Автор душный бумер, конечно, но я задумалась о том, что скука как чувство действительно изменилась

«Ретромания» Саймон Рейнольдс

Некоторое время назад я почувствовал очень странное ностальгическое чувство по скуке, какой-то своеобразной внутренней пустоте, которая одолевала меня в подростковом возрасте,
в студенческие годы, когда я был двадцатилетним бездельником. Те бескрайние просторы времени, которые не были абсолютно ничем заполнены, вызывали такую сильную скуку, что она становилась своеобразным духовным состоянием. Это была доцифровая эпоха (до появления компакт-дисков, персональных компьютеров, интернета), когда в Великобритании было три или четыре телевизионных канала, на которых по большей части нечего было смотреть; несколько толерантных радиостанций; практически негде было купить видео и DVD; не было электронной почты; блогов; интернет-журналов; социальных сетей. Чтобы избавиться от скуки, мы читали книги, журналы, слушали пластинки, принимали наркотики или занимались творчеством. Это было время культурной экономики, базирующейся на нехватке и задержке информации. Музыкальным фанатам приходилось ждать посылки с альбомами, выхода нового номера музыкального журнала, радиошоу Джона Пила в десять часов вечера, «Тор of the Pops» по четвергам. Это было время долгих ожиданий поступления в магазины и время Событий. Если ты умудрился пропустить телепрограмму, шоу Пила или концерт, то они исчезали навсегда.
Сейчас скука — это другое. Сегодня речь идёт о перенасыщенности, рассеянности, спешке. Мне часто скучно, но это не от недостатка возможностей — тысячи телеканалов, безграничная щедрость Netflix, несчётные радиостанции, бесконечный список непрослушанных альбомов, непросмотренных DVD и недочитанных книг и, конечно же, подобный лабиринту анархив YouTube. Сегодня скука рождается не от голода, не от лишений. Скука сегодня — это следствие культурного чревоугодия, ответная реакция на впустую потраченное внимание и время.

Блин, а в день сегодня Второй Спас, и значит сегодня происходит стихотворение-сон Юрия Андреевича Живаго.

Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.

Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой.

Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.

Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне.

Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры.

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.

С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.

В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.

Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом:

«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины,
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сражения.

Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».

Гастон Башляр, «Поэтика пространства»

Когда бессонница — бич философов — особенно сильно донимает меня из-за мучительного городского шума, когда глубокой ночью на площади Мобер ревут автомобили, грохочут грузовики и я проклинаю участь горожанина, мне помогает успокоиться вживание в метафору океана. Как известно, город напоминает шумное море. Много раз говорилось о том, что ночью в Париже слышен неумолчный рокот прилива и отлива. С помощью этого штампа я создаю искренний образ, свой собственный, настолько мой, как если бы его придумал я сам, в соответствии со своей тихой манией всегда считать самого себя субъектом того, о чем я мыслю. Когда гул машин непереносим, я пытаюсь распознать в нем рокот грома — голос, обращенный ко мне, меня бранящий. И я жалею себя. Снова ты попал в бурю, бедный философ, снова несут тебя волны моря житейского! Я погружаюсь в абстрактный и конкретный мир фантазии. Мой диван превращается в лодку, затерявшуюся в волнах; внезапный визг тормозов — это свист ветра в парусах. Вокруг бушует яростный вихрь гудков. Я разговариваю сам с собой, подбадриваю себя: гляди-ка, твоя ладья еще крепка, твой каменный корабль вполне надежен. Спи же, невзирая на бурю. Спи под рокот бури. Спи, отважный герой, счастливец, осаждаемый волнами.
И я засыпаю, убаюканный шумом Парижа.

Карлос Максимилиан Лладо
Перевод Константина Глущенко

БОСТОН: НЕОЖИДАННЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Таинственные коммунисты,
но с деньгами, и даже с лодкой.
Шансы ещё есть пробраться в Хьюстон,
а оттуда, может быть,
до милой сердцу Мексики.
В любимом городе всегда мне не хватало
чудес и приключений.

Юлия Немировская

Мало у меня дней
много у меня книг
Думаю зачем мне
разве только в тот миг
когда бег дней прекратится
из каждой вылетит птица
Из Шекспира щегол
из Гюго горлица
из Чехова ореховка
Вертишейка
из Мандельштама
клест из Клейста
Душу потянут за нити строк
из них образуя сеть
помогут взлететь
выше клекота свиста взмаха ресниц
небесного птицелова
в синее
где шелестит страницами
родное
тихое
слово

Василий Бородин (1982–2021)

дорóгой дорóгой —
какие-то пни
дорóгой дорóгой:
который ни пни,
а встанет взвесь пепла
как будто навек:

«и я — человек»

...и я — человек

я гуляю полчаса
если бы я был бездомный
я гулял бы целый день
...час — огромный
день — огромный

чтобы как-то отупеть
надо б было как-то выпить
и на небо поглядеть
это способ
это выход

собеседники мои
старый уличный философ
и другой,
что говорит
о дарёном чуде дня

роются
в ночной помойке
это выход
это способ
но пока что без меня

почему мне это брезжит
столь
что я их обхожу
и иду работать
злее

врать —
хитрее
думать — реже?
кто б спросил
я не скажу

это доблесть или подлость?
как нарушить первый снег
страшными следами долга
и вины
нейдя на нет

спи сухой лес
книга сгорающая каждый вечер
горестней и несносней

книга о снеге
книга о строгом ливне
к небу обложкой
прячущей шорох гнёзд

я — какое люблю
чтобы все собралИсь
только бы без меня
только б не у меня

хорошо бы так разговаривали
и, влюбляясь, смущались
плакали и дрались
врали и клялись

чтобы ночью шли в одиночестве
даром что все вместе к метро
в одиночестве одиночества —
стеной, родиной

этот тяжёлый шар
это моя душа

повторяющиеся дни
полдень с полднем

раскалённым
небом меняются:
полночь полночь

повторяет
яростью звёзд

...белому бычку

хорошо в сумерках хрустеть
травой чёрно-серой

середина августа
или
жизни земной

— белый свет помолчи со мной

Из какого-то очень характерного рассказа Лимонова

Пригов

Бегущий, ясно, что споткнется
Да и идущий, и летящий
Да и лежащий, и сидящий
И пьющий, любящий, едящий
О первую же кость преткнется
Поскольку очень уж бежит
Идет уж очень и лежит
Уж очень ест, и пьет, и любит
Вот это вот его и сгубит

Андрей Гришаев

Вы это искорка от солнца
Ты копошится под землёй
Вы это тонкое и рвётся
Ты собирается домой

Остался только гул от встречи
И в сердце невесомый сбой
Любить — «готов я неустанно...»
Но ты торопится домой

Я перед сном наполню ванну
Чтоб просто взять и полежать
Всё было сделано неправильно
И пол холодный, земляной

Здесь стены вы а воздух ты
Здесь комната стыдом объята
Кровать истерзана и смята
Тебя ушедшую как брата
Прошу мой брат останься ты