Про маленького человека

- Я - грустное чмо, -
говорил я ей.
- Я - тоже, - отвечала она.
Но она была неправа.
Насчет себя.
Нет, это я.
Я старое, усталое,
грустное чмо.
И рядом со мной
каждый чувствует себя так же.

2016 (мое)

Легко сравнить это рассуждение с тем, что пишет Фостер о работах Таситы Дин: "В каком-то смысле все эти архивные объекты (...) работают как наи‌денные ковчеги утерянных мгновении‌, в которых «здесь-и-сеи‌час» тои‌ или инои‌ работы функционирует в качестве портала между незавершенным прошлым и вновь открывшимся будущим".
Один из проектов другого художника - Бориса Элдагсена - называется Fake memories. В названии, в отличие от проекта Львовского, сделан акцент не на достоверности коллективной идентичности, а именно на фейковости самого сюжета. Здесь я приведу и собственный опыт: когда я иллюстрировал книгу Владимира Булдакова о русской революции 1917 года, я планировал оформить иллюстрации в духе фотографий того периода. Но автору книги идея не понравилась, поэтому я перешел на рисунок тушью (для ИИ и фотография, и рисунок - просто разные вероятностные распределения пикселей). Позиция Булдакова представляется обоснованной – использование стилизованных под документы изображений в историческом труде могло создать нежелательный эффект мистификации. Хотя, если проводить параллели с кинематографом, художественные исторические фильмы тоже не претендуют на документальную точность. Игра на этой двойственности, противоречивости коллективного опыта, выраженного визуально, и ожиданиями от фотографии, может быть содержательным направлением для AI-художника.
Об этом же пишет Львовский в своей статье "Нейрофотография как истинная правда". Традиционная фотография претендовала на отображение реальности, хотя кадрирование, ретушь, выстраивание сцены - инструменты манипуляции, указывает Львовский. Нейрофотография (или, по Элдагсену, "промптография") отказывается от претензии на реальность, и в этом смысле она честнее. Она служит прямой визуализацией отношения художника к чему-либо, например, его социальной критике, проблематизации каких-либо явлений, либо его эстетическим исследованиям.
Парадоксально здесь то, что AI-работы в этом смысле оказываются менее манипулятивными, чем настоящие фотографии, хотя вполне очевидно, что - вне контекста искусства - именно ИИ можно использовать для создания фейков для влияния на общественное мнение - для манипуляции выборами в США или отношением к событиям в Газе. То есть, если как искусство промптография честнее, то как оружие в информационной войне - опаснее. Поэтому мы постепенно оказываемся в эпохе, в которой доверять фотоизображению как документу больше нельзя.
Случай Бориса Элдагсена и его отказ от престижной премии Sony World Photography Award в апреле 2023 года стал одним из ключевых моментов в дискуссии о статусе AI-искусства в современном художественном процессе. Этот жест можно рассматривать как своеобразный художественный перформанс, направленный на проблематизацию границ между традиционной фотографией и нейрофотографией.
Элдагсен намеренно представил на конкурс изображение, созданное с помощью искусственного интеллекта, чтобы инициировать широкое обсуждение фундаментальных вопросов о природе фотографического образа в эпоху AI.
Элдагсен отмечает: "Мой подход к фотографии был психологическим и философским. Это было путешествие внутрь себя; я не изображал то, что все видят перед собой. Имея такой опыт, искусственный интеллект меня очаровал. Он был создан из коллективного бессознательного. Я также заметил, что принцип его работы можно соотнести с теорией идей Платона".
Аналогия понятна: промпт можно считать "идеей", а его визуальное воплощение - конкретной материализацией этой идеи (у каждого промпта существует практически бесконечное число визуальных решений).

Конечно, у Фостера речь идет об "аналоговом" искусстве, для которого характерна материальность объектов и физическая тактильность, а мы говорим о цифровых работах. Но сделав скидку на это отличие, к рисующим AI-моделям тоже можно подойти как к архивам визуальных образов. Только это будет гиперархив, превосходящий традиционные ограничения организации и доступа. Традиционный архив статичен, дискретен и требует физической навигации и сознательного выбора. Все элементы ИИ-гиперархива существуют в состоянии потенциальной активации и не дискретно, а непрерывно, в форме латентного пространства. Контент мгновенно доступен для обработки. Но, разумеется, ИИ-гиперархив предоставляет данные не в чистом виде, а в форме синтезированных паттернов, выраженных в визуальной форме. ИИ-модели извлекают из обучающих данных абстрактные характеристики и отношения. Результатом является своего рода культурный метаболизм. ИИ становится пищеварительной системой для культурной памяти.
Кроме того, такой гиперархив не стерилен. В него вмешиваются человеческие кураторы, отбирающие и размечающие данные, и цензурные механизмы, определяющие политики доступа. С одной стороны, все это может искажать работу художника с таким архивом. С другой - художник может это предъявлять в своих работах.

"Во время своего сета диджей меняет диски — то есть продукты. Его работа заключается в прокладке своего маршрута в музыкальной вселенной (в создании плей-листа) и в соединении отобранных элементов в определенном порядке" (Буррио). Точно так же AI-художник "прокладывает" маршрут во вселенной, которой является так называемое латентное пространство ИИ-модели. "Пользуясь готовыми дисками (или сэмплами - Е.Н.), можно создать музыкальное произведение, не имея представления о нотной грамоте." Снова прямая параллель к AI-художнику, которому не нужно учиться рисовать. Буррио также использует термин "семионавт" - навигатор в мире знаков. Именно навигацией в мире знаков и занимается AI-художник. Он навигирует с помощью промпта, параметров, визуальных референсов и дальнейшей трансформации полученных результатов с помощью вариаций, ремиксов, инпейнтинга и других инструментов.

Однако надо отметить, что "аналоговый" художник комбинирует культурные элементы напрямую, а AI-художник опосредованно. Модели ИИ работают не с конкретными "сэмплами", а с паттернами, усвоенными на этапе обучения. После обучения ИИ больше не обращается к базе картинок, на которой она обучалась. Вместо этого она работает с миллионом параметров - своего рода знаний о различных признаках картинок и статистическом распределении пикселей. Обучение - это фактически формирование культурного словаря, с которым можно потом работать. Сгенерированные картинки не равны обучающим материалам. Проиходит трансформация и эволюция визуального багажа. Результат всегда является синтезом, а не рекомбинацией. Таким образом, AI-художник - это мета-семионавт: он навигирует уже в мире культурных паттернов.

Семейное фото. 2023