Недавно вышла книга Джулии Кэссидэй Russian Style: Performing Gender, Power, and Putinism с Зазой Наполи на обложке. Судя по описанию, основной фокус исследования на гендерных перформансах в поп-культуре, что может быть довольно интересно.

Из подкаста с авторкой про книгу мне понравилась идея о цис-гендерном дрэге. Но и вопросов тоже появилось. Заявления в духе "в России женщины до сих пор ходят на высоченных каблуках" явно звучат как авторская фантазия и экзотизация. Утверждение о том, что "в российской поп-культуре путинизма очень строго соблюдались гендерные роли" заставляет задуматься о том, знакома ли Кэссидэй с творчеством Киркорова, Баскова, Гудкова, Земфиры, Манижы, с таким реалити шоу как Пацанки или Рабы любви (это не говоря уже о Милане Петровой, Татарке или IC3PEAK) и вообще c российским довоенным квир-ренесансом. А объяснение войны - ракеты как фаллический простезис дряхлеющей маскулинности Путина - сомнительно ровно настолько же, насколько оно не оригинально. А оно не оригинально совсем.

Впрочем, подкаст - отдельный жанр, по нему не стоит судить о книге.

Содержание:
Introduction
Chapter 1. A Genealogy of Post-Soviet Pop Performativity
Chapter 2. The Soviet Legacy of Traumatized Bodies
Chapter 3. Travesti and the Post-Soviet Drag Queen
Chapter 4. Queer Performativity in Putin’s Russia
Chapter 5. Post-Soviet Post-Feminism
Conclusion

uwpress.wisc.edu

UW Press: Russian Style

Description

1836 (924+912) страниц в двух-томной диссертации Cybersex and prosthetic god :"Sex", desire and the posthuman body in cyber discourse, Ханну Ээрикяйнен. Там есть такие главы как: Экстраординарное удовольствие «терминального оргазма», Как стать своим собственным Левиафаном, Виртуальная реальность как «электронное ЛСД», Блестяще аутичный праздник кибермастурбации, На пути к постсубъекту: Стремление к самоампутации и т.д и т.п.

Однако эта избыточность интеллектуально-провокационных заголовков вполне умышленна. Диссертация предлагает критику кибер-воображения на языке этого самого воображения, и поэтому неизбежно превращается в пародию киборг-жаргона или в «объективную иронию» (термин Бодрийяра) над ним.

Этим объясняется то, что текст написан максимально сложно и запутано, потому что язык одновременно воспроизводит кибер-письмо и как бы критически отражает (рефлексирует) его, как в комнате смеха. Бесконечная шутка в общем. Как и сам кибер- или киборг-нарратив.Или бесконечный Диснейленд теории, как это концептуализирует Ээрикяйнен.

Диснейленд, потому что киборг-дискурсы, в авторской интерпретации, отказываются что-либо объяснять, утрачивая и критическую функцию. Их прагматика в другом: поражать, удивлять, зачаровывать, привлекать. Как конструктор из которого можно составить множество духозахватывающих квази-теоретических аттракционов или предложений, которые производят впечатление, но ничего больше.

Ээрикяйнен называет киборг-дискурс мифопоэтическом языком, то есть языком, отказывающимся и от объяснения, и от изменения мира. В этом смысле, Ээрикяйнен сближается с Джорд/анной Розенберг, которые считают все модные дискурсы, типа постгуманизма в стиле Пресиадо или нового материализма не шагом вперед, а шагом назад в теории: от логоса к мифу, от анализа к поэтике, от критики к Диснейленду.

Текст насколько сложный, настолько и богатый разными идеями и теориями, при этом охватывающий невероятные спектр топиков и персоналий. Но основная идея примерно такая: киборг-дискурс является продуктом нео-империалистического альянса между финансовым капиталом и новыми цифровыми технологями. «Кибер» эскалирует до предела дух капитализма, превращая сами наши тела и сексуальность в бесконечно подвижное поле для инвестиций, инноваций и консьюмеризма. Нет никакой альтернативы, никакого будущего, будущее уже наступило, и мы в нём все уже киборги.

Диссертация защищена в Университете Лапландии, город Рованиеми, на крайнем севере Финляндии. За весь декабрь в Рованиеми набирается три часа солнечного света. Зато по площади Рованиеми превосходит Москву и Стамбул вместе взятые, являясь самым большим городом Европы. «Объективная ирония». Диссертация в 1836 страниц.

[«Сегодня воюют вещи, а не люди: дроны против радаров, дубинки против видеокамер мобильных телефонов, программные алгоритмы против других программных алгоритмов.»

да, примерно так понимает войну новый материалистический поворот, объектно-ориентированная онтология и прочие спекулятивные подходы, приписывающие самобытную агентность нечеловеческим акторам. Цитата из статьи Михаила Куртова с провокационным заголовком «Может ли атомная бомба быть феминисткой?», в которой автор как раз таки пытается предложить понимание политики, опираясь на модные АСТ и ООО. 2015 год.

в 2015 году подобные спекуляции звучали довольно провокационно. Сейчас они звучат нелепо. Сказать, что война в Украине это дел рук не человеческих, а не-человеческих, значит снять ответственность с вполне конкретных рук конкретных людей. Также, как и сказать, что геноцид в Газе осуществляет алгоритм или дрон. Идущие войны сделали (ещё более) очевидной теоретическую нищету всех новых материализмов и плоских онтологий. Пока в центре европейской политики было выращивание здоровых морских гребешков в заливе Сен-Бриё, тотальная бюрократия (притворяющаяся радикальной политикой) Латура или Каллона была, по крайней мере, безобидной, но это время прошло. Сегодня заявления в духе того, что главное «это прекратить войну между вещами» звучат супер реакционно. Социальная критика, даже если «выдохлась», все равно неизмеримо актуальнее, чем попытки разговаривать о политике с речками и заклинание дронов.]

upd к предыдущему посту. в оригинальном тексте Фримен не использует термин "горизонтальность". Она пишет именно о бесструктурности. В американском контексте 1970х именно этот термин был входу. На концептуальном уровне горизонтальность и бесструктурность различны. Самое очевидное различие - горизонтальные отношения не исключают формализации и структурированости. Одновременно, горизонтальность и бесструктурность имеют разные значения и контексты употребления. В определенных случаях кмк под понятием горизонтальности может пониматься примерно тоже, что Фримен понимала под бесструктурностью: отказ от формализации отношений внутри политических проектов, декларационный отказ от иерархий и т.д. Одновременно, такие горизонтальные проекты, анархистские, феминистские и какие угодно, на практике могут встречаться с теми же проблемами, которые Фримен описывала на примере бесструктурности: неформальные отношения власти и неформальные иерархии, непрозрачные способы принятия решений и т.д. В общем, в той или иной степени отношения власти будут выкристаллизовываться в иерархии в любом коллективе. Формализации, ротация и общие и прозрачные правила могут помочь работать с этим процессом и, если не предотвращать его на сто процентов, то, по крайней мере, минимизировать его сайд эффектс.

И еще о про-военном и про-имперском феминизме:

"On the other side, according to Vanya Solevey (Kleve), self-identified feminist group WomenNation and the self-proclaimed feminist Bella Rapaport have helped with Russia’s propaganda efforts. As a Jewish out lesbian who has stayed in Russia, Rapaport’s positionality is complicated, but her social media comments have at least been “tone deaf” toward the war, and Ukrainian feminists (led by Dafna Rachok) got her disinvited to the 2023 conference of the British Association for Slavonic and East European Studies (Alexandra Novitskaya, personal communication, May 24, 2023)...

Hrytsenko calls the war, which started for Ukrainians in 2014, “a fault line between Ukrainian and Russian feminism” (Hrytsenko, 2022a). In an analysis of a 2014 discussion on feministki, she illustrates how strong the anti-Ukrainian and pro-Imperial Russia sentiments were, including from prominent Russian feminists such as Natalia Bitten, and they were left unquestioned by the Russia-based moderators."

Источник: Johnson JE. How Russia's war in Ukraine can change gender studies. Front Sociol. 2023 Nov 30;8:1220438. doi: 10.3389/fsoc.2023.1220438.

"Мой катафалк пролетает на красный": о некрополитическом повороте в российской поп-культуре

(ультракороткая статья которая состоит из одного заголовка)

#идентичность #опыт #феминизм
The post-positivist reformulation of “experience”... privileges understandings that emerge through the
processing of experience in the context of negotiated premises
about the world, over experience itself producing self-evident
knowledge (self-evident, however, only to the one who has “had”
the experience). This distinction is crucial for, if it is not the expe-
rience of, for example, sexual discrimination that “makes” one a
feminist, but rather, the paradigm through which one attempts to
understand acts of sexual discrimination, then it is not necessary
to have actually had the experience oneself in order to make the
identification “feminist”. If being a “feminist” is not a given fact
of a particular social (and/or biological) location – that is, being
designated “female” – but is, in Mohanty’s terms, an “achieve-
ment” – that is, something worked towards through a process of
analysis and interpretation – then two implications follow. First,
that not all women are feminists. Second, that feminism is some-
thing that is “achievable” by men.

Bhambra, Gurminder K. and Victoria Margree, 2010, “Identity Politics and the Need for a ‘Tomorrow’,” Economic and Political Weekly, 45(15): 59–66.

С сайта Европейского Университета в Санкт-Петербурге пропала страница программы гендерных исследований.

Вчера мне об этом рассказала коллега, сегодня проверил - действительно так.

?