Раз уже пошла тема: переверстал для личных нужд ещё одну книжку Абдуллаева из доступных на Вавилоне. С большим удовольствием приму в дар PDF "Приближения окраин", если вдруг он у кого есть.

•••

бурые волны. карстовые куски.

отходящий от затопления,
мир — освещен, разбросан,

берег наполнен ветками, балками,
тиной и вышедшими на берег.

опровержение применимости
— то есть,
отшедшего к водам —

фрагментом празднества.
одноречивости. красным

прилива, уже едва ли
пересекающего флагшток.

–

соль. окончание липы.
перепланировка ворот.

Закинул на сайт оставшиеся тексты за год и слил наконец разделы стихов и снимков в одну двуязычную навигацию. Когда-то это были вообще отдельные сайты, постепенно срощавшиеся на протяжении более чем десяти лет — совершенно незначительный пункт авторской биографии, на который всем справедливо похер, но меня самого он не перестаёт забавлять.

https://n-e-v-e-r-t-h-e-l-e-s-s.com/

Учительница литературы начальных классов била детей головой об стол и, как я впоследствии выяснил, на родительских собраниях писала на доске реквизиты своего счёта в Сбербанке. Она не оставила никакого впечатления о предмете, потому что та часть процесса, где она нам что-то преподаёт — стерлась у меня из памяти целиком и без исключений.

Строго говоря, я не запомнил никаких уроков литературы примерно до девятого класса, потому что они все состояли из чтения вслух и чтения наизусть. С нами не обсуждали ни что это всё, ни зачем это нужно, ни почему нас заставляют всем этим заниматься. Главное моё воспоминание о курсе литературы из средней школы — это кабинет, в котором на дальней стене класса почему-то висела фотография шимпанзе, и на неё невозможно было не смотреть, зачитывая "Мой первый друг" u.s.w.

Классе в девятом на литературе начали создавать видимость обсуждения — но поскольку никого из нас ни разу до этого не просили ни думать о тексте, ни анализировать текст, ни тем более иметь о нём какое-то мнение или его высказывать — формат просто следовал прежнему: мы ждали, пока нам скажут, что нам нужно сказать, и говорили, что нам нужно сказать. Только иногда, если повезёт, учительница могла весь урок отчитывать кого-нибудь за то, что ей подарили неправильные духи на восьмое марта. Это было здорово, потому что никого весь час ни о чём не спрашивали.

Так что школьный курс не оставил у меня никакого впечатления о литературе, потому что никакой литературе нас не учили: нас учили сидеть на стульях и повторять фразы. Программа не состояла из Пушкина, Гоголя и т.д.; она состояла из принуждения и скуки.

Самое смешное — что именно в тот момент, когда я самостоятельно открыл для себя литературу (через Китса, БГ, Старшую Эдду и Достоевского) — я перестал на неё ходить.

Точнее, раз или два я по наивности пробовал использовать это открытие в школьных сочинениях — но ни к чему кроме неуда это не привело, а я сам уже ощущал, что занимаюсь какими-то другими вещами. На тот момент я бы не смог этого сформулировать, но произошедшее было обнаружением жизни, или как минимум возможности жизни — источника постоянной игры, который никуда не может исчезнуть, и на фоне которого вещи вроде угрозы плохой оценки теряли какой-то смысл.

Это не было эскапизмом. Меня с самого начала заняли не сюжеты, не персонажи, не отлетание куда-то в воображении — а слово само по себе. Его возможности, его точность. Слово с самого начала сразу выглядело как нож.

И насколько я мог судить, между этим, и тем, что называлось литературой в школе — не было и не могло быть ничего общего. Как бы, проблема никогда и не была в школьной литературе; она была в тупой, уродливой учительской тирании, в реализованном желании принуждать. Так что я не то чтобы занялся каким-то уклонительством или протестом — я не смог бы ничего изменить физически — но просто перестал ощущать принуждение чем-то реальным. Оно потеряло силу.

Опять же, я плохо помню последние полгода или около того в первой школе, но я то ли прогуливал, то ли просто мысленно отсутствовал на уроках и в том числе на контрольных. Они ничего не значили, и я ничего не делал. Все мои оставшиеся воспоминания того времени — это воспоминания о чтении, прогулках, поисках каких-то других людей.

Литература это чудо и самовластие; но после десяти лет уроков литературы — её нужно было открыть самому, случайно, и вопреки им.

К тридцати восьми годам я посадил дерево, написал книгу, и въебал консорту Радану без прахов и чьей-либо помощи.