Мое правое ухо оттягивает сережка-листик от Jil Sander. Бессловесноe нечто от Moby — играет в левом. Мы прилетели в Милан просто так. Случайно исчезли из художественно-полупустой лондонской квартиры. Милан — ожидаемо придавил своей визуальностью, вынудил от нее скрываться. Тишину видов Моранди — находим в Jil Sander. Достигаем сквозь препятствия Rinascente, сквозь прошения нужного размера. Есть пять минут, чтобы помолчать. Металлические рейлы отражают нас размыто — большие залы оставляют от слов одно эхо. Может и вовсе — в бутике нас нет? Остались брошенными завитушками мохеровых шарфов на бежевом камне пола. Осторожными шагами. Сережка-листик на моем правом ухе — знаю, упадет от любого движения головы. Думаем, что эти сережки, которых в сете, конечно же, две — были сделаны для одних парных mirror-selfie на фоне терракотового замка. Castello Sforzesco виднеется из бутика и рушит невесомость пространства. Но невесомости здесь — и без того чересчур. Не испортят рыжие глыбы замков и громких голосов. Невесомость — продолжается в отсутствии выбора. Совсем немного одежды — пустота не развращает перенасыщенный взгляд. Аскетичные пальто и жакеты — в Милане, отдыхая от лондонской взрослости — чувствуем себя детьми. В непонимании окружения и чистоте бутика — выбираем одежду за двенадцать минут. Без примерки, надеваем сразу же, отказываемся от пакетов. Убираем спадающие сережки в карманы. Напитавшись тишиной и скромным «ничем» — хочется изойти Милан в десятый раз, быстрым шагом. И тяжелые металлические листики точно упадут с наших ушей, где-нибудь среди стеклянных бутылок интерьера, которые, в отличии от стеклянной акварельности Моранди — все-таки еще осязаемы. В отличии — от нас. Бутик Jil Sander пустеет нашим отсутствием, отсутствием выбора и внешней густоты. Ничего нет — бежевая брендовая пустыня с металлическими рейлами. И, кажется, с разноцветными завитушками наших мохеровых шарфов. С крошечной деталью — давящего и визуального Милана.

november days: @monday for @velvet

Ультрамариновый Берлин. Прохладный и влажный — это синий цвет Берлина. Ты пишешь в крошечный серый блокнот, что синий и Берлин — это сумка прохожей. «Blue, indigo, shark, monster. Hermès». Сумка скалится на нас в метро, вижу ее на всех улицах с длинными названиями. Не могу их выговорить. Точно не запомню и не напишу. В нашем отеле в Митте, в номере с красным ковром, на стене — синяя картина Тобиаса Спихтига. На ее берлинско-синем фоне — нарисованные матричные очки. Они напоминают что-то от Rick Owens, а мы надеваем скромную джинсу от A.P.C. — прощаемся с синим Берлина. Временные промежутки не учитываются. Оказываемся на Миконосе. Там, с акульими сумками Hermès — уже не ходят. И никто не мерещится нам в переходах несуществующего метро. Обволакивающий берлинский синий — меняется на бледный и легкий. Мнется в складках моей голубой рубашки. Желтоватые крыши известковых домиков — повторяют янтарный перламутр ее пуговиц. Вокруг нас голубое, аквамариновое — Эгейское море. Плашки цветов делятся ясно и чисто. Иногда вечером — Миконос почти равняется температурой с Берлином. Но островные порядки молчаливо смущают наши случайные куртки. Остаемся в чем-то легком и несерьезном. И из голубого, поддерживающего лазурь — у меня только одна рубашка от барочного-панка Vivienne Westwood. Миконос видится одной ей. Туго охватывающей тело. Холодным вечером, под желтыми фонарями — она меняет цвет на грязновато-серый. Но Миконос — остается голубым. Инеевого, теплого цвета. Ты пишешь об этом в свой крошечный серый блокнот, цвету которого безразличны желтые фонари. Голубой Миконос — это наши рубашки. «Vivienne Westwood, Maison Margiela». Утром — остров снова избавится от половинчатых оттенков. Белесые известковые стены — снова впитают рефлексы голубого моря. Мы — снова окажемся в собрате ультрамаринового Берлина. В легких тканях и без хищных сумок прохожих. И вокруг — будет один голубой остров с белыми домами и нашими тонкими рубашками. В которых, замечаю — уже холодно. Инеево. Ледовито.

november days: @monday for @velvet