САДЫ МИСТИЧЕСКОГО ПРИДОНЬЯ

В этом путешествии на территорию иных смыслов мы найдём истинную миссию православия, как учения о любви, помощи и надежде, а не о вот этом вот всём.

15 декабря 2024

dharmaradio'37
слушать
записи
чат
мобильное приложение

#записи

Интервью с мастером КИПиА. 
Часть 2. Электромонтаж, вахта, видеоблог.

«Вахта — это шанс человеку, у которого нет образования, опыта, себя показать, проявить, и даже подняться в должности.
Однако есть проблема — что вахта затягивает. Пусть человек не десять лет там провел, «в местах заключения», а три месяца, но он уже начинает забывать, как решать бытовые проблемы.
И есть тип людей такой — что мне бы спрятаться в свою раковинку и там работать, лишь бы меня не трогали. Но я всё продумал, своё психическое состояние контролирую, себе отдаю отчёт, что происходит, какие опасности, чего забывать не следует...»

О специфике работы на вахте,  дисциплине труда, периоде сотрудничества с КПРФ и гражданской позиции — во второй части интервью с автором канала «Максим Евдокимов Элетромонтаж» (ранее  «Мастер КИПиА на вахте»).

ЧИТАТЬ

Первая часть интервью.

Написать Сизифу | Спроси юриста | Буст для Сизифа

#интервью #вахта

Футболка со звездой #dharma_tee давно ждала своего звездного часа, и он настал.

Начну издалека. Когда-то моим соседом был алкоголик Олег. Олег имел вкус к жизни: по ночам он громко слушал Многоточие и Агату Кристи и издевался над несчастной на последней стадии мефедроновой зависимости. Меж тем за обманчивым фасадом доходяги скрывалась женщина-воин, так громко и отчаянно она порой сопротивлялась. Однажды утром после очередной такой ночи на лестничной клетке немым укором меня приветствовала свежая еще не запекшаяся даже лужа крови. Тогда я себе пообещала, что в следующий раз уж точно мусорнусь.

Пару лет назад Олег съехал, а в бывшей его однушке поселился во всех отношениях еще более замечательный сосед. «Святой отец, батюшка», - с волнением сообщила соседка из двушки Нина. Так он отрекомендовался и при знакомстве. Казалось бы, на этом история нехорошей квартиры должна была закончиться. К несчастью, эгрегор обыкновенного сексизма в нашей панельке возобладал, поменялась форма, но не содержание. Третьего дня, точнее ночи, часа в 4, меня снова разбудили истошные женские крики. Батюшка, не ставил, как Олег, «Гетеросексуалиста», а читал Отче наш (эта деталь еще выстрелит).

Заснуть в эту ночь я так и не смогла, скандал в святом семействе шел часа 2.

8 утра. Сижу на кухне, злая, как рысь, пью кофе в чем мать родила, а родила она меня в той самой футболке с пентаграммой и растянутых на коленках лосинах с костями с алиэкспресса. В то утро я идентифицировала себя как ребенка Зигги и Игги и имела достойную праотцов укладку. Короче, образу не хватало только ботинок с леопардовым принтом, которые я быстренько натянула, услышав, как батюшка покидает поле брани. Так и выскочила в коридор.

- Многая лета, святой отец! А что это у вас случилось ночью?
- У меня? Ничего. Я думал это у вас.

Честно говоря, жизнь меня к такому не готовила. Олег так гадко выделываться не имел привычки. Как-то на День матери даже рассыпал у двери полкило конфет "Марсианка", умоляя его простить. Бог простит, Олег.

- Ну, в смысле у нас? Я какбэ за стенкой лежу и все слышу.

У батюшки, который все это время смотрел мне прямо в глаза, не дрогнул ни один мускул.

- У вас. Я думал, это у вас.
- У нас?
- У вас.

Зря, хуемразь, ты меня разбудил. Зря разбудил во мне Дукалиса.

- А Отче наш кто читал?
- Ну, Отче наш я читал, - стушевался служитель культа.
- В следующий раз полицию зову, пусть они разбираются, кто орет, кто Отче наш читает. Вы в каком храме, кстати, служите?

Служитель культа смерил меня долгим презрительным взглядом, особенно задержавшись на портрете юного Ильича:

- В храме иконы такой-то там матери. А что, приехать хотите?
- Ну, приеду, ~~а хули нет.~~

Мы бы обменялись и другими любезностями, но приехал лифт и унес отче вниз ~~в преисподнюю~~ к иконе такой-то там матери.

Митинг с участием М.И. Калинина и т. Владимирского 21.06.1921г. в г. Перми.

Некоторое время тому назад, когда офицера вывели на прогулку с новеньким, кто-то из заключенных через окно в уборной крикнул: «Это шпик!» Ганка говорила со мной об Ов. и См. как о явных предателях, а после как ни в чем не бывало сидела с Ов. в одной камере и, гуляя, шалила и играла с ней. Впрочем, они, по-видимому, вновь поссорились, так как сидят отдельно. Сегодня Ганка, не знаю за что, просидела всю ночь в карцере. Создается атмосфера недоверия, портящая совместную жизнь: каждый, по мере возможности, замыкается в себе.
Шпионов действительно много. Здесь так часто сменяют товарищей по камере (редко кто сидит один, большинство сидит по два человека, а есть камеры, в которых сидят по трое и больше), что цель этого становится очевидной: дать возможность неразоблаченным шпикам узнать как можно больше. Несколько дней тому назад я увидел в окно бесспорно уличенного в провокации на прогулке с вновь прибывшим из провинции. Этот провокатор — интеллигент. Я крикнул в окно: «Товарищ! Гуляющий с тобой — известный мерзавец, провокатор». На следующий день они уже гуляли каждый отдельно…
Сейчас я опять подозреваю одного человека. Будучи еще на свободе, я знал фамилию одной предательницы. И вот я узнаю, что фамилия одной из заключенных, которая здесь ведет себя безупречно, такая же, как у той предательницы; дальше я случайно узнаю, что она близко знакома с людьми, с которыми была знакома и та, что некоторые черты ее характера сходны с чертами характера той, и во мне помимо моей воли зарождается сомнение, которое я сначала подавлял, но которое все более и более усиливается. Само собой разумеется, что я ни с кем не поделился своими подозрениями и делаю все, чтобы выяснить это дело.
Моя соседка, Сулима, в течение нескольких дней опять сидит одна; ее подругу, Калят, перевели в другую камеру. Через несколько дней у нее суд. Увезли радомчанина Вержбицко»

`Из дневника заключённого [1908-1909], 16 августа.

Ф.Э. Дзержинский «Дневник заключённого. Письма».`

#dhbooks

11 сентября 1877 года родился Феликс Дзержинский.

«Несколько недель тому назад судили боевую организацию ППС. Все поражены мягкостью приговора: только один Монтвилл приговорен к 15 годам каторги; пять человек оправданы, несколько человек приговорено к восьми годам (Зипко, Ястржембский, Пиотровский). Одному два года восемь месяцев каторги заменены шестью месяцами тюрьмы. Маньковскому, по слухам, ссылка на поселение заменена месяцем тюрьмы. Такая же замена применена к одной женщине. Все поражены; кое-кто уже воображает, что период репрессий кончился.
По поводу того, что забили окна, кое-кто из женщин выступил с проектом вышибить все стекла. Это предложение отпало. Другие предложили объявить голодовку, требуя также уравнения всех в пищевом довольствии до 37 копеек, но и это предложение отпало: ни одна почти голодовка не довела до победы. Ватерлос в сентябре прошлого года дважды устраивал голодовку: один раз 15 дней, другой раз — 8; ему ручались честным словом, что все его требования будут удовлетворены, и ни одно не было удовлетворено. Килачицкий два раза объявлял голодовку, требуя снятия кандалов. На шестой день с него сняли кандалы, а неделю спустя он был вновь закован.
Голодные протесты уже не производят впечатления. Власти знают, что такого рода протест долго продолжаться не может и что не все могут участвовать в нем. Выдерживают голодовку только более стойкие, но сами от этого очень страдают.
Говорят, что новый начальник человек «добрый». Он придумал средство, чтобы и волки были сыты и овцы целы: окна по-прежнему заколочены, но во время прогулки двери камер открываются в коридор. Что касается пищи — более зажиточным заключенным разрешено не брать всей порции, а часть ее передавать тем, которым отпускаются на довольствие 11 копеек. Со временем из этого может получиться то, что всем будет уменьшена порция и красть будут больше. Теперь — это надо признать — к нам не придираются и относятся хорошо. В последнее время не было даже слышно прежней ругани тех жандармов, которые ненавидят нас и которые довольны, когда могут чем-нибудь нас уязвить. Если бы не это, то здесь нельзя было бы выдержать и дело доходило бы до жесточайших столкновений. Ведь люди идут отсюда на виселицу или на многие годы каторги, а о днях свободы они еще не забыли и не могут примириться с мыслью, что навсегда или на долгие годы все копчено.
То, что больше всего угнетает, с чем заключенные не в состоянии примириться, это таинственность этого здания, таинственность жизни в нем, это режим, направленный на то, чтобы каждый из заключенных знал только о себе, и то не все, как можно меньше. И заключенные страстно борются за то, чтобы разорвать завесу этой таинственности; отсюда эта постоянная переписка, подыскивание самых замысловатых способов пересылки писем от одного к другому, покашливание в коридоре, пение и посвистывание в камерах. Создана целая система сигналов. Когда старые «почтовые ящики» для корреспонденции проваливаются, придумываются новые. Кое-кто довел до полного совершенства способы сношений с другими, предается этому весь и только этим живет. Таких переводят из одной камеры в другую, стараются их как-нибудь утихомирить, но ничто не в состоянии охладить их пыл. Если иначе уж нельзя, они во время прогулки подают гуляющим всевозможные знаки через выходящие на дворик окна или же из уборной. Жандармы не могут сладить с ними и склонны махнуть на них рукой в расчете на то, что в конце концов их уберут отсюда. Они знают все. Часто, когда у них сведения не полны, они не стесняются и присочинить. Отсюда ложные сведения, взятые с потолка или высосанные кем-либо из пальца. Все пускается в ход, лишь бы ослабить таинственность этого дома.
Проникло к нам известие о том, что охранка подослала сюда шесть шпиков, что в среде заключенных есть провокаторы. Началась слежка. Бывало, что обнаруживали действительных провокаторов, но бывало также, что подозрение падало на людей, возможно, ни в чем не повинных.