Когда на планете Земля еще не было мобильного интернета, а мы вместо поступления в аспирантуру уехали с рюкзачками мотаться по Китаю и Тибету, то для связи с внешним миром нам постоянно были нужны интернет-кафе. И в каждом новом городе это проблема: английского никто не знает, автоматических переводчиков нет, значок Эксплорера никому непонятен. И тут мой спутник говорит: идея! – и, стараясь воспроизвести шрифт, пишет на бумажке Counter Strike. Выглядит, говорю, как жест отчаяния. Удивись, отвечает он, и идет с этой бумажкой к кучке старшеклассников. Они окружают нас и ведут в интернет-кафе (совсем недалеко), в котором поголовно все посетители рубятся в Контру. И эта бумажка нам потом еще не раз открывала кратчайшую дорогу к интернету. И в этом посте – подборка про исследования неожиданных сторон онлайн-игр.

Этнография: My Life as a Night Elf Priest: An Anthropological Account of World of Warcraft by Bonnie Nardi (pdf здесь).
Ровно так же, как этнографы прошлого ехали, например, в Полинезию, чтобы наблюдать и описывать жизнь, быт и нравы коренного населения, этнограф современности, Бонни Нарди (профессор Калифорнийского университета) отправилась в мир WoW, чтобы методом включенного наблюдения собрать материал и описать повседневность, нормы и практики игроков, да и шире – описать и осмыслить этот игровой мир.

Поведение: Джейн Макгонигал "Superbetter / Суперлучше". Есть такая популярная идея, что шутеры делают игроков не более, а менее агрессивным, потому что дают легальный способ канализировать свою агрессию. Порой к этой идее пристраивается вывод: вот вы сидите там в своих игрушках, сливаете агрессию и фигней всякой занимаетесь, а заводы стоят. Так вот Макгонигал пишет книгу о том, как игровой подход и игровые практики делают человека адаптивнее, а не наоборот. Буквально – учит искать союзников, объединяться для решения задач, подкреплять победами свою самооценку и конструировать себе немного другую личность и быть автором собственной истории (привет, нарративная практика).

Медицина: в многопользовательском игровом мире, пусть даже не в самом сложном, есть коммуникация. А где коммуникация – там может распространяться инфекция. И однажды WoW действительно стал площадкой для создания матмодели распространения инфекционного заболевания. У каждого игрока был цифровой след и, следовательно, ученые получали более полные данные, чем при моделировании на данных из реальных ситуаций.

Москва, ближайшие выходные

Теперь к делу: про книжечки. На полноценную подборку это не тянет, но вот вам две прям прекрасные книги о нейробиологии чтения.

Станислас Деан «Прямо сейчас ваш мозг совершает подвиг». Если понаблюдать за тем, как ребенок осваивает речь – это, конечно, совершеннейшая магия, скажу я вам. А разновидность этой магии – то, как мы распознаем письменные символы и превращаем их в смыслы и миры. Деан проводил исследования того, как формируются навыки чтения и письма. И вот что его занимало: если мозг человека не слишком-то отличается от мозга других приматов, то почему человек способен распознавать письменные символы и комбинировать их, а приматы – не очень? Нейровизуализация работы мозга при чтении показала, что у людей при чтении активируются специальные нейронные цепи. Но: эволюционно такие цепи не сумели бы сформироваться: по меркам эволюционного развития письменность появилась совсем недавно, буквально вчера. Значит, предполагает нейробиолог, у этих нейронных цепей была другая задача, но когда появилась письменная речь – их функция поменялась.

Кстати, у Деана есть еще одна очень толковая книга «Как мы учимся», посвященная когнитивистике и принципам научения.

Марианна Вульф «Пруст и кальмар». Марианну Вулф тоже интересует, как нам, людям, удается обработать ту высокую степень абстракции, которую несут конкретные письменные символы. Она исследует то, как начиналась письменная речь (ирония в том, что мир букв, очень вероятно, начинался с того, что был способом отображения мира чисел), как увеличивался уровень абстракции с появлением токенов, клинописной системы и логографической, и как сейчас развивается наша способность к чтению. И – как водится – изучение отклонений (в нашем случае дислексии) тоже дает нам понимание, как работает процесс освоения чтения.

Про искусственный интеллект и его людей

Подборка из нескольких книг, расположенных между двух крайних полюсов, один из которых: “аааа, искусственный интеллект убьет всех людей” и другой - “оооо, теперь всю работу можно делегировать ИИ”.

Мартин Форд. Власть роботов: как подготовиться к неизбежному. Мартин Форд ближе к оптимистичному полюсу: он рассматривает ИИ как новое электричество (тут как бы нам старое не отключили, хаха). Дескать, все равно искусственный интеллект уже с нами, более того: скоро он станет общедоступным ресурсом. Поэтому давайте уже разбираться. Чем хороша эта книга: она вводит в контекст. Иными словами: можно купить десяток курсов “ИИ для чайников”, и там дадут определения – как расшифровывается GPT, что такое глубокое обучение и проч. – у Мартина Форда это все положено в контекст: что было до, кто этим занимался, какие задачи решали.

Dennis Yi Tenen. Literary Theory for Robots. 100 с лишним лет назад математик Андрей Марков анализирует последовательность букв в “Евгении Онегине” и пытается вывести наиболее вероятную последовательность букв. Не спрашивайте, зачем. Просто. Но вот проходит сотня лет – и ровно по тому же принципу создаются большие языковые модели (которые всевозможные GPT). Только на сцене уже не буквы, конечно. Ищется наиболее частотная последовательность слов в обучающей базе – и на основании этого генерятся тексты, к которым мы стараемся отнестись серьезно.
И тут мы попадаем в созданную самими себе лингвистическую ловушку, называя генеративный искусственный интеллект - интеллектом. И следом за этим пытаемся разглядеть в такого рода интеллекте сознание. А это тупо синтаксис. И язык текстов, порожденных разными GPT, лишен главной составляющей человеческой речи – опыта (или здравого смысла, если угодно). То есть, набора общеизвестных пресуппозиций, на которых базируются наши высказывания.

Fei-Fei Li. The Worlds I See. С одной стороны, это автобиография и история феноменального успеха: эмигрантка из Китая, в 15 лет переезд в США, нищета, любовь к физике, болезнь матери и отсутствие медицинской страховки. С другой стороны, эта автобиография прорастает в историю развития AI – и становится историей из первых рук и про сверточные нейронные сети, и про машинное зрение (поскольку Фей-Фей Ли стала основательницей ImageNet, содиректором Лаборатории искусственного интеллекта в Стэнфорде, работает с большим количеством команд). С третьей стороны, бросается в глаза (мне) чрезвычайная гибкость героини повествования - гибкость того сорта, что позволяет строить отличные корпоративные карьеры и встраиваться в любые, даже сильно изменившиеся, правила игры, не особо задаваясь неудобными вопросами.

Бенхамин Лабатут. MANIAC. Новинка от Ad Marginem: не совсем нонфик, но и не совсем художественная проза. Это история идей: от фон Неймана, создателя теории игр и создателя архитектуры вычислительных машин, на которой основывался один из первых компьютеров MANIAC – до искусственного интеллекта. Здесь мы погружаемся в мир тревоги и недоумения, куда и зачем мы пришли как вид.
#подборки

Про громкую новинку – “Хрущевку” Наталии Лебиной пару слов. Отличный текст о том, как пространство малогабаритных квартир изменило бытовое поведение их жителей. И как поменялся образ жизни людей внутри самих микрорайонов, застроенных хрущевками.
Хрущевки – новый ареал обитания советских людей – нанесли удар и по таким привычным местам молодежных любовных практик, как парадные и лестничные площадки. Их минимализм в хрущевках явно мешал интимным контактам вне квартир.

Кроме того Лебина исследует мемность хрущевки. Книга, при всей своей легкости, очень насыщенная и толковая. Но можно словить еще один крутой эффект, если прочитать «Хрущевку» в связке с одной из ранних книг Лебиной “Советская повседневность: нормы и аномалии”: здесь будет история повседневного быта, начиная с военного коммунизма и до конца 50-х. История эта жутковатая, даже рассказанная не напрямую, а опосредованно - через описание бытовых практик, одежду, еду, устройство жилищ. Допустим:
О плохом состоянии гардероба горожан в первые годы НЭПа свидетельствует и то, что они практически каждый день занимались починкой обуви и одежды. По данным Струмилина, в декабре 1923 года по будним дням служащие занимались латанием дыр на своих вещах в течение 0,9 часа, а рабочие – 0,7 часа. На различного рода развлечения они отводили значительно меньше времени.

Секты: вид снаружи и изнутри

Подборочка, приуроченная к выходу на русском книги Александры Стайн «Страх, любовь и пропаганда: механизмы влияния в сектах и тоталитарных системах» - которую я еще не читала, но которая интересна тем, что сама Александра почти 10 лет сама провела в секте – и сумела изучить свой материал не только снаружи, но и изнутри.

А вот еще:
Аманда Монтелл «Сила культа. Что делает человека фанатиком, и как этого избежать». Монтелл соприкасалась с сектами не так плотно как Стайн: некоторое время была у сайентологов, ее отец в юные годы находился в секте Синанон. Но: она предлагает лингвистический подход к проблеме: что общего есть в языке культов – от самых ужасных до условно безвредных. Общее, по мнению Монтелл, есть – потому что секта использует стремление человека к обретению смысла и к причастности к сообществу своих. Секты оборачивают эти стремления в свою пользу, используя лингвистическую обертку: переиначивая смысл знакомых слов, используя фигуры умолчания, изобретая «внутряки» - свой секретный язык и особые словечки.

Эткинд «Хлыст: секты, литература и революция» - можно сказать, уже классический текст. Здесь с одной стороны, каталог русских мистических сект начала 20 века (хлысты, скопцы, бегуны, немоляки), а с доугой – как идеи и воззрения этого непишущего класса проникали в образованное сословие и каким неожиданым образом они резонировали c жизнью пишущего сословия.

Анна Сандермоен «Секта в доме моей бабушки» - это документальное повествование от лица ребенка, который был втянут своей семьей в секту Виктора Столбуна – псевдоврача, который утверждал, что способен вылечить трудноизлечимые и неизлечимые заболевания. Постфактум: видимо, эта секта имела каких-то высоких покровителей в СССР, приезжавших в нее и отдававших на «лечение» своих родственников. Но методы Столбуна и афмосфера внутри была самая что ни на есть сектантская: массовые избиения, электрошок, унижения, насилие. Об этом Сандермоен рассказывает как свидетельница и невольная участница.

И последняя книга: я про нее рассказывала когда-то в подкасте, так и не переведенная на русский «Когда пророчества не сбываются» (When Prophecy Fails) Леона Фестингера, внедрившего наблюдателей в секту судного дня и ждавшего, что будут делать сектанты, когда объявленный конец света не наступит. Кстати, именно на основе этих наблюдений была создана теория когнитивного диссонанса.
#подборки

Ладно. С темой следующего сезона я разобралась. Да и сам сезон начнется совсем скоро.

А пока - дискотека ради дискотеки.

Что сейчас читаете? Фото / скрины обложек - прошу в комменты. Зашквар тоже показывайте)

Свое сейчас тоже выложу в комменты.

Таблетка от всего

Торговля болезнями (или брендинг болезней) - это не только выдумывание новых, несуществующих болезней, от которых внезапно уже есть лекарство, но еще и медикализация естественных состояний (допустим, облысения). Сюда же относится подход к социальным проблемам как к медицинским. В общем от всего найдется таблетка. Поэтому - мини-подборка книг о медикализации всего.

Смерть: Атул Гаванде "Все мы смертны". Одним из последствий увеличившейся продолжительности жизни стала увеличившаяся продолжительность старости. А старость - это время, когда многое в организме изношено и требует если не замены, то внешних подпорок. И чем ближе к смерти - тем больше поддерживающих процедур, препаратов и т.д. Американский хирург индийского происхождения Атул Гаванде ставит вопрос так: как долго надо поддерживать угасающее тело и угасающий разум? Насколько этично оставлять стариков умирать в больницах в одиночестве после изнуряющего лечения или реанимационных процедур - вместо того, чтобы признать, что да - жизнь пришла к концу и дать возможность человеку провести последние дни с близкими и умереть дома.

Рождение: "Человек рождающий. История родильной культуры в России Нового времени". Книга о том, как менялось восприятие беременности и родов. Не знаю, подольет ли эта книга масла в огонь тупой дискуссии "раньше вон в поле рожали" - зависит от оптики читающего. Но по крайней мере, книга показывает, какой длины путь был пройден от условного "поля" до клиники. В частности, с развитием научного акушерства стал применяться термин "анамнез" по отношению к беременной. Имелся в виду сбор данных о физиологии и индивидуальных особенностях. Но именно термин "анамнез" дал старт стремительной медикализации и беременности, и родов - когда вместо трех Т (темно, тепло и тихо) они начали проходить в специальных учреждениях с равнодушным персоналом и вмешательствами по любому поводу.

Тело: Скотт Карни "Красный рынок. Как устроена торговля всем, из чего состоит человек". Если рассматривать тело как набор запчастей для другого тела, то мы имеем дело с "красным рынком", где люди могут стать донорами крови, волос, яйцеклеток. И это еще самое невинное. Хуже того: люди могут стать донорами недобровольным и опасным путем. Скотт Карни рассказывает, как устроены такие рынки по всему миру вот прям сейчас. И даже усыновление можно счесть продажей тела целиком - если знать, как устроен рынок усыновления в некоторых странах. Книга во многом о том, как существование "красных рынков" связано с глобальным экономическим неравенством.