Внезапно вспомнила про одну заметку, которую писала ещё в Москве. С момента её написания прошло почти что полгода, а кажется, что это одновременно было совсем давно и также совсем недавно. Но в одном я не ошиблась — безумно скучаю по тем дням.

«Выхожу из московской редакции «Новой газеты», на лицо падают маленькие снежинки и сразу же превращаются в капельки.

Ну вот. Опять привязалась к редакции. Пыталась же не привязываться, на этот раз же точно знала — это не на долго, это закончится, нельзя, опять же больно будет.

Странно это. Вновь чувствую себя той 16-летней девочкой, которая старается выглядеть максимально серьезно. Даже свитер тот же — не приходить же в толстовках в офис!

Вспоминаю уже забытое чувство, когда так страшно ошибиться, что десяток раз проверяешь простое сообщение в личке, чтобы не пропустить ошибку — обязательно же подумают, что вот писать не умею.

Хорошо помню осенний день, когда еду со школы, ужасно довольная — задание на работе получила интересное, ещё и кажется меня взяли (но всё равно уверенность, что это испытательный срок такой долгий). И вдруг думается: надо запомнить, обязательно это сохранить. Жёлтые листья на деревьях возле дороги, велосипед, ветер, ясное небо. Решаю доехать до Макдональдса и взять пряный чай латте с шоколадным печеньем. Немного проехать, как всегда чуть расплескав чай, — и вот озеро. Садишься на причал, свешиваешь ноги, оставив рюкзак на припаркованном велосипеде, и смотришь на мирно плавающих уточек. Хочется, чтобы это продолжалось всегда. Печатаешь в телефоне план по развитию отделения горпроектов — глава же как никак!

И уверена же, что это закончится. Уеду в Москву, да школу банально закончу. Знаешь, что это лишь временно, потом будет новое. Но не знаешь, что новое — война и трупы у твоей школы. Всего чуть больше года же пройдет.

А теперь вновь знаешь, что это закончится. Эта осень, зима. Закончатся походы в столовую за чаем, закончатся Рафаелки, которые каждый раз подкладывает тебе на стол редакторка, закончится всё. Уже даже дату знаешь, билеты куплены. Невероятно жалеешь, как же ужасно, что их нельзя просто сдать, надо было на поезд брать, там то можно передумать.

И теперь хочется запомнить это чувство, когда поздно вечером выходишь счастливая из редакции. Я уверена, что очень скучаю. По редакторке, которая обязательно подложит мне на стол шоколадку, по коллеге, который приходит и зовёт меня ко всем на мероприятие в столовой — я же дико волнуюсь, ужасно боюсь накосячить. Подхожу, а мне место уступают, в категоричной форме говорят сидеть и сами накладывают мне еду. А мне так страшно сейчас что-нибудь сделать не так, что-нибудь сделать такое, что всё это закончит.

Очень странно, почему я тут? Я понимаю, каким образом я попадала в другие места — всем был нужен человек с приграничья, да и обычно насрать же что с ним дальше будет, фрилансер же, что с него взять. Сам бронежилет купит, сам с ментами разберётся, сам выберется ото всюду.

И вдруг кто-то, с кем мы даже не работали толком, берёт и вдруг начинает все твои проблемы помогать решать. Вытащить из неприятностей в почти два ночи? Конечно! Дать контакты юристов, когда тобой опять интересуются в полиции? Разумеется.

Иду из редакции в метро, но уходить не хочется. Не представляю, как я смогу когда-нибудь по своей воле выйти отсюда в последний раз — попрощаться, закрыть дверь и всё. Совсем всё.

Хотелось сначала только редакторке на прощание что-то подарить, потом стало понятно — не смогу только ей. Достаю в Москве открытки с Белгородом, чтобы потом всем подарить. Но вот бы в момент посадки на рейс Москва-Тбилиси услышать уведомление о том, что кончилась война. Один дзынь, просто один, пожалуйста. Шасси самолёта отрываются от земли и ты становишься всё дальше и дальше. А в Тбилиси уже нет снега и до ночи сидеть негде. И Останкинскую башню из окна твоей маленькой квартирки-складика не видно. И не известно, увидишь ли Москву ещё. И именно это пугает...»

Белгородский губернатор предложил жителям приграничья самим тушить пожары, возникшие из-за ударов дронов

Как заявил Вячеслав Гладков в своем видеообращении к белгородцам, пожарные не приезжают в некоторые приграничные населенные пункты, потому что боятся попасть под атаки беспилотников. Он предложил жителям самостоятельно тушить свои дома.

По словам главы региона, власти уже закупили тысячу огнетушителей для белгородцев, а Ярославская и Самарская области передали 1750 и 2000 огнетушителей соответственно. В ближайшее время их отдадут жителям приграничных населенных пунктов.

Подписаться на «Новую-Европа»

Telescope

Настоящий Гладков

Кто-то уже точно успел увидеть продолжение истории с Надин в СМИ. Вот большой материал про наше с ней знакомство.

Итак, в нескольких СМИ появились материалы, где сообщается, что Надин «обманула всю систему, под носом ФСБ вывозила АТОшников, координаторов ВСУ, прятала у себя на складе, у себя дома, спонсировала ВСУ донатами».

Пишут, что она сама это рассказывала в переписке в Инстаграм. Коммерсантъ говорит, что это материалы от ФСБ, но не знаю, как у других СМИ. У «Открытого Белгорода», например, вообще кадры переписки.

Итак, наверное нужно прокомментировать.

1. Я не знаю насколько эта переписка правда или нет. Версий, как это могло быть сделано, много (вплоть до бравады), также как и есть шансы реальности истории. От себя скажу, что про её связь с ВСУ, а тем более какую-то помощь им, я не слышала.
2. Если говорить о последствиях инфы, а не только о её существовании, то для Надин всё в любом случае плохо. Если переписка существует и всё действительно так, как описывается, то Надин могут добавить ещё пачку статей, причем совсем плохих. Если это не правда — тогда всё чуть-ли не ещё хуже и это для чего-то выложили.
3. Я правда не знаю насколько могу это корректно и объективно оценивать. Поэтому, наверное, воздержусь от каких-то оценок инфы. Она просто есть и теперь тем, кто следит за делом, придется учитывать и её.

«На лбу у отца нашли ссадину, левое ухо — синее. И не было никакой предсмертной записки. А я думаю, если бы отец решил покончить с жизнью — он бы что-то нам написал»

ФСИН заявила, что волонтер Александр Демиденко, который помогал украинским беженцам, покончил с собой в СИЗО. Его сын Олег сомневается в официальной версии. Мы с ним поговорили.

Первый отдел

«Я сомневаюсь, что это был суицид»

Сын волонтера Александра Демиденко — об уголовном деле отца и его гибели в СИЗО

Хорошо помню, как это было. 4 дня до отъезда в Москву, мне пишут волонтеры. Слушаю про бабушку, покрывшуюся инием: от безысходности она спала на улице, а было очень холодно. Про очереди в сотни человек, которые создают власти. Про то, что нужны пледы. И понимаю: нет, пускай это и риски, у меня и так уже ПТСР, но это слишком важно.

Встречаемся с Александром на Ротонде, он много шутит и смеётся. По дороге включает песни, рассказывает про себя. Иногда за окном машины видны окопы, блиндажи.

С парковки, где ждут очереди на переход, видны клубы черного дыма. Прилёт где-то неподалеку. В районе Колотиловки стреляют относительно немного, 1-2 обстрела, да и то из артиллерии обычно. РСЗО точно не слышно.

Мы доезжаем до самого шлагбаума границы. Там стоит человек в военной форме и с автоматом, за ним — само здание КПП. Подавляю детские воспоминания о поездках через такие же здания КПП в Харьков.

Я была уже в Москве, когда узнала о задержании Александра. Мне сразу написали с просьбой удалить с ним переписку — это обычная практика при задержании, на всякий случай, если телефон будут проверять. Через несколько дней вышли новости.

В начале прошлой недели я написала сыну Александра с просьбой дать комментарий об отце. Тот ответил, что сейчас меняют адвоката и лучше связаться в понедельник.

До понедельника Александр не дожил. Лично мне кажется, что человек с любимой песней «Баллада о борьбе», вряд ли сдастся. Особенно после пыток. По официальной версии, он покончил с собой.

Читать полностью репортаж.

Читать без ВПН.

Новая газета Европа

Последний рейс

В начале апреля стало известно, что в белгородском СИЗО умер Александр Демиденко — пенсионер и волонтер, который с начала полномасштабного вторжения помог тысяче украинцев с оккупированных территорий выехать на родину, в Украину. 17 октября 2023 Александра…

Попала в список Forbes.
Правда, пока только список авторов Forbes.
Ну ничего, будем над этим работать. А материал про Шебекино можно почитать тут.

Первая годовщина войны, когда я не знаю что написать. Слова не идут.

Что написать об обстрелах Белгорода? Что написать о войне? Что написать о политических убийствах и покушениях? Что написать об этом?

Перестала считать количество севших по политическим статьям знакомых. Если считать и тех, кто успел уехать, получится совсем пугающее число. Ещё страннее считать знакомых, которых пытались отравить. Пока только двое, но это всё равно дико странно. Вот ты виделся с человеком, помогали друг другу с материалами, а тут хоб и видишь о нём новости. Или читает у тебя лекцию человек, а потом хоба, узнаешь об отравлении.

Ещё страннее, когда в новостях о погибших видишь свои родные места. Вот тут ты ходила за продуктами, а теперь там трупы. Вот тут после школы гуляла. А теперь — прилёты. Как будто бы всем уже всё равно — есть какое-то базовое знание, что где-то там стреляют, но что поделать. Да и слышать про это не хочется часто: если ты не видишь, то как будто бы этого нет.

Я бы рада не слышать, но сама видела. Видела мины и руины вместо домов. С надписями, чтобы не стреляли. Научилась отличать вылет и прилёт по звуку, даже виды оружия получается отличить. Благо, почти все слышала (даже авиабомбу хах). Собрала небольшую коллекцию осколков и пару стреляных гильз. В первый раз надела бронежилет, а потом каким-то чудом купила себе свой.

Узнала, как выглядит война. Самое страшное, что она состоит из множества маленьких деталей: запах тухлятины, приглушённые взрывы на фоне, пустые улицы, застрявшие в земле снаряды, кровь на асфальте, осколки, пустые баннеры и мешки с песком у домов. Дыры в многоэтажках, отсутствие света ночью в окнах, где выбито стекло, люди в домашней одежде — вещей больше нет. А в остальном всё будто бы обычное, как будто бы ничего не происходит.

Кричать хочется. Сжать кулаки и кричать, выть, реветь. Но нельзя — журналист же, работать нужно. Кричать нужно в тексте, чтобы точно услышали даже те, кто слышать не хочет.

Как будто бы Россия разделилась на три.

Есть та, где выставка на ВДНХ, где удобные сервисы, где на Красной площади ларьки с чаем, где красивые станции метро. Эта Россия почти не знает про две другие — ей в этом нет необходимости, да и чего настроение портить.

Есть та, где дыры в домах, где выбиты стекла, где снаряды торчат в земле и жизни сгоревшие. Она не знает о существовании первой: как это, когда не стреляют?

А есть третья Россия, она в изгнании. Она знает о существовании второй России, но иногда забывает про первую: «Какая жизнь там, Мордор же сплошной!»
Хотя она может говорить не опасаясь за свою свободу.

Но понять друг друга они почти не могут. Первая не верит в «посадки на подвалы», да и не знает об этом. Второй больно, что о них молчат, всем всё равно. Третья потеряла почти всё, а там у кого-то хоть что-то осталось.

Мне кажется, что понять им друг друга очень важно, даже если не хочется читать и настроение себе портить. Важно не молчать. Это то немногое, что мы можем пытаться делать — не молчать. По мере своих возможностей, но хотя бы не поддерживать.

Так страшно было осознать, что я уже плохо помню мир без войны. Для меня прилёты стали обыденностью, а стрельба по соседней стране — будничной историей. Прилёты, броник, аптечка. Всё это так вписалось в мою жизнь, что стало нормой. И вот это страшно. Страшно, что дети и подростки уже почти не помнят мира. И страшно, что среди них и я.

Но, как и два года назад, могу сказать одно, самое главное — хуй войне.
С новым годом войны. Путь он будет последним. Ну пожалуйста.

🌻 «Новая-Европа» рассказывает историю Надин Гейслер — лидера волонтерской организации «Армия красоток» из Белгорода, которая помогала украинским беженцам, уехала из России, вернулась и теперь сидит в СИЗО. С самого начала войны она и другие девушки занимались…

такое ощущение, как будто еще одна война началась