Из романа:

Плот из бальсовых бревен тянуть сквозь хлам и валежник, где в пролежнях рудников беличья икра отекает, — все равно что писать об этом. Температуры в центре тайги критически высоки, плотность леса там достигает, и чем ближе к месту прибытия — тем мощности языка: мерещится многое, многое и фонит. Потому, может быть, мы в темное и одеты — чтобы лишнее не отражать, поглощать чтобы малое новое в наш расстроенный речевой аппарат, что тянется, как кильватерный след, по нашим ногам. И не ясно уже: то ли мы оставляем след, то ли след так надежно преследует нас: хотелось бы, да, второе. Чтобы гончие гнали, заходились бы лаем, и даже хрипом, мотоциклы, и вот — натянуты лески поперек просек/колей/прогонов, и головы в этих сварочных будто очках отделялись бы, повисали. И надо писать о тайге и о том, что случилось в ней, — но где бы взять алфавит, язык или, как его, кедр сибирский/ливанский, может, сросшийся с мглистым, вязким лицом, повисшим чугунной норой, гидравлическим прессом, древним асфальтоукладчиком с надписью на санскрите, мальтийским крестом, пробоиной в левом боку — его не увидеть, но оглянуть. Потому в задачи археологии, особенно темной, входит созерцание найденного периферийным зрением: не вглядывание, но оглядывание — смахивание гоночного болида, разбившегося о метод, как о берлинскую стену, вуайеристское сглядывание в кювет, пограничные, выверенные, как воровские сметки, попытки не видеть, но подмечать. Итак, я должен писать о Тайге, вернее, о том, что случилось в ней.

Тут дорогой брат написал совершннно необъяснимой любви пост, и я пребываю в некоем ступоре до сих пор. Совершенно обезоружен

Когда я пишу текст — поэтический или иной — некоторые пассажи временно отметаются, уходят вниз до востребования. Потом, иногда, возвращаются — и возникает вопрос, как поступить с ними: поднять, удаляя отступы / скопировать и вставить / перепечатать руками. Обычно я поступаю последним способом — перепечатываю руками. Будто в новых условиях нужен новый текст, пусть и такой же до буквы, до запятой, как и написанный две минуты назад.

Особенно интересно с чужими цитатами: копировать-вставить нельзя, невозможно — приводит к грубой эклектике [другое дело, если в том и прагматика], связи не устанавливаются, текст не срастается. Поэтому я перепечатываю цитату своими руками, какой бы объемной она ни была: присваиваю, подвязываю, подшиваю. Выглядит совершенно так же, как если бы я скопировал, но совершенно иначе работает.

На "Флагах" вышло мое интервью с норвежским поэтом Гуннаром Вэрнессом. Надеюсь, оно будет полезным.

Спасибо ребятам за верстку, Полине — за перевод!

последнее что должен поэт это писать

Мне не нравится моя [наша?] текстоцентричность. Я хотел бы не читать и не писать какое-то время, и весьма долгое, и при этом совершать бытийное, онтологическое [?] усилие, возможно, даже большее, чем я привык совершать при написании текста. Позже, если сочту необходимым, я опишу это решение концептуально, но сейчас я хотел бы минимизировать присутствие текстов в своей жизни, насколько это возможно, потому что есть подозрение, что словом можно заниматься вне текста. И вам говорю: не пишите и не читайте — в том нет слова.

Буду в доброй компании

мне нужен двухсотый [подписчик]