Лишь одна девушка разбила мне сердце, и звали ее Нэнси Бриггс. Она была подругой моего друга Чарли Смита, и я понятия не имел, знал ли он о моей влюбленности в нее. А вот она меня не любила.

Всю первую половину колледжа в Бостоне я сходил по ней с ума и в итоге остался с разбитым сердцем.

На рождественских каникулах я поехал в Вирджинию, где безумно по ней тосковал, и тогда Дэвид Килер сказал: «Почему бы тебе просто не пригласить ее на ланч и не посмотреть, как все пойдет?» Я позвонил Нэнси, и мы отправились в МакДональдс. Мы взяли еду в машину, я спросил, любит ли она меня, а она ответила, что нет. Вот так все и прошло.

Я не мог отпустить это довольно долго, и она часто мне снилась.

Что такого было в Нэнси Бриггс? Я просто любил ее, и кто вообще разберет, почему мы влюбляемся в кого-то. С ней ничего не случилось, но я не могу выкинуть ее из головы.

После того как я закончил съемки «Синего бархата» в Уилмингтоне, я по какой-то причине решил позвонить ей. Каким-то образом мне удалось раздобыть ее номер, я набрал его, и в ту секунду, когда услышал ее голос, моя тоска по ней
приняла вселенские масштабы.

Сон обернулся явью, а сон – сильнейшая вещь. Удивительно,
на что способен наш разум. Почему же я так изнывал по ней все эти годы? Попробуй пойми…

Дэвид  Линч
Комната снов.
Автобиография Дэвида Линча.

Одной из самых известных аксиом психоанализа является утверждение, что любой мужчина в той женщине, которую он выбирает как сексуального партнера, стремится найти субститут своей матери. Мужчина влюбляется в женщину тогда, когда она чем-то напоминает ему мать.

Лакан только добавил, что здесь существует негативное измерение, которое обычно упускают из виду: в фантазме мать сводится к ограниченному набору (символических) признаков.

Как только объект, слишком близкий к Матери (функционирующей в данном случае в бессознательном как Вещь) - то есть такой объект, который не просто связан с Матерью-как-Вещью теми или иными признаками, а непосредственно соединен с ней, - появляется в границах фантазма, желание задыхается в инцестуозной клаустрофобии.

Здесь мы снова сталкиваемся с парадоксальной двойственностью фантазма: предоставляя нам возможность найти субститут матери, он одновременно выступает экраном, не позволяющим подойти слишком близко к материнской Вещи, удерживающим нас на расстоянии от нее.

Поэтому неверно было бы считать, что любой эмпирический объект может оказаться в границах фантазма и стать объектом желания: определенные объекты (а именно те, что слишком близки к травматической Вещи) никогда не проникают в границы фантазма. Если же по каким-либо причинам такой объект все-таки вторгается в пространство фантазма, результат оказывается разрушительным и вызывающим отвращение - фантазм теряет свою привлекательность и становится чем-то тошнотворным.

Славой Жижек. Возвышенный объект идеологии.

Психоанализ — это постоянная самокритика.

Если аналитик воспринимает его серьёзно, это постоянный вопрос: то, что я думаю по поводу другого человека, это мои фантазии или эти мысли действительно связаны с тем, что происходит с человеком? Это постоянное самоотслеживание и очень трудный процесс. Деятельность психоаналитика нацелена на разоблачение иллюзий, и в этом отношении Жижек занимается тем же, что и Фрейд.

Виктор Мазин.

Франсуаза Дольто. Обретение самостоятельности: - Этот период отрицания и так называемого «непослушания» ребенка в возрасте до трех лет является одним из наиболее важных в развитии его личности. Оппозиционное отношение прежде всего вербально и мы порой удивляем…

Франсуаза Дольто. Обретение самостоятельности:

- Этот период отрицания и так называемого «непослушания» ребенка в возрасте до трех лет является одним из наиболее важных в развитии его личности. Оппозиционное отношение прежде всего вербально и мы порой удивляем мамаш, когда говорим им, что если малыш говорит «нет», это часто означает, что он хотел сказать «да», и что они подчас мешают процессу адаптации, сердясь на это «нет» или вступая в спор с ребенком.

Если мать считается с этой фазой и воспринимает ее как начало этапа приобретения независимости, эта фаза быстро проходит и за ней следует конструктивный период вербального сотрудничества ребенка с матерью и другими детьми. Тогда в его речи появляется «я».

Именно через оппозицию к другому, - а другой – это, прежде всего, его мама, - ребенок осознает свою зависимость и способ, как от нее освободиться.
Он начинает понимать, что если «нет» вызывает в нем чувство опасности и неудовлетворенности, то он не может избежать этой зависимости без страдания.

Пока ребенок не научился говорить «нет», он никогда не говорил «да», пока ребенок не смог отказаться исполнять приказ взрослого, он его и не выполнял; он просто испытывал идентификацию со взрослым, либо любым инстинктивным импульсом, требующим своего удовлетворения; он еще ничего не умел.

Начиная с момента, когда ребенок может заявить, что он не желает идти в этом направлении, действовать таким образом, есть это блюдо, удовлетворять эту потребность, дружить с тем-то, он начинает осознавать постоянный источник своих чувств, независимый от присутствия или отсутствия матери. Именно с этого момента может начаться становление личности, «я» которой в языке превращается в символ.

Мы воспринимаем действительность почти исключительно через цифровой экран. Она лишь очередной фрагмент экрана. На смартфоне действительность приглушается до той степени, что исходящие от нее впечатления утрачивают момент шока. Шок отступает перед лайком.

Смартфон наиболее эффективно ограждает нас от действительности, полностью переводя с нее взгляд, когда в ней возвещает о себе Другой. Сенсорный экран приводит к полному исчезновению действительности как собеседника со своим ликом. Лишенный инаковости, Другой становится потребляемым.

Согласно Лакану, изображение все еще обладает взглядом, который смотрит на меня, трогает, околдовывает, завораживает, пленяет меня и не дает мне отвести от себя глаз: «Конечно же, в картине всегда заявляет о себе нечто такое, что имеет отношение к взгляду». Лакан различает взгляд и глаз. Глаз конструирует воображаемое зеркальное отображение, по которому странствует взгляд.

Лик требует дистанции. Он есть Ты, а не доступное Оно. Мы можем тапнуть изображение человека или даже стереть его потому, что оно уже утратило взгляд, лик. Лакан сказал бы, что у заключенного в сенсорный экран изображения пустой взгляд, что теперь оно служит лишь отрадой для глаз, которая удовлетворяет мои потребности. Этим сенсорный экран и отличается от изображения как экрана (écran), которое еще позволяет взгляду проходить сквозь него. Цифровой экран, полностью ограждая нас от действительности, наоборот, ничему не дает пройти сквозь него. Он плоский...

Исчезновение взгляда сопровождается возрастающей нарциссификацией восприятия. Нарциссизм устраняет взгляд, то есть Другого, в пользу воображаемого зеркального отображения. Смартфон ускоряет изгнание Другого. Он есть цифровое зеркало, которое вызывает постинфантильное воссоздание стадии зеркала. Благодаря смартфону мы остаемся на стадии зеркала, которое поддерживает воображаемое Эго (Ego).

Цифровое подвергает лакановскую триаду реального, воображаемого и символического радикальной перестройке. Оно ликвидирует реальное и в пользу воображаемого приводит к исчезновению того символического, которое воплощает совместные ценности и нормы. В конечном счете оно имеет следствием эрозию сообщества.

Бён-Чхоль Хан, философ и теоретик культуры. "Кризис повествования. Как неолиберализм превратил нарративы в сторителлинг"

Говорят, что психоаналитики-лаканисты интересуются языком, и их по ошибке уподобляют лингвистам. По ошибке, потому что психоаналитики не лингвисты. Конечно, психоаналитиков интересует язык, но их интересует только предел, в который язык упирается. Мы внимательно отслеживаем те моменты, когда язык капитулирует и речь выходит из-под контроля.

Возьмем, например, сновидение: мы придаем больше значения тому, как обо сне рассказывают, чем собственно самому сну; и даже не той манере, в которой о нем рассказывают, сколько тому моменту в рассказе, когда пациент останавливается и говорит: «Не знаю... я не помню... может быть... вероятно...». Именно этот момент мы называем опытом, ощутимой стороной опыта: бормотание, сомнение, ускользающее от нас слово.

Хуан-Давид Назио "Пять уроков по теории Лакана"

Психоаналитик Дмитрий Ольшанский о людях, которые создают семью как "великий проект". Дмитрий говорит, что не знает ни одного долгосрочного семейного проекта, который начинался бы с того, что люди будут строить сейчас нечто великое - семью.

Вместо строения чего-то великого люди обычно получают удовольствие от общения друг с другом, узнают друг друга, пробуют жить вместе, заводят кошечку/собачку, если хотят, задумываются как ощущают себя рядом с этим человеком и потом: а может, это тот, с кем я хочу создать семью.
...
Кстати, само желание создать нечто великое - это анальное желание.
...
Видео: из YouTube канала Дмитрия Ольшанского "Абьюз" (Дмитрий раскрывает "абьюз" через призму психоаналитической терминологии как действие, которое направлено на то, чтобы лишить вас субъективности и овеществить)

И ещё раз об анорексии. Хуан-Давид Назио о том, как Лакан её интерпретировал:

- Как мы сказали, ребенок может оставаться вполне удовлетворенным с точки зрения потребности и при этом, с точки зрения желания, испытывать галлюцинацию груди. У него больше нет чувства голода в животе, но в ментальном плане он не теряет аппетит к желанию.

Так вот, анорексичка - как правило, это в основном женщины - не хочет этого двойного состояния нашего питания: утоления голода и утоления желания. Она хочет, чтобы неудовлетворенность была повсюду, чтобы была одна лишь неудовлетворенность, что в желудке, что в желании. Суть анорексии во фразе: «Нет, я не хочу есть, чтобы не получать удовлетворения, и я не хочу получать удовлетворение, чтобы быть уверенной, что желание может сохраниться в целости - и не только мое, но и желание моей матери».

Анорексия - крик протеста против любого удовлетворения и упрямое сохранение состояния общей неудовлетворенности. Я имею в виду анорексию, которую я рассматриваю в рамках истерии, поскольку, на мой взгляд, это типично истерическое расстройство.

Разумеется, нет ничего хуже, чем пытаться накормить анорексика. Это может только усилить его протест и упрямое намерение любой ценой сохранить желание, то есть всеми средствами защищать свою неудовлетворенность и поддержать желание. Таким образом, на взгляд больного анорексией, желанию противоречит удовлетворению на уровне потребности, потому что чем больше желание утоляют, тем сложнее ему поддерживать его в незатухающем состоянии.

Хуан-Давид Назио "Пять уроков по теории Лакана"
#анорексия

Фрейд считал необходимым анализировать сам контекст рождения пациента: отношения между родителями до зачатия младенца. Это стремление уйти в прошлое уводит нас далеко за границы рождения индивида. Вероятно, теперь непосвященные в идеи психоанализа смогут понять, почему мы не используем слово «индивид», прибегая к термину «субъект».

Это происходит потому, что некоторые причины неврозов как клинических случаев в определенном смысле появляются раньше, чем появляется индивид. Поэтому мы и не применяем это слово, обозначающее живой организм. Мы используем термин «субъект». И это не все: возможно, у некоторых есть представление и о том, что Фрейд называл «Сверх-Я», и может быть, многие воображают, что оно лежит в некой возвышенной области. Однако то, что на самом деле имел в виду Фрейд, это связь с предками индивида, не только с его родителями, но и с прадедами и прабабками...

Бессознательное всегда заставляет нас обращаться назад, и в этом смысле психоаналитическая работа может быть понята как движение вспять, а бессознательное как прошлое, так сказать, основное, сущностное прошлое, потому что в некотором смысле бессознательное обозначает в субъекте то, что для него самого никогда не существовало в настоящем. Бессознательное всегда перетасовывает все временные категории. По мнению Фрейда, оно вне времени, и посему наши желания, будучи бессознательными, вечны. В субъекте то, что обозначено, обретает существование в настоящем.
...
Перечитываю Жака-Алена Миллера "Девять испанских лекций"