Иногда такое ощущение, что все книги уже написаны, просто я о них не знаю. Сегодня вот оказалось, что в 1979 году вышла прекрасная монография о (внезапно) расцвете культуры садо-мазо — флагелляция и прочее — в викторианское время. Если вы поморщились, я скажу, что один из героев этой книжки — прекрасный поэт Суинберн, который из публичных домов БДСМ, я так понимаю, не вылезал. Другой герой — Монктон Милнс, тот самый, которому приснилось как-то, что его преследует с целью наказать за грехи премьер-министр Гладстон, и Монктон Милнс во сне припустил так резво, что наяву выпрыгнул из кровати и сломал ключицу. Гладстон наверняка тоже герой — он имел обыкновение ходить по проституткам, не чтобы что все подумали, а наставлять их на путь истинный, но поскольку в процессе наставления на путь Гладстона обуревали вполне плотские желания, он потом приходил домой — и, да, бичевал себя. Викторианцы-с. Короче, вполне академическое исследование очень любопытного психологически и исторически феномена, и пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает.

Относительно новых книжек тут три: новая работа Джудит Фландерс, у которой любителю эпохи можно рекомендовать практически всё, на сей раз — о том, как викторианцы воспринимали смерть и социально скорбели; очень любопытная книга Майкла Мейера про не кого-нибудь, а Анни Безант, которая у нас, боюсь, на слуху только у рериховцев и теософов иных изводов, как соратница Блаватской и приемная мать несостоявшегося мессии Джидду Кришнамурти, но вообще-то начинала она — в том числе — как социальный реформатор, и это — том о ее и Чарльза Брэдло совместном трактате "Плоды философии", посвященном контрацепции, что для 1876 года был, конечно, скандалище; что до "Нашей Фатимы Ливерпульской", она куплена из-за названия — и потому что ислам в викторианстве, как и буддизм в викторианстве, — тему равно увлекательная и редко описываемая.

Томик Керсти Стонелл Уокер — о полусотне главных викторианских женщин, работа поверхностная, но обладающая важным для энциклопедий качеством, она побуждает рыть дальше. (Это вторая моя попытка обрести данную книжку, в первой были выдраны кое-какие страницы.) Ну и — last but not least — мемуар Молли Хьюз о том, как она росла в Лондоне в 1870-х, переиздание, у меня просто есть проект, связанный с викторианским детством, авось Молли Хьюз его подопнет и он полетит.

Вообще же хочу сказать, что через неделю с небольшим у меня заканчиваются рабочие елки. Так что тут будет некоторое викторианское оживление. Как говорится, ино еще побредем.

В честь дня рождения Дарвина — любимая карикатура из "Панча", совершенно гениальная.

Читаю книжку про викторианского художника Джона Уислера (за какие-то грехи ставшего по-русски Уистлером) и думаю старинную мысль о том, что "именитые викторианцы" были весьма сплоченной кучкой. Очень сложно найти среди них одиночек — ощущение такое, что они все были друг с другом знакомы, дружны и многозначительное так далее. Ну вот, скажем, Уислер, сравнительно молодой, за спиной — родные США, Петербург и Париж, селится в Лондоне в Челси в начале 1860-х. И, натурально, тут же — в октябре 1862 года — рядом селится Данте Габриэль Россетти, у которого только что (в феврале) покончила с собой возлюбленная Элизабет Сиддал. И не один селится, а с любовницей Фанни Корнуорт, братом Уильямом Майклом, писателем Джорджем Мередитом и поэтому Олджерноном Чарлзом Суинбёрном (о каждом из которых можно долго и всякое рассказывать). И они, значит, дружат буквально семьями — Уислер, набожнейшая мать Уислера, только что с Гражданской войны в США, дружки Уислера по Парижу и ирландская любовница Уислера. Мередит быстро отпочковывается, однако брат Россетти и Суинбёрн (в перерывах между сеансами БДСМ в публичных домах) "продолжают заходить". И Уислер тоже заходит к Россетти. А к Россетти заходят вообще все — и прежде всего цвет прерарафаэлитизма, Форд Мэдокс Браун, и Уильям Моррис, и Эдвард Бёрн-Джонс. А также Джон Раскин (искаж. Рёскин). А также Чарльз Огастес Хауэлл — тот самый, который стал прототипом "короля шантажа" в рассказе о Шерлоке Холмсе у Конан Дойля потом. А также — в книжке об этом нет ничего, но сохранилась же фотография: октябрь 1863-го, тот самый дом, поэтесса Кристина Россетти (слева), другая сестра, Мария Франческа (вторая слева), справа Данте Габриэль играет в шахматы с матерью всех троих — Франсис Лавинией. Фото сделал Чарльз Лютвидж Додсон (искаж. Доджсон), то есть Льюис Кэрролл, уже планирующий издать свою сказку про девочку Алису в Стране чудес. Викторианская матрица просто.

Нашел в своем ФБ мемориз за 2021 год:

А тем временем в одном из фейсбучных прерафаэлитских соопчеств, англоязычном, кстати говоря, усиленно обсуждали, невзирая на чуму, тюрьму и суму, что же все-таки произошло в несчастном браке Джона Рёскина и Эффи Грей. Не гей ли он был, а если не гей, то не педофил ли, а если не педофил, то не импотент ли, потому что что еще могло там случиться-то, и где мы были в очереди к той замочной скважине в тыща восемьсот пятьдесят лохматом году. Есть, есть на свете вечные ценности!
Самое интересное, что несколько дней назад мне пришел ашмолеанский каталог прерафаэлитской выставки, и я его вчера вечером открыл на наброске портрета Раскина карандаша (или чем он там рисовал наброски) Милле — который в итоге стал вторым мужем Эффи Грей, отчего и произросла вся эта безобразная судебная история, — и там опять было всё то же самое в комментарии.

То есть, да, есть вечные ценности.

Если я замучУ цикл зумовских викторианских лекций, одна будет непременно Про Это.

О, я уж думал, что не дождусь, но — на русском появился перевод Eminent Victorians Литтона Стрэйчи. (В издании "Ладомира" в "Литпамятниках" он стал Стрейчи, но это вопрос фонетики.) "Именитые викторианцы" выходят в простом и подарочном изданиях. Внутри, как положено, четыре эссе — о кардинале Мэннинге, Флоренс Найтингейл, генерале Гордоне и докторе Томасе Арнольде (тут "Арнолде"), плюс комментарии, плюс иллюстрации.

Хорошо, что комментарии превышают объем основного текста в полтора раза, — это дает надежду, что книга представляет не только труд Литтона Стрэйчи, но и критическое отношение к оному. Потому что "Именитые викторианцы" — это по сути откровенное глумление блумсберийского интеллектуала и эстета над только что скончавшейся эпохой. А поскольку сам Литтон Стрэйчи был отчасти продуктом эпохи, тут есть психотерапевтический элемент. Вопрос, сколько тут самой эпохи. В 1918 году кому-то казалось, что это она и есть; со временем стало ясно, что ее там почти и нет. Познавать викторианство по "Именитым викторианцам" — все равно что познавать СССР по... прямых аналогов, пожалуй, нет, но если представить себе, что талант уровня Войновича или Аксенова написал бы насмешливую книжку о советских героях, это было бы оно. Обо всех героях Литтона Стрэйчи с тех пор написаны куда более правдивые книги, хотя, стоит признать, книг о викторианстве, не ударяющихся в одну из крайностей — свун перед старыми добрыми временами, пинание дохлых львов и научно-начетническая затхлость, — все еще очень мало. А "Именитые викторианцы" — это шарж, очень крутая, но карикатура.

Фрагменты и содержание наблюдаются тут.