Уважаемый старец Уоррен Баффет (это такой легендарный инвестор-рептилоид) не устаёт повторять, что в отличие от заводов-газет-пароходов в крипте он не видит ничего, что могло бы генерировать доход (кроме чистой спекуляции), а следовательно не купит все биткоины мира и за 25 баксов.

Что упускает из виду (или делает вид, что упускает) великий оракул, так это то, что криптовалюты (кроме всего остального) уже давно стали частью индустрии развлечений и более широкого рынка масс-медиа, в который сам Баффет не перестаёт вкладываться.

Прежде всего, крипта превратилась в главное казино мира, легко потеснив все азартные игры, ставки на спорт, лотереи и другие пристанища лудоманов. И не только потеснила, но и везде пустила свои корни — от онлайн-покера до ставок на любые события, типа платформы Polymarket. В резюме и вакансиях эти сферы теперь перечисляют через запятую — igaming, betting, crypto.

Крипта вообще стала популярнейшим хобби для взрослых мужчин, даже исключая лудоманов (при этом, по опросам, такое увлечение потенциального партнёра женщины находят не слишком привлекательным) — гики, айтишники, дальнобойщики, порядочные семьянины по вечерам и на обеде рассматривают графики, выполняют квесты и шерстят хвиттер в поисках ~~халявы~~ тайной монетки, которая сделает их богатыми.

Чтобы оценить геймификацию крипторынка и её ориентацию на развлекательный процесс достаточно посмотреть на интерфейс любой криптобиржи с разноцветным калейдоскопом иконок-токенов, бесчисленными встроенными мини-играми, лотереями и конкурсами. Ну и, конечно, как и в случае с азартными играми, крипта активно прорастает во все остальные уголки индустрии отдыха и рекреации — от видеоигр до вебкама с запрещёнными субстанциями.

Однако кроме индустрии развлечений (которую Баффет тоже не особо жалует) у крипторынка есть и другое измерение — медиавлияние. Криптаны — весьма широкая (чаще) платежеспособная группа населения и, как показали американские выборы, настоящая электоральная сила.

Несмотря на децентрализацию, влияние в мире крипты может трансформироваться в серьёзное влияние в информационном пространстве. Крипторынок становится медиатором для трансляции нужных сообщений аудитории, на стыке традиционных СМИ и инфлюэнсеров соц. сетей. Майкл Сэйлор, основатель компании MicroStrategy, которая построила свой бизнес на скупке биткоина, весьма красочный пример. В общем, похоже, старик Баффет немного просчитался, когда два года назад вместо битка скупалParamount.

Завтра у нас Зимнее солнцестояние, а значит снова время самой длинной ночи и возвращениякровожадного Йольского кота!

Тот, кто переживёт этот непростой момент, наверняка увидит, как начинает прибавляться свет и сокращаться тьма. Так что побольше энтузиазма и удачи, друзья! Побольше удачи и энтузиазма!

Для древних греков работа (прежде всего, конечно, физическая, но не только) на другого человека в обмен на какие-либо блага — дело весьма унизительное. Казалось бы, тут нет никакого противоречия с расхожими современными представлениями, которые легко ставят независимых мастеров-ремесленников и уж тем более предпринимателей на ступеньку выше наёмных работников.

Но именно здесь мы находим расхождение между древней и современной ментальностью. Для греков, главная проблема в работе на другого — зависимость, в которую попадает работник. Но «свободный» ремесленник, хотя и независим от конкретного работодателя, тем не менее попадает в зависимость от своих клиентов. Поэтому нет никакого особого различия между ремесленником, продающим свою продукцию, и рабочим, продающим свой труд — оба работают на удовлетворение чужих, а не своих потребностей, благополучие обоих зависит от других. Поэтому и работник, и ремесленник уже не совсем свободные люди («полис, обустроенный наилучшим образом, не сделает ремесленника своим гражданином», — заявляет Аристотель в Политике).

Но древние находят «унизительной» зависимость от клиентов (патронов) в гораздо большем числе занятий, весьма удивительном для современного человека: торговец зависим от покупателей, художник от поклонников, даже ростовщик от своих должников. Так, несмотря на развитие торговой экономики в классическое время, и в Греции, и в Риме всё ещё с презрением относились к купцам или богатым предпринимателям, живущим исключительно за счёт труда своих рабов (Claude Mossé. The Ancient world at Work).

Куда более приближенной к идеалу свободы и самодостаточности (autárkeia — автаркия) выглядит жизнь фермера, трудящегося на собственной земле и полагающегося для поддержания благополучия, прежде всего, на собственные силы (даже при наличии рабов, с которыми хозяин мог бок-о-бок трудиться в поле). Эта высокая ценность автаркии для греков, сохраняющаяся в течение всего классического периода, во многом, проистекает из более раннего периода истории. Умение самостоятельно обеспечивать себе пропитание трудом на земле, при этом защищая себя и своих подопечных, обеспечивало выживание в более тяжёлых материальных условиях архаической Греции.

Стоит отметить, что по вопросу достижения этой самой автаркии в греческой мысли существовало два противоположных подхода: один предлагал сокращать свои потребности для обеспечения внутренней независимости от внешних факторов (в наиболее радикальном виде его воплощал Диоген), другой предлагал создавать условия для удовлетворения всех своих потребностей за счёт богатства и скиллов. Наиболее красочно эти подходы сталкиваются у Ксенофонта в баттле Сократ vs Антифон. Там Сократ эффективно защищает свою позицию умеренности: сокращая свои запросы и не принимая оплату за обучение, он остаётся свободен говорить о чём угодно и с кем угодно, а не через силу общаться на темы, интересующие только того, кто ему платит. Отличный тейк и для современных блогеров, которым приходится биться за внимание-лайки-подписки, выбирая темы и тон разговора, которые наиболее соответствуют запросам аудитории и алгоритмам соцсетей.

Современное общество, конечно, куда больше ставит на подход за автаркию, поддерживаемую «финансовой независимостью». Тем не менее, в нём самые богатые люди часто оказываются тотально зависимыми от собственной клиентской (патронской) базы — главы компаний зависят от акционеров и инвесторов, политики от групп влияния, лоббистов и избирателей. В этом плане, по ксенофонтскомуСократу, современные политики, конечно, одни из самых несчастных/зависимых людей, ведь идеал автаркии позволяет «беседовать только с теми, с кем нравится» и «заводить лучших друзей».

​Слово «свобода» (“ama-gi”) впервые появляется в шумерских клинописных табличках около 2400 г. до н.э., причём в древнем исполнении оно дословно переводится как «возвращение к матери».

Такое значение связывают с практикой освобождения от долгов и долгового рабства, в том числе от принудительной службы правителю за налоговую просрочку. В этом смысле освобождение от кабалы становилось буквальным возвратом должника обратно в семью — «возвращение к матери».

Ama-gi также могло означать обретение независимости от самых разных насильственно навязанных обязательств, угнетений и наказаний, «возврат к изначальному состоянию» (до наложения ограничений) и впоследствии «свободу» в общем смысле.

По поводу первого появления термина в письменных источниках есть две версии — более и менее романтичная.

По основной (более романтичной) версии, в ходе народного восстания, свергнувшего старый тиранический режим в городе-государстве Лагаш, собрание жителей избирает своим правителем лидера восстания Урукагину, который проводит прогрессивную антикоррупционную реформу (её иногда называют первым известным законодательством), даруя народу (восстанавливая) ama-gi.

Несмотря на прогрессивные изменения, которые должны были поумерить излишества местных элит, правление Урукагины по итогу окажется весьма противоречивым (никогда такого не было и вот опять!). К примеру, при нём особенно возвышаются женщины из знатных родов и королевской семьи: Урукагина в 30 раз расширил царский «Дом женщин», переименовал его в «Дом богини Бау (Бабы)» и отдал во владение огромные площади земли, конфискованные у бывшего жречества, поместив всё под надзор своей жены Шаши (вот вам и «возвращение к матери»). С другой стороны, его законы, направленные на уничтожение «пережитков полиандрии» (многомужества), некоторые исследователи рассматривают как древнейшее письменное свидетельство поражения женщин в правах.

По другой (менее романтичной) версии, первый раз “ama-gi” появляется в указах более раннего шумерского правителя Энтемена, который в качестве меры своеобразного древнего вэлфера «вернул мать ребёнку и вернул ребёнка матери», то есть отменил практику передачи жён и детей в долговое рабство.

Шумерское понимание «свободы» как «возвращения к матери» находит и более эзотерические толкования в стиле «возвращения к природному источнику, дарующему освобождение от ограничений», или даже к матрицентричной атмосфере органического (дописьменного) общества (у М. Букчина).

Вообще же, учитывая тесную связь института долга и института рабства (Д. Грэбер «Долг, первые 5000 лет»), восхождение понятия «свобода» (в социальном контексте) к «освобождению от долгов» выглядит весьма логично и остаётся актуальным даже сегодня, особенно в контексте неумолимого роста закредитованности населения, российского и не только. Причём современные правители не спешат даровать ama-gi своим подопечным — даже участники боевых действий могут рассчитывать лишь на списание процентов во время службы, полная же «свобода» зарезервирована для самых исключительных случаев.

Иллюстрация: “ama-gi”, классической шумерской клинописью.

В рамках нерегулярной рубрики «причуды современного мира, о которых вы не хотели знать» в новом тексте на Бусти рассказываю про модный апокалиптический фетиш цифрового капитализма: финансовых доминатрикс и их paypiggies, а также при чём здесь неофрейдизм, феминизм и традиционные ценности.

«Фетишизация денег — вообще важная черта современного общества, и конечно, финансовая доминация становится идеальным капиталистическим кинком. Деньги не просто являются символом власти, вокруг которого можно разыграть садомазохистский сценарий. Для «одномерного» человека экономика вообще и финансы в частности становятся точкой сборки всех социальных и психологических процессов, вокруг них крутятся наслаждение и страдание, признание и отвержение...»Первому выкупившему метаиронию ситуации — пришлю текст с картинками прямиком в личку ;)

​Первыми «агентами» зарождающегося социального контроля и прорастания иерархий внутри органических дописьменных обществ Мюррей Букчин считает стариков. В тяжёлых условиях выживания старики были самой незащищённой группой — от них первыми избавлялись во время…

(начало в предыдущем посте)
Причём в ходе развития сообществ и люди, и насекомые дошли до той стадии, когда их жизнь стала полностью зависеть от сельского хозяйства и возможности запасания излишков питания. Кстати, существуют весьма убедительные доказательства заметного уменьшения человеческого мозга как раз со времён распространения земледелия, и высокая доля вероятности негативных изменений в интеллектуальных и эмоциональных способностях (из-за очень длинной цепочки генов, кодирующих эти способности, изменения по эволюционным меркам могут происходить очень быстро). Одно из объяснений — переход от охоты-собирательства к сельскому хозяйству привнёс с собой новый комплекс факторов отбора, связанных с увеличением плотности проживания: отбор смещается с интеллекта на иммунитет.

В итоге у человека и ряда общественных насекомых складывается особый образ жизни, который некоторые учёные называют «ультрасоциальностью»: проживание в больших колониях, которые завязаны на общественное производство с выраженным разделением труда, чьё существование практически полностью зависит от сельского хозяйства.

При этом для большинства социальных млекопитающих характерен совершенно иной способ существования — в небольших подвижных группах без фиксированного разделения функций среди особей. Схожий образ жизни (с известными оговорками) характерен и для человеческих сообществ охотников-собирателей, как древних, так и современных. Причём эта привязанность к существованию в малой группе остаётся у современных людей на подкорке, работая параллельно с сознанием улья. Поэтому все более-менее крепкие социальные связи индивида ограничиваются небольшим кругом людей. Конечно, ни улей, ни сообщество-стая — это не какие-то строгие противоположности, а континуум форм, как в истории человеческой цивилизации, так и внутри каждого отдельного социума и человеческой головы.

Современные средства коммуникации вносят дополнительный слой, который может работать одновременно и на ультрасоциальном (СМИ), и на ограниченно-социальном уровне малых групп (небольшие сетевые сообщества). При этом производственные и общественные технологии позволяют содержать достаточно большое количество индивидов, вообще не участвующих в репродуктивном труде по целому ряду причин (в том числе недобровольных) — вывернутаянаизнанкуэусоциальность, подпитывающая современные эпидемии одиночества.