– Милый, ты безумен.
– А мир не безумен?
– Наш мир – нет.
– Но я люблю этот мир.
– Я знаю.
– И ненавижу его.
– Знаю, знаю. Я про тебя все-все знаю.
– Дора, что с нами будет?
– Мы умрем.
– А потом?
– Потом видно будет.

"Путь Беньямина"
Джей Парини

😎 декабрь проводим ЗДЕСЬ!

Черчилль называл свою депрессию черной собакой. Но не он первый: задолго Черчилля Ницше называл свою головную боль псом: "Я дал имя своей боли: называю ее псом. Я могу его ругать и вымещать на нем свое плохое настроение, как другие делают это со своими собаками, слугами и женами".

Любопытная идея — анимализировать свои хронические заболевания... Собака, обезьяна, пума, гриф...
На кого похожи ваши депрессия, тревога, биполярное расстройство? Ваша зависимость — это кто? ПРЛ, ОКР и прочие скучные психиатрические буквосочетания — это что за питомцы? Давайте откроем инфернальный зоопарк.

Доктор Альберт Швейцер:
"Тот из нас, кто на личном опыте узнал, что такое боль и тревога на самом деле, должен помочь сделать так, чтобы те, кто испытывает физическую нужду, получили ту же помощь, которая когда-то пришла к нему.
Он больше не принадлежит только себе; он стал братом всех страждущих. Именно это «братство тех, кто несет в себе печать боли», требует гуманного медицинского обслуживания".

братство тех, кто несет в себе печать боли!

ИИсус

https://t.me/groks/3905

Lessness

«Первый раз в наш городской психоневрологический диспансер меня отправила мама, которая в глубине души никогда не верила в психические проблемы. Началось с того, что мне стали сниться ужасающие сны: животные с распоротым брюхом, кровища, гвозди, которые я забивала в чьи-то лица и много всего отвратительного, что лучше не писать сюда. Я перестала спать. Начались галлюцинации: кто-то, я «слышал», все время задыхался около меня, хотя никого не было; когда пыталась заснуть, кто-то грубо «трогал» меня, это было невыносимо, я боялась сойти с ума. Так продолжалось неделю, больше я не вытерпела, решила сказать маме, заранее зная, что она скажет, что я выдумываю и что я «слишком нежная». Пришла на кухню и рассказала маме, в слезах. Отчим был там, он сказал, что я просто ебнутая и что надо было меня бить еще сильнее в детстве. Мама сухо сказала: «Иди в ПНД». Я пришла, врач смотрел на меня как на тупого подростка, который просто загрустил и решил, вот, пожаловаться. Чувствовала я себя ужасно. Мне поставили депрессию. Лежала в стационаре, принимала какие-то лекарства, была не в себе. Маме это не понравилось, мы написали отказ от лечения, отправила меня к психологу. Психолог сказал, что мне, все же, к психиатру. Но я боялась, что любой психиатр ко мне отнесется так же, как тот врач в ПНД. Я все так же не спала, мне было страшно, существовать мне не хотелось, но убивать себя тоже было страшно: я представляла свое падение, когда смотрела в окно, как я там вся ломаюсь, как люди кричат, дети плачут (...)»