Никогда в Яченку не впадали киты,
Не хлебали детские варежки ртом,
Не ела их губы белая ячневая крупа.

Бескостная речка, ледяной компост,
Всплываем игрушками резиновыми на ней,
Ни одного позвонка в стоячей волне.

Мягкие дёсна зубаток, мятые веки воды.
Мёртвых увозят на полигон в бору,
Чтобы стояли чистыми берега перепонки —
Утки, сщипавшие бахрому с горизонта.

Мёртвые бьются, кубики имбиря,
Тяжёлые головы первыми роют песок.
Ни одной медузы на пляже и липких рук,
Освещающих током аттракцион.

В Яченке нет требухи, только жилеты
Сдутые, как рыжие скаты, 
Точат зубы и лбы в мисках снежков.

Бросаемся, и нас ловят снова,
Вытаскивают, в ветер сморкают,
Живых, несчастных, щётки зрачков китовых.

Доковидные, довоенные снимки Любови Поповой и Варвары Степановой. Дешёвый чартерный рейс в Париж.

Поля до химического оружия, до петлиц в пиджаках леса, до похорон, скарлатинного карантина, до пота на лбу и других ожерелий. Я постараюсь написать их, как пар от трактора, гудение сердца в оленьих заморозках. 

Широкое как зевок небо до войны, петухи со скипидарными хохолками, лежащие на небе, как на заевших прищепках, до войны; оспа и паводки.

Месячные до войны, бухты, засыпанные пыльцой и мехом. Двухдневные семена чабреца, отжатые в наших руках. 

Гвидо да Сиена после войны, беженцы в сиенских закусочных, Награбленные животные, бычьи артерии и ослиные хвосты, обмотанные во флаги. 

Сны до войны, отходящие от головы, как жёлтая малина от колпачка куста. Глаза, которые щипали хвойные кисти, потом длинный свет в ванной, умершие тельца в перчатках.

Атомы до ядерной реакции, стеснённые синяками земли. Их ядра, плавающие, как лимфа, в яблочной скорлупе.

Порох, облокотившийся на фитиль.

Доковидные лыжники, собравшиеся на латинском мосту. Берега Аппеля – вот тебе и лыжня. В июне между ногами моста плавают дрожжи и дротики, гвозди и чёрная рвота. 

Довоенная платформа. Незнакомые города, чёрточки букв, как пирсинг бровей. 
Люба Попова держит себя за руки, замыкая целое море.

ліза херэш

Думаю пра Еўдакію Лось, якая гуляе ў шахматы ля ракі, ладдзі качак, гамбіты, якім бы абараняць каханых. Пра біжутэрыю восаў, ад якіх дранцвеюць мочкі і звініць у павадку.

Чакаем снегу, як музычных шпуль.

І Еўдакія Лось, якая кажа пра сябе “анкалагічная раба”, і мая маладушнасць. Разбітая ў пух варона ля Свіслачы, яе трапяткая крынічка.

Усё, што мне не хапіла смеласці дараваць.

Закаханыя сінхраністы ў разбегу перад скокам, іх далоні, зграбныя, як дубовыя лісты.

Дні покатам з воўны, залозаў шчытападобных. Пра Еўдакію Лось, ейны касцявы мозг, лёгкае трубчастае рэчыва на прасціне.

Вераб’і, што ўратавалі Бараўляны ад начных радыётэрапій. Рымляне з вафельнымі рушнікамі, дзікая мята ў лузах на падваконні. Язвы зямлі, скамянелыя ад ёду.

Бульбяныя абіркі ў галінах, здрадніцы займаюць койкамесцы на дротах.

Пра распад плутонія і паштоўкі, што плывуць у рэдакцыю. Мірныя атамы, коткі, блізкія.

Досыць пра выхад да мора, час палюбіць буйкі прамяністых вязей – без акуляраў бачна. Гарызонт блізка, як край бляхі. Фольга цёплага снегу.

Пра пялёсканне белых мядзведзей, цяжкое і мокрае футра. Час узяцца за скверы вызваліцеляў, ставіць мішэні, блізкія, нібы маршы. Навучыцца пільнасці, быць маяком у радыёзмроку. Абыходзіцца з замшай і вапнай, як галькай і мохам.

Высалы, мікраўзмор’і апсід і сходаў.

Думаю пра тое, як ты пішаш у салёнай вадзе катэдральных сценаў, і пад нашымі кашулькамі лімфатычныя вузлы, падазорныя радзімыя знакі, новаўтварэнні.

Не выйшаўшы ў мора, мы абмякаем унутры кантынента, загорнутыя ў газеты.

пераклад з расейскай мацвей драгун

с высоты воздуха

тогда я ещё не боялась
смотреть на флоренцию сверху:
чиконьи со змеями в зубах,
витающие в правом краю,
в самой дальней реснице
гравюры.

любили резчики птиц не за это —
без ангелов и глашатых трескалось небо.
поэтому мы набрали у побережья
полные горсти птенцов,
чтобы рассыпать их по доскам и глажкам.

я стягивала трусы, перья с пляжа
летели в комнатный свет.
ещё день они находились в еде,
за твоими ушами, бочке садовой,
как жалюзи, спускались по трубе водосточной,
обжигали, как чистотел, твои бородавки.

замёрз сад, ты снял арбалет
и пригвоздил меня руковицей к стене.
ночью ослабшие с голода куропатки
сидели в пюпитрах, серёжчатых,
словно деревья, смотрели в окно-оркестр:
как ты меня подволакивал, брал руками
с перистыми ожогами; вешал обратно
на стену, заталкивал яблоки в горло,
в стирку пруда отправлял простыни
с жёлтыми пятнами, пенкой от молока,
манными поцелуями, слюнявой взвесью росы.

днём приходили барбари и бюффон,
соколиный охотник, живший недалеко,
обсуждали вместе мои стихи, женщин.
у птиц есть куда больше способов видеть нас,
говорили, вскрывая консервные банки,
потроша тромплеи тунца, рыбача
в тутовнических кустах.

их отравила ртуть жареных градусников-сардин,
но бесконечные птицы в твоих и моих стихах —
свидетельницы без слов, заступницы перешейка,
держащие забастовку который год —
не прилетают к тебе на выжженную траву;
держащие голодовку среди журавлин —
кэнселят горы твои для зимовок и просто так.

белые комки хлопка, тащимые муравьём, большие и искривлённые ласточкины хвосты — монохромное тело того, что бывает зимой, когда камень застывает под щекой самосадка, а мы ещё не знакомы. можно уже никого не подсаживать в волосы гребня, не давать щелбаны и пощёчины сизому базилику. этой зимой я знаю, что ты где-то есть, но не в разбитом лагере склепов и не в соловье марии французской, спадающем с замшевых груш позднего лета. в это время я путаю зёрнами каши, болею сорочки снега. холод на леске стоит. не в театре, запаянном финиками, когда я разворачиваюсь и явственно вижу морщины на пятнистых руках бернхарда, он потеет и не может закончить синтагму…
зима тоже лепит тела, в канаве плывёт кость сливы, или два божка поднимают пыль, теряя в плечах. так взрывают квартал — айсберг домов лопается, как гранат. тогда мы распращиваемся, уже не знакомые венчиками золы. я не знаю ни про одну оспоренную стену обороны слабого города, сторговавшегося на утро.

такие люди! 🪲

тут можно поставить когда-то написанное стихотворение
о чём-то я написать успела

корабельный винт в стране без единых морей
чип, кочующий по кокандскому ханству
война толкает их к хвоям вещей,
к таможенникам долин

хронист ковыряет скорлупки раций
свёрнутые кусочки помады
на чёрной антенне –
взорванные божьи коровки

денатурированный белок истории,
пишет гиральд камбрийский
в его старом твиттере
гибернские треды,
расистская ерунда до великих завоеваний

что-то такое уже было

мои берлинские любовни:ки по переписке
приглашают в ордовик,
только бы не выслушивать мрачные новости,
лишь бы не спрашивать, как прошёл ещё один день,
не разбираться в кладбищах, в ульях совиных –
менять глауксы на блокаторы пубертата
и сквотиться рядом с братством черноголовых,
чтобы счётчик таксиста точил
арифметический шлем
ливских созвездий

но и это было описано

нет никого сентиментальней святого маврикия!
он бережёт ножны ночи,
он следит, чтобы, пока мы в восточной
европе, все поцелуи
также были в правый уголок рта,
в верхние губы

так, говорю вам, бывает радость у ангелов божиих
и об одном найденном минском жетоне

еще одно децимированное стихотворение

серый след
туман в голове
войлок росгвардии
про каждого думаю, что за мной
потому
не разрешаю себе повернуться спиной

для начала нужна встреча глазами
— две пары каштана, рисунки из мела,
в рыжих раскидистых лапах —
как будем вести дела

и тогда — мыльный тазик,
полоскание локтя, грязные щёки,
тело, распущенное, как хвостик,
горько-солёное озеро, схватки
по пояс тёплой осени, и пуговицы цикад,
раздавленные нашими животами

логика сна — реальное-желания-сверх-логики.
сквозь кажущуюся алогичной пышную образность стихотворения Лизы Хереш прорывается тревожащее, невыносимо-выносимое реальное, которойму противостоят сновидченки, идеологини, конструирующие собственный фантазм о социальности и живущие в соответствии с ним. строгий чеканный ритм вопреки бесцезурности строк-катренов удерживает читающих в напряжении: как потоп, стихотворение нахлынивает и, как потоп, захлёстывает.

будь то смутные и в то же время однозначные образы-реминисценции действительности („Проснувшиеся / носят ил передачками“, „Терамису из первого снега первой политзаключённой“), асемантичные сентеции („Чист лоб пашни“) или предельно точные попытки остранить действительность („Туи, как бахрома копий“, „кукуруза рядами молочных акульих зубов“), абсурдными выходками языка (на контрасте с ними недвусмысленное высказывание „Режиму пизда“ предстаёт во всёйм своёйм незамутнённойм идеологическойм сиянии) субъектка речи возвращает акторность обвинённым в преступлениях снов (= обвинённым в том, что они выдерживают реальное своих желаний) сновидченкам и всем «правозвестницам» и защитницам свободы, в том числе — свободы от формальной, деспотичной логики.

#комментарий_нико_железниково

**Лиза Хереш

ПРАВОЗАЩИТНЫЙ ПОТОП**

Сновидченки держат нож левой рукой и не забывают о выклеванных глазах земли.

Истовые киты двигаются по правому боку вод, чтобы песчаные берега держали в весах серьги слонов и гиен.

Туи, как бахрома копий, и гиацинты, как лапы щитков на львах. Южный дождь, кукуруза рядами молочных акульих зубов, и её солёные слюни в парке отдыха диктатора-ноунейма.

Сновидченкам ничего неизвестно
о яблочных дольках как средству
объёма для поцелуев. Они ходят
в морские суды, срывая рыбные речи блистательной фотосъёмкой.

Чист лоб пашни. Проснувшиеся
носят ил передачками, он застревает в карусели из чашек, хали-гали, преступлениях снов. Тирамису из первого снега первой политзаключённой.

Крупная вязка. Мандаринового цвета белуга в авоське. Режиму пизда, предвещают сновидченки, укладываясь в глазоямки от статуй.

источник

#выбор_нико_железниково

Дорогие друзья! Я очень ищу работу в Москве или удалённо и очень прошу вашего репоста! ?️

Я умею:

☁️ Продавать вещи. Последний год работала в книжном «Порядок слов».

☁️ Писать тексты разной направленности.

☁️ Вычитывать и редактировать тексты. Мой опыт работы как корректорки и литературной редакторки — почти пять лет. В последнее время работаю с издательствами Individuum и SOYAPRESS, до этого работала со многими другими издательствами и компаниями — с детской литературой, техническими текстами, нон-фикшеном, самой разной художественной литературой. По запросу вышлю резюме.

☁️ Позировать для рисунка/живописи, в том числе и ню.

☁️ Сидеть с домашними животными, в том числе гулять с собаками. Могу пожить у вас с вашими животными, пока вы в отъезде, в том числе за символическую плату/за еду/просто за жильё на период вашего отъезда (живу сейчас с родителями, поэтому вопрос отдельного, даже временного, жилья очень актуален).

Мне можно предложить и другую разную работу, если она у вас есть! Написать мне можно сюда: @arinavorontsova

Спасибо!