Церковь - это больница, где ты можешь получить исцеление, а можешь до конца своих дней остаться калекой и паралитиком.

Церковь - это школа, которую ты можешь окончить с золотой медалью, а можешь до смерти оставаться на второй год в начальных классах.

Церковь - это скорый поезд, уверенно едущий к цели, и сонный перрон, вовеки никуда не двигающийся.

Церковь - это надёжная операционная система и одновременно - наглый вирус, удаляющий все файлы.

Церковь - это дефибриллятор, запускающий твоё сердце, и лоботомия, вырубающая твои мозги.

Церковь - это лёгкие крылья, поднимающие тебя от земли, и тяжёлая гиря, тянущая тебя в пропасть.

Церковь - это закончившийся День Сурка, и параллельно - беспросветное шоу Трумана.

Церковь - это пространство, в котором прикасаются к вечности, и место, где бесполезно теряют время.

Церковь - это прекрасный шанс обрести свободу, и верный способ превратиться в лакея.

Церковь - это всё, на что стоит надеяться, и всё, чего следует избегать.

Церковь - это воздух, воскрешающий мёртвых и вакуум, истребляющий живых.

Церковь - это хитон пирующего в Кане Христа, и камень, приваленный к дверям Его гроба.

Церковь - это зеркальное отражение тех, кто из неё ушёл, и точная копия тех, кто в ней остался.

Церковь - это ты, отдающий две лепты;
Церковь - это ты, получающий тридцать серебряников.

Хребет своей жизни он сломал собственными руками, а потом долго злился на Бога, приславшего ему инвалидное кресло.

Доколе Церковь будет наступать на одни и те же грабли: сначала требовать у государства утверждения своих прав, а после просить его сохранить хотя бы свои обязанности?

Но кто бы мог подумать ещё пару сотен лет назад, что картина с религиозными текстами окажется такой, что объём их богодухновенности (понимаемой как непосредственное влияние божества на автора) будет таять и исчезать как весенний снег на склонах Карадраса, как Нуменор в пучине моря... Да, будет умаляться прямо пропорционально умножающемуся знанию и усложняющимся методам научной работы. Человеческое вдохновение, людские достоинства и недостатки, авторские добродетели и предрассудки проступили в священной традиции с такой силой, что божественному нужно очень постараться, чтобы сохранить своё место в ней. Всё это говорит о неудержимо взрослеющем человечестве, о том, что оно неуклонно растёт, как печаль последних эльфов, как ачность морийских гномов; растёт, расставаясь со своим детством и входя в подростковый период (а может быть даже оно уже и миновало его). Можно не сомневаться - боги как всегда будут взрослеть и мудреть вместе с нами.

Дурин Бессмертный.
"Мория. Моя жизнь в чертогах Кхазад-Дума."

В поисках болотных огней.

А может вовсе и не имеет уже смысла смотреть на христианскую жизнь в контексте образцов “ученик-учитель/послушник-наставник”?
Как-то скрылись во мгле церковной жизни отзвуки библейского благовестия о том, что Христос становится единственным Наставником, а Дух Господень в Своём помазании делает ненужной необходимость в учителях, ибо Сам отныне готов наставлять на всякую истину. Что-то единый народ Божий уж больно ощутимо разделился на лезущих в наставники поводырей (как облеченных саном, так и без оного) и безмолвно внимающих пасомых, постоянно готовых слушать, однако почти не способных чему-то научиться, ибо наука-то такова, что и не предполагает получения какого-бы то ни было образования, не говоря уже об аттестате.
На львиную долю вопросов, которые люди адресуют священникам, монахам, миссионерам и прочим выступающим от лица христианской веры, они (задающие вопросы) и сами в состоянии ответить, нужно только приложить немного усилий рассудительности и здравомыслия, а главное - иметь свободу и смелость детей Божьих принимать решения и самим нести за них ответственность перед Отцом.
Однако раб - не сын - не уполномочен своим статусом к принятию решений, интеллектуальному росту и духовному(как поистрепалось-то словечко!) развитию и самостоятельности, ибо у него есть господин, для сего и предназначенный.
Вот поэтому и после десяти лет пребывания в Церкви человек либо (по большому счету) остается тем же “младенцем”, родившемся в ней когда-то, либо его рост болезненно влечет человека к крайностями и патологиям развития, которое, в конечном итоге, рискует оказаться деградацией. И удивляться здесь нечему - много ли в христианстве найдется наставников, способных жить по принципу: “ему должно расти, а мне умаляться”.
Сегодня у церковного человека парадоксальным образом не обретается в руках хорошего рабочего мерила/критерия, с помощью которого он мог бы более-менее полноценно отделять пшеницу от сорняка. Вот поэтому он голодным взором и всматривается то в приходского священника, то в телевизионного проповедника, то в случайного религиозного гастролера. Не потеряй он свой аршин - без особого труда смог бы оценить полотнище, в которое духовные наставники стремятся его нарядить.

Дурин Бессмертный.
"Моя жизнь в чертогах Кхазад-Дума".

Если Бог не нужен был тебе при жизни, только чудом Он может понадобиться тебе перед смертью.

Письма в Галилею.

Ты помнишь Иоанна?
Когда он появился на берегах Иордана, дети бегали по улицам Иерусалима и кричали, что вернулся пророк Илия. Люди всюду пересказывали его гневные речи, и мы уже тогда поняли, чем всё закончится. Впрочем, у него был выбор, как и у Тебя потом... Или же выбор - это только недопонятое нами предназначение?
Разве трудно было ему увидеть покровителя в лице Ирода? Кто мешал Иоанну найти с ним общий язык, и заручившись его поддержкой, продолжать свою проповедь? Кто-то, возможно, скажет, что он надеялся на иной исход? Но это глупости - у таких как он иного исхода не бывает. И у таких как Ты - тоже...
Там, в пустыне, мы слушали Иоанна так, как не слушали ни одного человека до него. Но когда пришёл Ты, даже Иоанн не знал до конца как воспринимать то, что Ты говорил и делал...
Помнишь стражника из крепости Махерон, который позвал к Иоанну его учеников. Он рассказал, что за несколько дней до этого Иоанн совершенно потерял спокойствие: он то быстро ходил по темнице, то надолго останавливался у окна, то ложился на пол и молился вполголоса...
Его ученики пришли к Тебе с вопросом и невозможно забыть выражения их лиц, когда они смотрели на Тебя. Они принесли сомнения своего учителя, они принесли отчаяние темничного заточения и жажду исполнившейся надежды. Иоанн, как и мы, ждал Твоего восхождения, но никому и в голову не могло прийти, каким окажется тот трон, на котором Ты пожелал воссесть.

Ужас нашей церковной истории и повседневности заключается в том, что когда государство благоволит к Церкви, поддерживает её, или хотя бы не трогает (оставаясь к ней безучастно), Церковь готова в таком случае простить государству любые зверства и оправдать всяческие беззакония: захватнические войны и этнические чистки, дворцовые перевороты и публичные казни, революции и крепостное право, пытки и казнокрадство, коррупцию, пропаганду и преследование неугодных...
Да мало ли подобных примеров мы можем найти в нашем церковном прошлом и, увы, в нашем теперешнем церковном настоящем.
Безусловно, были отдельные светлые головы и мужественные сердца, которые возвышали свой голос и воздевали свои руки к Небу в надежде остановить преступления и защитить невиновных. В большинстве своём они не были услышаны и ничего не изменили, но их слова и поступки остались яркими звёздочками на тёмном фоне церковной жизни, и, так или иначе, но хотя бы немного возместили тотальные церковные убытки и всеобщее иерархическое банкротство.

Нельзя требовать от человека подвига, но от христианина мы вправе ожидать хотя бы благородства.
Нельзя требовать от человека оставаться хладнокровным перед лицом смерти, но от священника мы вправе ожидать хотя бы мужества перед лицом его собственного епископа.
Нельзя требовать от человека готовности взойти на плаху или эшафот, но мы вправе ожидать от священноначалия решимости постоять за правду хотя бы перед лицом губернатора.

Если бы это наше право было реализовано пусть даже и в малой степени, поверьте, мы жили бы в другой Церкви и были бы окружены другими христианами.

Давно пора облегчённо выдохнуть и сказать: священники - обычные люди, и среди них, как и среди врачей, учителей, управдомов и блогеров, есть порядочные и недостойные, праведные и аморальные.
Хватить уже их корить за поддержку войны; за освящение оружия (включая атомное); за оправдание политических (и не только) преследований; за страх потерять доходное место; за дикую лесть архиереям; за клевету на собратьев; за боязнь заступиться за слабого перед лицом сильного; за стремление к достатку, обеспеченности и даже богатству; за равнодушие к богословию и церковной науке; за лень и безразличие; за страх попасть под запрет, лишиться сана или даже угодить в тюрьму.
Священники - обычные люди, и они тоже любят нормально поесть и спокойно поспать; они тоже хотят вырастить своих детей и дать им дорогу в жизнь; они тоже не прочь выпить и забыться, порыбачить и расслабиться, уехать к морю, увидеть горы, побыть на Капри или просто мотнуться в ближайший гастроном за пивом.
Да, священники - обычные люди, и бывают в своём ремесле профессионалами и дилетантами, мастерами и халтурщиками.

Всё это так, но есть одна деталь, которая напрочь перечёркивает практически всё вышесказанное: они объявили Граду и Миру, что служат Единому Богу, хранят истинную Веру, знают пути Правды, и ведут дорогами Богопознания. Они сказали, что служение их - священно, таинства - истинны и хиротонии - благодатны. Хлеб на их престолах Бог превращает в Тело, а вино становится Кровью; крещённые ими омываются от грехов, и исповедавшиеся у них - получают прощение. Масло, благословлённое ими, лечит болезни, а освящённая вода несёт благодать и укрепление.

Облачившись в ризы такого достоинства и взойдя на амвоны такой высоты, духовенство само направило на себя зоркие прожекторы и полевые бинокли, привлекло к себе славу и осуждение, уважение и позор.

Нашим духовным джентльменам нет повода обижаться на Мир, когда тот решительно требует от них соответствия заявленному статусу и адекватности обозначенному служению.

Давайте оставим Бога в покое, хотя бы на какое-то время. Давайте оставим Бога в покое - разве вы не видите как Он устал?

Мы сделали Его ответственным за наши собственные решения; мы подписали Его именем наши книги; мы вовлекли Его в наши фантазии и проповеди; мы благословили от Его лица нашу политику и историю; мы оправдали Им наше кровопролитие и людоедство.

Неужели нам не жалко Всевышнего? Неужели Он не заслуживает милосердия?

Мы должны были давно почувствовать, как Он устал благословлять наши молебны и панихиды, и ежедневно внимать нашим акафистам и литургиям.
Ему тяжело нести груз наших дел, которые мы прикрыли Его волей, но кто-нибудь вообще спрашивал Его о том, чего Он действительно хочет?

Нет, мы не отпустим Его так просто, мы не позволим Ему сбежать на свободу!
Нравится Ему или нет, но Он освятит нашу воду и благословит наших солдат; Ему придётся участвовать в наших богослужениях и нести ответственность за наш произвол.
Он просто обязан проникнуть в наши священнодействия и наполнить Собой наши таинства.
Ему не скрыться от наших молитв, не спрятаться от наших завываний! Кто дал Ему право игнорировать наши просьбы, не слушать наших богословов и отворачиваться от наших епископов? Где договор, в котором Бог освобождён от всего этого?

Которую тысячу лет мы так легкомысленно призывает Его имя, но так плохо знаем Его характер?
Мы упорно и настойчиво продолжаем сеять ветер непонимания - кто же будет виноват, когда мы пожнём бурю гнева? Мы в каком-то безумном омрачении продолжаем испытывать Его терпение, пиная Его со спины и с насмешкой спрашивая: "Прореки, кто ударил Тебя?".

Боюсь, что Ему вот-вот всё это осточертеет и Он повернет к нам Свое Лицо - вот тогда мы и попадаем в Его руки.