Умер Бахыт Кенжеев.

На том конце земли, где снятся сны
стеклянные, сереют валуны
и можжевельник в изморози синей –
кто надвигается, кто медлит вдалеке?
Неужто осень? На ее платке
алеет роза и сверкает иней.

Жизнь хороша, особенно к концу,
писал старик, и по его лицу
бежали слезы, смешанные с потом.
Он вытер их. Младенец за стеной
заснул, затих. Чай в кружке расписной
давно остыл. И снова шорох – кто там

расправил суматошные крыла?
А мышь летучая. Такие, брат, дела.
Спит ночь-прядильщица, спит музыка-ткачиха,
мне моря хочется, а суждена – река,
течет себе, тепла, неглубока,
и мы с тобой, возлюбленная, тихо

плывем во времени, и что нам князь Гвидон,
который выбил дно и вышел вон
на трезвый брег из бочки винной...
Как мне увериться, что жизнь – не сон, не стон,
но вещь протяжная, как колокольный звон
над среднерусскою равниной?

Осип Мандельштам (1891-1938), Сохрани мою речь навсегда...
Это один из главных его текстов, я полагаю. 1931 год.

Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,
За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда.
Как вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима,
Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда.

И за это, отец мой, мой друг и помощник мой грубый,
Я — непризнанный брат, отщепенец в народной семье, —
Обещаю построить такие дремучие срубы,
Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.

Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи —
Как прицелясь на смерть городки зашибают в саду, —
Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе
И для казни петровской в лесах топорище найду.

Алексей Цветков (1947-2022), В короткую ночь перелетной порой...
Сегодня (для вас уже вчера) была годовщина его рождения. По этому поводу - стихотворение из ранних (и как всего его ранние стихи, простых для понимания; иногда я думаю, что можно было бы составить шкалу сложности стихов для новичка, где 1 это, скажем, Евтушенко, а 10? Оден? Гинзберг?)

В короткую ночь перелетной порой
Я имя твое повторял, как пароль.
Под окнами липа шумела,
И месяц вонзался в нее топором,
Щербатым, как профиль Шопена.
Нам липа шептала, что ночь коротка –
Последняя спичка на дне коробка.

Я имя твое наготове берег,
Как гром тишина грозовая,
Летя по Каретной в табачный ларек,
Авансом такси вызывая.
Пустые звонки вырывались из рук,
Над почтой минуты мигали.
На город снижался невидимый звук,
Мазурку сшивая кругами.
Не я тебе липу сажал под окном,
Дорогу свою не стелил полотном.
Слеза моя, кровь и ключица.
Нам без толку выпало вместе в одном
Раздвоенном мире случиться.

Останется воздух, а дерево – прах.
Пространство спешит на свободу.
Нам выпало жить в сопряженных мирах,
Без разницы звезд над собою.
Я черный Манхэттен измерю пешком,
Где месяц висит над бетонным мешком,
Сигнальная капля живая,
Минуту с минутой, стежок за стежком
Мазурку из мрака сшивая.

Борис Пастернак (1890-1960), Душа
Пастернаковская вариация на вечную адрианову тему "animula, vagula, blandula" (если не знаете - прочтите все с упоминанием animula в канале выше). Текст ранний и абсолютно блестящий.

О вольноотпущенница, если вспомнится,
О, если забудется, пленница лет.
По мнению многих, душа и паломница,
По-моему, – тень без особых примет.

О, – в камне стиха, даже если ты канула,
Утопленница, даже если – в пыли,
Ты бьешься, как билась княжна Тараканова,
Когда февралем залило равелин.

О, внедренная! Хлопоча об амнистии,
Кляня времена, как клянут сторожей,
Стучатся опавшие годы, как листья,
В садовую изгородь календарей.

Павел Васильев (1909-1937), Родительница степь…
По, как говорится у Толстого, бессознательной филиации идей от абсурда новостей перешел к «Мастерице виноватых взоров» Мандельштама, а от от нее - к «Родительнице». И тут сообразил, что никогда не выкладывал сюда стихов Павла Васильева. В начале 30-х он многими воспринимался к восходящая звезда первого порядка, на уровне едва ли не Есенина и Маяковского, был дружен и общался со всеми (несмотря на скандалы и даже драки, в которые он регулярно попадал). Но в 27 - в 1937 - был расстрелян.

Родительница степь, прими мою,
Окрашенную сердца жаркой кровью,
Степную песнь! Склонившись к изголовью
Всех трав твоих, одну тебя пою!
К певучему я обращаюсь звуку,
Его не потускнеет серебро,
Так вкладывай, о степь, в сыновью руку
Кривое ястребиное перо.

1. ...многого другого. И вот уже становятся едва различимыми, растворяясь в утреннем тумане, ночные видения...

2. ...ночные видения, и вот уже мчится звонкоголосая ватага мальчишек по косогору прямо к реке...

3. ...прямо к реке, и уже проносятся мимо рейнские холмы, замки, виноградники...

4. ...замки, виноградники, и уже становятся такими бесконечно далекими и треснутая чашка, и пыльное чучело белки, и стеклянный шарик, и скомканная бумага...

5. ...и стеклянный шарик, и скомканная бумага, и нет уже никакого смысла ударять по барабану, который все равно не отзовется, потому что он мертв...

6. ...не отзовется, потому что он мертв, и вот трещат остатки бедного огня...

7. ...трещат остатки бедного огня, но ход вещей не может быть нарушен...

8. ...не может быть нарушен, уходим врозь...

9. Уходим врозь, не забывай меня.

10. Уходим врозь, не забывай меня.

11. Уходим врозь, не забывай меня.

12. Уходим врозь, не забывай меня...

Лев Рубинштейн (1947-2024), Итак, я здесь!
Увы, в этот раз печальные новости подтверждаются семьёй Льва Семёновича. Вспомним несколько его текстов на знаменитых карточках.

1. Итак, я здесь!

2. И вот...

3. И вот я здесь...

4. (Откуда ты? Тебя уже не ждали...)

5. И вот...

6. И вот я здесь! Как можно описать те чувства...

7. ...те ощущенья...

8. ...те чувства...

9. (Тебя и не узнать: похорошел, поправился, окреп, на человека...

10. ...похож)

11. Итак...

12. Итак, я здесь! Что может быть прекрасней того волшебного...

13. ...Что может быть волшебней...

14. ...того прекрасного...

15. (И голова как будто бы прошла, и легче дышится, и вообще

16. полегче)

17. И вот...

18. И вот я здесь! Другого уголка...

19. ...такого...

20. Такого уголка...

21. другого...

22. (Ну вот – теперь совсем другое дело. А то я, честно говоря, подумал, что если так, то лучше бы и вовсе не начинать)

23. Итак...

24. Итак, я здесь! Да мог ли и мечтать еще недавно...

25. Могло ли и присниться...

26. ...еще вчера...

27. (Простым четырехкратным повтореньем)

28. И вот...

29. И вот я здесь! Невероятно, но...

30. Не верится...

31. ...однако...

32. (Трещат остатки бедного огня)

33. Итак...

34. Итак, я здесь! Не буду утомлять...

35. ...Не стану утомлять...

36. ...тебя...

37. ...тебя, читатель...

54 года, сотрудник планового отдела НИИ.

1. Замужем второй раз.

2. Имеет взрослого сына от первого брака.

3. Подтянута, моложава.

4. Любит петь и играет на гитаре – "для себя".

5. Примерно в 14.30 возвращалась на работу после обеденного перерыва...

6. (И вот...)

39 лет, водитель такси.

1. В молодости занимался тяжелой атлетикой, потом бросил.

2. Женат.

3. Двое детей – Денис (14 лет) и Лада (9 лет).

4. Примерно в 14.30 принял машину у сменщика и направился в сторону Домодедова...

5. (Итак...)

24 года, воспитательница детского сада.

1. Рост 170-172 см.

2. Миловидна, немного склонна к полноте.

3. Живет вместе с родителями.

4. Не замужем, но, кажется, имеет постоянного друга.

5. Примерно в 14.30 стояла на остановке трамвая около Рижского вокзала...

6. (И вот...)

51 год, артист драматического театра.

1. Три года тому назад перенес обширный инфаркт.

2. В театре используется, в основном, в неглавных ролях.

3. Примерно в 14.30 после окончания репетиции вышел из театра и решил пройтись пешком пару остановок...

4. (Итак...)

5. Короче говоря, все вместе должно быть предельно легким, почти прозрачным, едва уловимым.

6. Может быть, что-то вроде радуги.

7. А вот описание дома может начинаться с чего угодно.

8. Хотя бы с цвета крыши.

9. Или с какого-нибудь растения.

10. Например, старая ветла у забора.

11. Или что-то вроде того, как будто бы думаешь, что всего лишь притворяешься спящим, а спишь-то на самом деле.

12. Или как будто бы кто-то невидимый подкрадется сзади, положит руки тебе на плечи и засмеется таким знакомым смехом, что и слез не сдержать.

13. Или представьте себе, что вы в постоянном предчувствии какой-то неведомой катастрофы.

14. И, очевидно, именно поэтому вы инстинктивно сопротивляетесь любым жизненным переменам.

15. "Ну не могу же я каждый божий день пришивать тебе этот проклятый хлястик!"

16. (Бросает пальто на пол и вдруг начинает рыдать)

17. Но мы-то отлично понимаем, что дело тут вовсе не в хлястике.

18. Или представь себе, что ты ждал этой минуты всю свою жизнь.

19. И вот ты с трепетом отворяешь заветную дверь...

20. Т. е. это что-то вроде закрученного в тугую спираль "прощай навеки".

21. Это понятно?

22. Итак, я здесь!

23. ...я здесь! Не стану утомлять тебя, читатель, описаниями тягот дороги...

24. ...описаниями тягот дороги, случайных попутчиков, одни из которых были, впрочем, весьма милы, про других же и вспоминать не хочется...

25. ...про других же и вспоминать не хочется, того вполне объяснимого
    волнения и нетерпения, усиливающихся по мере приближения к заветной цели...

26. ...волнения и нетерпения, усиливающихся по мере приближения к заветной цели, многого другого...

Умер Лев Рубинштейн.
Ужасная потеря для нашей поэзии.
Завтра вспомним тут его стихи.

Upd: новости выглядели надёжными, но оказались слухами! Будем надеяться!

Павел Антокольский (1896-1978), Возвращение
В 50-70-х во Вьетнам ездили очень многие советские поэты. По большей части, разумеется, это были пропагандисты, хотя встречались среди них и люди очень одаренные (достаточно заметить, что во Вьетнам ездил Симонов. Наиболее, наверное, человечные тексты из этих вольных и невольных путешественников написал Павел Антокольский, позабытый в наши дни, но неплохой советский поэт. Вот одно из них.

Я летел из климата в климат,
Из Европы к тропику Рака.
Как я ждал, что меня поднимут
Руки воздуха выше мрака!

И они, подхватив машину,
Понесли ее как былинку,
И крутило нас и крушило,
Словно ветошь гнало по рынку.

Я видал драконов из бронзы,
И людей из плоти и крови,
И простор океана грозный,
И накат бамбуковых кровель,

И воронки бомбежек давних,
И раскопки сокровищ древних,
И лучи рассвета на ставнях,
И зарю коммуны в деревнях.

Я летел над тобою в тучах,
Мать-Земля, седая царица,
Чтобы снова в толпах растущих
Стать прохожим и раствориться.

Я летел в воздушном пространстве,
Спутник, сверстник, соперник бога,
И вернулся из дальних странствий,
Благодарный жизни глубоко

Лишь за то, что на свете прожил
Многим более полувека.
Мать-Земля, что тебя дороже
Для летавшего человека!

И, соседством звезд опаленный,
Грязь и пот по лицу размазав,
Я, как Чехов, шепчу влюбленно:
«Ты увидишь небо в алмазах!»