бахыт Кенжеев

Спят мои друзья в голубых гробах.
И не видят созвездий, где
тридцатитрёхлетний идёт рыбак
по волнующейся воде.

За стеной гитарное трень да брень,
знать, соседа гнетёт тоска.
Я один в дому, и жужжит мигрень
зимней мухою у виска.

Я исправно отдал ночной улов
перекупщику и притих,
я не помню, сколько их было, слов,
и рифмованных и простых,

и на смену грусти приходит злость — отпусти, я кричу, не мучь —
но она острее, чем рыбья кость,
и светлее, чем звёздный луч.