однажды я покину тело
и буду долго наблюдать
за тем как на моих ладонях
сгнивают линии судьбы

там, за рощей, ходят кони
в тишине и темноте
тише, лошадь не утонет
и туманы здесь не те

там, за рощей, ходят кони
девяносто дней подряд
и никто их не прогонит
хоть о них и говорят

говорят, приходят тихо
исчезают, как туман
говорят, там бродит Лихо
что заглядывал в дома

нынче пусто, дремлют окна
тишь, покой и благодать
лошади в тумане мокнут
тише, можешь снова спать

прокрадусь тайком к лошадкам
в тишине и темноте
угощу их шоколадкой
что припрятал от детей

что ж вы кони мои кони
потеряли здесь в ночи?
каждого коснусь ладонью
каждому скажу «скачи».

нам покажут сцену после титров. пьяных ангелов любительская труппа, допивая свой четвёртый литр, будет копошиться возле трупа. и взлетит душа, и оперится, вниз взирая тупо и брезгливо, ввысь взмывая, в небо, словно птица, вспомнит, наконец, как быть счастливой.

Каждый из нас, дорогой читатель, рано или поздно задаёт себе вопрос «а не хуйнёй ли я занимаюсь?» Меня он настиг сегодня, где-то между изучением объектно-ориентированного подхода в программировании и знакомством с типами данных в атрибутах. Вы сейчас тоже подумали, что я хуйнёй занимаюсь, да? Так вот, поскольку я девушка взрослая и немного умненькая, то я пошла и положила холодную котлету на хлеб, и съела её и стало мне если не хорошо, то приемлемо. А хуйнёй мы занимаемся все (и можем себе это позволить). Пойду к атрибутам.

Предыдущая часть

Смотритель хлопнул в ладоши и я оказался в землянке Мухля-Тохля.

— Эхехе, — сказал он и зажевал гриб, — Нашим будешь, чужим не станешь, эхехе. Избёнку тебе справим, кикимору сосватаем, — тут Мухль-Тохль совершенно неприлично захихикал.

— Ну а пока… пока. Отпущено тебе взор кинуть да попрощаться.

Я кивнул и пошёл, распинывая лисьи листья и не оглядываясь.

На краю деревни месяц лукаво ухмылялся в ставни, а звёзды сыпались горошком в карманы всем желающим.

Я подкрался к окну и заглянул в него. В доме сидел ничуть не тронутый годами дед и пил чай.

И тут я вспомнил, как меня хоронили, рассмеялся и

Когда мёртвые смеются — на другом конце деревни начинают лаять собаки.

русалочка выбирает не думать и не скучать. русалочка выбирает сквозь толщу воды закат, игривые стайки рыбок, тягучий прибрежный ил. да, мир под водою зыбок. да, хочется, чтоб любил какой-то прекрасный рыцарь, чтоб мир положил к ногам. русалочке чуть за тридцать, она не из важных дам. смотрела на рыб, мечтала, и день пролетел опять. русалочке нужно мало. не переставать мечтать.

я притворился что не слышу
вопроса с чем же пироги
ну с рыбой ну улов из речки
враги

Герда напустила чертей в комнату, у неё вместо сердца комок исколотый, вены тоже — уколы, уколы, врачи. Нет, говорят, никакого Кая. Будем тебя лечить.
Черти садятся пить чай, чинно топырят мизинцы. Не будем тебе его возвращать, говорят. Нет на свете такой колесницы,
что тебя б довезла Долиной Смертной Тени, и всё равно, что ты не убоишься зла. Герда стоит на коленях, и молится богу, хотя вообще-то в него не верит. И просит сил немного, никогда, говорит, ничего у тебя не просила. Надо же начинать когда-то.
Черти скачут на больничных кроватях.
Воруют феназепам.
Герда стоит у окна и пишет на стекле: никому тебя не отдам; и с той стороны, в заоконной мгле, пропечатывается ладонь.
«мне всё равно, где ты, пока в сердце горит огонь. Пусть говорят, что угодно, может, тебя и правда больше нет. Я отпускаю, свободен»
Герда идёт на свет.

2017

хочется жить в избушке, что на краю опушки. ягоды да крапива, травушки да грибочки, кошки, лесные звери, что никому не верят. ночью — луна красива. звёздочки — её дочки
хочется жить без страха, таять, как в чае сахар, печку топить дровами, лесом ходить да полем, стылой воды ручейной брать на ключе ничейном, мысли сплетать словами

хочется жить на воле

21