Last updated 5 days, 18 hours ago
Забавный диалог с корейцем был. Заговорили про корейский фильм «Олдбой». Он упомянул о том, что фильм этот, хоть и крутой, но не особо серьёзный. Вспомнил шокирующую и мерзковатую сцену оттуда, где мужик держит в руках живого осьминога и ест его. "Ну вот эта сцена, - говорит. - Мы такого не делаем вообще. Осьминога сперва нарезают".
В Берлине, кажется, резко наступила осень. За одну ночь из 30-градусной духоты в прохладную дождивую серость.
Как же я долго ждал вот этого. Все меня пугают чёртовой депрессивной берлинской зимой, а я жду этого как ничего другого. Два года я не ощущал вот этой пасмурной тревожной меланхолии вокруг, застряв (практически) в одном настроении природы, очень жизнерадостном (и совсем не означающем, что ты будешь автоматически таким же). И вот, наконец, вот это утро, ты понимаешь сразу, всё тебе говорит: «парень, вещи не будут прежними, вчерашнее - это решительно другое». И да, ты словно сам не прежний, будто играет другая музыка. Мне кажется, весь мой организм связан с этими переменами, как будто что-то внутри не будет осознано/пройдено/переработано в нём, застоится, если не пойдёт чёртов дождь, если не будет свидетельства тех же перемен снаружи.
Да, давай мне всё это, моросящий дождь, серость, дремоту, холод, задумчивость! И дай мне каких-нибудь бытовых забот подстать пейзажу. Полетевший хард? О-о-о, так мы играем по-серьёзному. Ну давай, блять, давай свой полетевший хард!!! Ты думаешь, этот слэм жестковат для меня?
Да я и есть дождь, я и есть полетевший хард!
Надел вчера на вечеринку мультипликаторов кофтейку с принтом из Dumbland (это короткометражные мультфильмы Дэвида Линча). Подумал, что того, кто узнает этот кадр, я растерзаю в объятиях и автоматически запишу в круг друзей, ибо ну где ещё это может быть узнано, как не на тусе аниматоров.
Никто, конечно, не узнал.
В копилку непрошеных комментариев индонезийских парикмахеров по поводу облысения (услышал это позавчера):
- A lot of stress in Russia, yeah?
Как бы это сказать… у меня не самые крутые волосы. Я достаточно давно, достаточно медленно, достаточно уверенно лысею (ну хоть в чем-то я действую уверенно). Благодарен судьбе, с одной стороны, что это идёт достаточно неспешно, с другой, благодарен не от чистого, так сказать, сердца. Парит ли меня это? Ну, парит, чего греха таить. Парит ли это меня настолько сильно, чтобы предпринимать какие-то шаги по исправлению ситуации? Да видимо нет. Может потому что многие мои кумиры, в том числе и музыкальные, - лысы или почти лысы. Но что забавно, так это то, что абсолютно каждый парикмахер в Индонезии, которого я посещал, считал нужным как-то это обстоятельство прокомментировать, как будто я об этом не знаю, и мне надо узнать пренепременно, чтобы… чтобы что? Чтобы я как-то быстро это исправил? Или просто как бы не питал иллюзий, что я, там, не Тарзан?
Меня всегда забавляет, как они это делают. Один стриг и посередине процесса задумчиво изрёк: We‘ve got a little problem here, sir.
Клёво. Ты что, не будешь меня стричь теперь?
Другой был драматичен: You know, the hair is almost gone…
Чувак, ну, спасибо, но, честно говоря, это преувеличение.
Очень порадовала простяцкая жизнерадостная непосредственность вчерашнего барбера, который с улыбочкой спросил: Where the hair, bro?
Не то чтобы мне кто-то желал зла здесь. Такая культура, очень простые люди, вряд ли мне стоит учить их такту на эту тему.
Наверное, самый смешной комментарий относительно моих проблем принадлежит одному моему другу, и он был сделан лет 10 назад.
Друг что-то там увидел у меня на голове и сказал: Что, лысеешь? Вот, блять, дослушался своих Бэд Релиджн!
Захотелось нам с Сашулей, значит, поесть рамен. Поехали в раменную тут на районе, хорошую. У них отличный рамен с тофу. Заходим, на всякий случай решаем спросить, есть ли у них в наличии тофу. Так случалось почему-то, что у них часто не бывает тофу. Чёрт, весь остров изобилует тофу, он на каждом углу, а у них, бывает, его нет. Нет, говорят, у нас, к сожалению, нет тофу.
Поехали в другую раменную, хорошую тоже, частенько там едим. Не то чтобы дешевую, кстати.
Садимся за столик на диванчик. В зальчике никого кроме нас, поодаль только сидит кто-то.
Заказали по рамену, варёные бобы эдамаме и колу. Приносят бобы, едим их. Тут Сашуля замечает, что на одном из бобов размазано что-то типа козявки, довольно существенной по размеру. Посвятили какое-то время определению, она ли это, и выходит ли за пределы нормы ее белесый цвет. На мой взгляд, немного выходит, хотя аргументом в пользу её съедания это, конечно, ни в коей мере не было. Сошлись на том, что это в любом случае омерзительно.
Тут я обращаю внимание, что на диване у другого стола кто-то сидит серый. Смотрю - там крыса! Говорю Саше об этом. В этот момент крыса довольно молниеносно срывается с места, бежит к нашему дивану, запрыгивает на него, бежит по нему к Сашуле (она, в полном ощущении, что крыса сейчас нападёт на неё, реагирует криком) и в последний момент запрыгивает в дверной проём, который был за спинкой дивана рядом с Сашей (там оказалась какая-то подсобка). Мы в полном охренении, вскакиваем. Прибегает официантка, закрывает эту дверь, что-то улыбается (они всегда тут так делают в случае проблем), старается выглядеть иронично. А-а-а, дескать, крыса? Предлагает нам как-то помочь.
Пересели на другое место. Там уж и рамены принесли!
Сидели, кое-как ели их, параллельно твёрдо решая, что ноги нашей больше тут не будет. Про козявку думали сперва пожаловаться, но после инцидента с крысой решили уже оставить эту тему, как-то глупо это было. Всё равно не придём сюда точно. Как будто одной крысы мало! Ещё и козявкой сверх этого тыкать.
Поковыряли рамены и пошли. Деньги за бобы и колу, кстати, с нас брать не стали, но не из-за козявки, а из-за испорченного крысой впечатления от заказа, что мило.
Что и говорить, найти идеальную раменную довольно непросто.
Нарушаю святое правило не использовать этот канал для рекламирования своих концертов. Ну извините, это первые концерты за два года.
Ох как я буду счастлив всех (кого возможно) увидеть!
Это смешно, но даже при всём кошмаре, происходящем сегодня с нашим миром, мне иногда снятся сны о том, что через месяц мне предстоит экзамен по алгебре, которую я до этого будто год прогуливал, и я просыпаюсь от этих снов с чувством сильного облегчения.
Блять да давайте уже сюда свою алгебру, я готов всё выучить и экзамен этот выебать, лишь бы нас всех подотпустило.
На днях я, немного придавленный новостным фоном (ещё до смерти Навального), грустно присел и по не совсем понятной для себя причине, видимо, от какого-то отчаяния, начал внутренний монолог примерно следующего наивного содержания:
Господь. Вот если ты есть. Вот можешь как-то сделать так, чтобы этот народ освободился? Чтобы освободился и он, и чтобы весь мир отпустило? Ну ты же столько можешь. Ну хватит их мучать.
А если они не созрели для свободы, ну дай ты им доброго хозяина, доброго родителя, который поможет им. Ведь их же блять топтали всю историю, с чего им быть зрелыми.
Если ты это сделаешь, я очень многое пересмотрю в твоем отношении. Стану ли я верующим, вот таким, как «все», молящимся, носящим твои символы? Нет. Но буду думать трижды, чем сказать о тебе что-то плохое при других.
(понимаю, это омерзительная сцена. Эгоцентричный чувак сидит в относительной безопасности, торгуется с богом, представляя, что тот его слышит, взамен даже не обещая своей преданности)
Но с другой стороны, тебе что, так важна моя преданность? Мы тут что, играем в заложников? Типа, я признаю, что ты есть, и ты так и быть расщедришься, отпустишь нас? Это бы говорило о тебе не очень хорошо. И я не думаю, что ты таков. Поэтому я, конечно же, просто прошу. Вопрос моей веры, думаю, можно сопоставить с фактом, что я веду этот разговор.
Помоги нам, дай знак.
И вот через день после этого разговора умирает Навальный. И я думаю, мдааа, вот это знак, спасибо.
Но вот я слышу эти его слова «последние», слова человека, шагающего с улыбкой в пропасть и говорящего о том, что «не надо бояться». Вряд ли я слышал или видел что-то подобное на своём веку, честно говоря.
Вот людей, которые шлют умирать других, что-то очень много, особенно в последние годы над нами. А теперь против них человек, который пошёл на это сам. Вот вам разница пород. Он делом доказал, что он лучше.
Да, понятное дело, что он не первый и не единственный в своём роде. Но первый настолько известный, первый, в чьих руках было столько возможностей, столько причин сказать «я слишком полезен, чтобы умирать».
И вот этот человек говорит, шутя, про смелость, говорит будто перед вселенной.
Мы все время ждём своего спасителя, и спаситель этот, словно Христос, который решил остаться в Гефсиманском саду, зная, что его схватят, жертвует жизнью и говорит, что «вот в этом, собственно, и есть путь». Либо мы будет вот такими, либо будем там, где мы есть сейчас, всегда. Сорри, но я не могу избавиться от этих параллелей.
Произошло что-то очень масштабное. Я ощущаю, что этим поступком нам передано что-то важное. За это заплачено жизнью, и оно поселилось в нас, от него не отвертеться.
Как будто бы самопожертвование больше не означает забытие и смерть в одиночестве - теперь там не пусто, теперь это воссоединение с этим человеком, где бы он ни был. Уж не важно, в раю ли, или в нашем сознании (для меня это примерно то же самое). Он стал новым мерилом, современным, актуальным, (ибо вы не можете это переплюнуть) того, что такое «правильно» и «хорошо». Его фигуру не отделить от наших ориентиров, ты спросишь пустоту «кто мы?», а отвечать теперь будет он, и это невероятно мощно.
Last updated 5 days, 18 hours ago