Волк заговорил с каждой овцой тат а тет:

"Тебе нечего бояться, потому, что я убиваю и ем только глупых овец, но ты у меня единственный, - мой лучший друг".

После этого разговора овцы мирно паслись и больше не бежали при виде волка.

Когда волк съел очередную овцу, остальные подумали: "Ну, убили еще одну глупую овцу, но он мой лучший друг волк, и мне нечего бояться".

Овечки были счастливы.

Только, что к одной из них подошел волк и сказал: "О мой лучший друг, мы давно не говорили о глупых овцах". И смерть наступила мгновенно, овца не успела понять как оказалась в чреве волка.

Волк поднял самооценку каждого барана, стадо перестало переживать и спокойно щипало травку. В результате отсутствия переживаний, их мясо стало только вкуснее.

Каждая овца в стаде стала помогать волку, - если какая-то из них догадывалась, о реальном положении дел, - ее затыкали другие овцы.

🆘Сальвадор Дали как явление жизни.

Сальвадор Дали нам представляется одним из тех людей, для которых свобода есть природное состояние. Свободе нельзя научить. Имеется некое типологическое родство между Дали и теми защитниками принципов свободы экономической деятельности, принадлежит, всё-таки, к другим пространствам и мирам. К тем, где Дали, является элементом жизни как таковой.

=======
“Со всей ответственностью заявляю: я никогда не шутил, не шучу и шутить не собираюсь.

Разница между мной и сумасшедшим в том, что я не сумасшедший.

Я не ищу, я – нахожу.

Чувство банально по своей природе. Это низший природный элемент, пошлый атрибут обыденности. Когда меня обуревают чувства, я превращаюсь в форменного идиота.

Меня всегда завораживало золото. Это моя наследственная, средиземноморская, финикийская черта.

Социализм как нельзя лучше подходит для тех африканских стран, где нет различия между твоим и моим, где не имеют понятия о собственности. Да что там говорить, если у них нет даже нотариусов!

Стоит со мной заговорить о Французской революции, как я делаюсь болен.

Я сам партия, да такая, что даст сто очков вперед всем прочим.

Я – пророк. Много лет назад я предсказал, что между Китаем и США установятся дружественные отношения. Никто не верил – все хохотали. Люди вообще мало что понимают. Особенно образованные – им недостает культуры.

Рядом с историей политика – не более чем анекдот.

Энгру хотелось подражать Рафаэлю – и получился Энгр. Сезанн подражал Пуссену – и стал Сезанном. Дали подражал Мейсонье – и стал Дали. Если вам не хочется никому подражать, будьте уверены – из вас ничего не выйдет.

Я живу скорее прошлым, чем настоящим. Так что по части памяти я – последователь Марселя Пруста.

Смешно и подумать, что Гитлер мог выиграть войну. Что бы он делал с победой?

Вы пренебрегаете анатомией, рисунком, перспективой, всей математикой живописи и колористикой, так позвольте вам напомнить, что это скорее признаки лени, а не гениальности.

У публики чутье куда тоньше, чем у критиков. В этом их трагедия.

Личность – вот чего сегодня недостает на земле. И чем больше личностей, тем лучше.

Моих современников раздражают две вещи: моя любовь к родине и мои миллионы. С легкой руки экзистенциалистов, и в частности, Сартра, во Франции теперь запрезирали деньги – «это грязь!» – хотя я что-то не замечал ни в ком боязни запачкаться.

В Нью-Йорке я видел панков, затянутых в черную кожу и увешанных цепями… Нам выпало жить в дерьмовую эпоху, а им хочется быть дерьмее самого дерьма.

Если в стране нет по меньшей мере пятидесяти сортов сыра и хорошего вина, значит страна дошла до ручки.

Люблю журналистов! Они также [как и телевидение] способствуют кретинизации населения. И прекрасно с этим справляются.

Добровольного идиотизма я не понимаю.

Я старею – и счастлив. Я не ощущаю родства с теперешней молодежью. Я не хотел бы сейчас быть молодым.

Конечно мне хочется в рай, но беда в том, что я пока не уверовал так, как верят крестьяне.

Мы, каталонцы, знаем: произойти может всё что угодно.
Слово и воля царствуют на земле. Они всемогущи».

Согласно Марксу, рабочая сила рассматривается как товар, который рабочие продают в обмен на заработную плату. Однако этот товар отличается от всех других. Сам Маркс признает, что рабочая сила уникальна, так как она напрямую связана с людьми; она не может быть отделена от того, кто ее предоставляет. Эта неразрывная связь между трудом и работником создает несколько противоречий в марксистской теории.
Во-первых, если рабочая сила — это товар, то это весьма странный товар. По Марксу, этот товар всегда продается ниже его ценности. Иными словами, рабочие постоянно продают свою способность трудиться дешевле, чем она стоит, создавая прибавочную стоимость для капиталиста. Но это вызывает фундаментальный вопрос: если труд — это товар, почему он является единственным товаром, который постоянно продается ниже его ценности? На любом другом рынке продажа товара ниже его ценности считается неустойчивой бизнес-практикой, ведущей к банкротству. Однако в теории Маркса это не только постоянное явление но и необходимое условие для функционирования капитализма.
Эта идея подразумевает, что рабочие по сути являются «глупыми бизнесменами», которые каждый рабочий день продают свой товар — труд — себе в убыток. Это не только уничижительное, но и нелогичное утверждение. Трудно представить, что рациональный актор, не говоря уже о целом классе людей, последовательно занимается такой саморазрушающей экономической практикой.
Другими словами, если мы принимаем предпосылку, что рабочая сила — это товар, то мы также должны признать, что рабочие участвуют в весьма странной форме бизнеса, где они постоянно соглашаются получать за свой продукт цену, меньше рыночной. Это противоречит основным экономическим принципам, согласно которым продавцы стремятся максимизировать цену, которую они получают за свои товары или услуги. Идея о том, что целый класс людей добровольно и последовательно продает свой труд ниже его ценности, противоречит логике и подрывает достоверность марксистской теории.

​Подобное повреждение или уничтожение чужой частной собственности является агрессивным насилием. Признание же либертарианским обществом права частной собственности означает, что любое агрессивное действие одного человека по отношению к частной собственности другого человека считается противоправным действием, т.е. преступлением. При этом, применение любым человеком насилия по отношению преступнику (и принадлежащей ему собственности), с целью защиты и восстановления своей частной собственности или частной собственности другого человека, преступлением не является. Наоборот, подобные действия – действия по защите частной собственности от преступника и восстановлению пострадавшей частной собственности за счёт собственности преступника – обществом всецело приветствуются и поощряются.

Дело в том, что право частной собственности, а значит и практикующее его либертарианское общество, признаёт частную собственность человека только тогда, когда сам этот человек признаёт неприкосновенность частной собственности других людей. То есть человек находится в рамках действия права частной собственности, и его собственность охраняется этим правом только тогда, когда он сам не совершает агрессии против частной собственности других людей. Именно этот принцип права частной собственности даёт жертвам агрессии и другим людям право применять насилие по отношению к агрессору и его собственности, для предотвращения такой агрессии и ликвидации её последствий. Такое правовое поле (правовое поле частной собственности) снижает мотивацию людей к совершению любой агрессии до минимума.

Таким образом, следование либертарианским принципам делает любое общество максимально благополучным по той причине, что количество возможных конфликтов между людьми сокращается до минимума, а те немногие конфликты, которые тем не менее в таком обществе могут возникать, получают возможность разрешаться наиболее эффективно. Потому что концепция частной собственности объективно возникла на Земле как раз с целью предотвращения и эффективного разрешения возможных конфликтов между людьми.

При этом важно понимать, что философия либертарианства основана не на голом месте, либертарианские принципы устройства процветающего общества не являются выдумкой, фантазиями или беспочвенными мечтаниями людей, называющих себя либертарианцами. Философия либертарианства стоит на прочном фундаменте экономической науки, этики и морали. Благодаря этому опровергнуть правильность и действенность либертарианских принципов невозможно – ни теоретически, ни практически.

Для того, чтобы опровергнуть правильность либертарианских принципов, их критику пришлось бы утверждать, что у человека нет своих желаний, и что рабство лучше свободы, а голод лучше сытости. То есть критику либертарианства пришлось бы приписывать земному человеку те качества, которых у него нет, и, наоборот, отрицать наличие у человека тех качеств, которые мы наблюдаем у каждого человека в реальной жизни.

То есть для отрицания справедливости либертарианских принципов критику пришлось бы, по сути, отрицать существование земного человека. Но тогда любая дискуссия по поводу принципов справедливого и эффективного устройства общества потеряла бы всякий смысл. Поскольку, если нет людей, то не может быть и общества, которое они образуют.

Если же признать, что люди на нашей планете всё-таки существуют и не просто существуют сами по себе, но и активно взаимодействуют друг с другом, образуя то, что принято называть обществом, тогда просто невозможно не признавать справедливость либертарианских принципов – невозможно отрицать, что обязательным условием существования справедливого и эффективного общес

Как-то шёл Будда со своими учениками по дороге и увидел яму, в которую упал вол. Рядом с ямой суетился крестьянин и пытался вытащить из неё вола. Будда кивнул ученикам, и они помогли крестьянину вытянуть животное.

Идут они дальше и видят — опять яма в ней опять вол. А на краю ямы сидит крестьянин и горько плачет. На этот раз Будда прошёл мимо. Тогда один из учеников спросил у него: «Учитель, почему ты не захотел помочь этому крестьянину?».

«Чему помочь? Помочь ему плакать?» - ответил Будда.