жду один документ. время от времени проверяю (выписывал ли я раньше это распухшее от тревоги слово?) месенджеры. и всякий раз натыкаюсь на мамино ночное сообщение: ещё стали ноги болеть. это ответ на мой вопрос, почему она стала хуже спать. но из-за разницы во времени сообщение выглядит даже отчаянным - два часа ночи. а если учесть, что ноги болят последние несколько лет, "ещё" очевидно что-то недоговаривает. и я, хоть и читаю это в сороковой раз, всё-таки по инерции пугаюсь, потом вычитаю два часа: не среди ночи, а перед сном, когда помыта посуда, сварена собачья еда, сгорбившись и сощурившись, прежде чем лечь и раскрыть книжку. впрочем, я не знаю, раскрывает ли она теперь книжку перед сном. в моей юности мы спали в одной комнате и читали по ночам. даже конкурировали: кто первый уронит книгу, внезапно заснув? кажется, победителем считался продолжавший чтение. чаще и громче роняла мама. она читала на боку, выставив книгу под лампочку, на ночь спускавшуюся с письменного стола на табуретку, и книга громко падала на пол, тут же будила маму. иногда мама после падения пыталась всё-таки одолеть главу, но чаще выключала свет и не простившись засыпала. считалось, наверное, что когда человек в своей кровати, он уже не должен говорить с другим человеком, который лежит через письменный стол и кресло, а сам, тихо, принимает решение, гасит свой ночник, отворачивается и пропадает до утра. пока другой продолжает читать. я продолжаю читать, роняю на лицо телефон. иногда стараюсь дочитать главу. но это, конечно, не удаётся. пропадаю, но не до утра, а через час появляюсь снова. всё ещё жду документ. надо бы (кому? зачем?) написать про это пьесу.

(временный пост)

Друзья! в моих группах по русскому языку (ЕГЭ, ОГЭ) осталось несколько мест. Группы маленькие, до пяти человек. Занимаемся по воскресеньям. Сейчас есть такое время: ЕГЭ (по воскресеньям, 15:00, МСК) и ОГЭ (по воскресеньям, 17:00, МСК). Начинаем 13 октября. Опыт езды на электричках подсказывает мне такой сервис: «Если кто-то заинтересовался, я подойду и научу вас тереть чеснок на примере арахиса». Поставьте в комментарии плюсик, я напишу вам.

Журчит арык, падают желуди, тяжело дышит в темноте неоновый ошейник. Все должно бы говорить об умиротворении, но не помещается в катастрофу. И правда: мопед расстреливает и дыхание, и воду, потом взрывается на повороте. Крупные мужики с рюкзаками душно обнимают худенький памятник Цоя, жмут его под мышку. Когда-то писали «Цой жив» на стене гаража, а теперь блестят лысиной. Устало и чуть-чуть мимо писают фонтаны. На каждой лавочке - от Гоголя до Абая - негромкие разговоры. Хотя мама Кузьмича обливалась... Короче, когда родился сын… Бл.., это прикол! ….классической музыки. Я помню, когда… - на придаточное наехал автобус, но бог с ним, я сам помню, как последней осенью шел по вырубленной в лесу поляне, и высоко тянулась желтая трава. Но это неправильно помнить, поэтому тесню все прочее тремя вполне конкретными вещами: слоеное тесто «Бабушка Аня», пластырь (купил кроссовки), хлоргексидин для (необъяснимой, но заслуженной) раны на руке. А поскольку иду так я давно, экономлю воздух, получается: бабушка, пластырь, рана. Закончу надписью, выставившей локти из подвального окна SKY EAGLE. Ну-ну…

сегодня по дороге в магазин порвался - всё-таки - ботинок. я долго, с июня, его уговаривал. ну не покупать же на лето в самом деле. ну не такая жизнь теперь, чтобы по первому требованию. ну дотерпи до осени. шнурки же вообще как новые. штаны спускал пониже, чтобы они отвлекающим образом колыхались. а также тёмные переулки. стоять у стенки. прятать ноги под лавку. всё это продлевало жизнь ботинка. и вот второго сентября, по дороге в магазин, за драмтеатром - нога выскользнула в открывшуюся окончательную трещину. и моя пятка стала фактом проспекта Абая, на который я всё же, не сменив планов, свернул. можно было бы пройти тёмным Курмангазы, но там в паре мест рестораны выставлены ну прямо на дорогу. а тут мы с пяткой. поэтому решил затеряться. время от времени нас с пяткой расстреливали фарами самокаты, показывали всё моё убожество. позади - пятка, растерянная спина, спереди - борода с проседью, стыдящееся лицо. в магазине - быстренько: сыр по огромной акции полкило, оливки, сливки. хотелось громко петь, чтобы отвлекать всех от пятки. показывать чайку в небе. "совсем опустился", - шептали у меня за спиной девочки, взвешивающие котлеты. "сразу видно, что не айтишник", - хохотала кассирша. "господи, давайте закроемся пораньше, чтобы больше тяких, с пяткой, не заходило", - говорил устало охранник. мы с пяткой выскочили пробкой, свернули, пропали в темноте, побежали. фонтаны уже на работали. в школах уже горели поздние окна. жизнь уже длилась такою. завтра запощу пару анонсов моих уроков и курсов. пятка вопиет.

Не уверен, что всё это связано с Днём знаний, но я теперь всё это знаю. Больше, чем хотел бы.

Я не смотрел его никогда. Он шёл по какому-то московскому каналу, а у нас только первый, второй и - после обеда - пятый. Можно было, конечно, попроситься к такой же любительнице сериалов, как и я, соседке Ире с первого этажа. Она не работала, жила с мамой-пенсионеркой и сестрой Олей, которая работала и приходила, по-чеховски, уставшая. У них было кабельное. И я так делал изредка ради чего-то латиноамериканского - «Гваделупе», «Однажды у нас вырастут крылья», «Узы любви». Не помню ни одного сюжетного события из них, только крепкие брови и искривленный любовью густой рот. И пара серий только - на зубок попробовать. Уже по лестнице спускаешься с вежливым лицом, сидишь на краешке кресла, пахнет чужой едой, на кухне смеётся по телефону мать Иры - Лидиякольна. А вот на новый сериал с Вероникой Кастро - «Ад в маленьком городке» - спускался каждый день недели две, пока Лидиякольна не увязалась за мной на лестницу и не зашептала: «Ты чего каждый день ходишь? Ты же знаешь, она больной человек». Ира считалась больным человеком, потому что ей было сорок, а она не работала, была на инвалидности, и иногда ложилась в больницу, чтобы подтвердить. Лидиякольну я боялся: у неё были усики и она, когда говорила, всё время что-то жевала, угрожая как будто этим: и тебя пережую. Ходить я на Веронику перестал, но иногда всё-таки расспрашивал Ирину, что там происходит.

Но то Вероника Кастро, а тут - маленькая мохнатая кукла, почти «Спокойной ночи, малыши», и при этом по сюжету - пришелец. Попадались время от времени в программе передач (тогда стали печатать богато, один день - на разворот, в цвете) кадры из сериала. Ну широкие плечи у женщин, ну высокий ремень у мужчин, ну кудри, ну джинсы, ну кеды. Это всё мне нравилось, но тут обязательно рядом этот уродец, носатый, ушастый, пришелец. В таких нарядах тогда разыгрывали куда интересней сюжеты. Стефани Харпер чуть не съел крокодил, что пошло ей на пользу, потому что её выловил из реки пластический хирург и сделал моделью. Стивен Кэррингтон всё пытался понять, к кому его больше тянет - к секретарю Люку или к жене Памеле, ведь в плечах они практически совпадали. Самое ужасное, что теперь и я забыл - кого он выбрал, но помню точно, что взорвался лайнер с нефтью, на котором плыл Стивен, он обгорел лицом но, как и Стефани, после катастрофы сделался только лучше. Марселу застал Изабель на кухне с любовником, и обзывал вагабундой, и гонял с ножом целую серию. Ради такого я мог бы и не смотреть даже, а подслушивать под окном Ирины, как они там на три голоса актёров дубляжа ссорятся. Но не ради куклы-пришельца.

Но вот недавно стал смотреть его по утрам, когда новости про ночные бомбы ещё в полной своей силе. И то от бессилия, ведь он на букву А, в начале списка. «Альф». Кукла-пришелец, широкие плечи женских пиджаков, клипсы, подтяжки, старомодные очки, несмешные шутки, в том числе про perestroyku. Актёрской харизмой обладает только соседка Ракел, на удивление похожая на этого Альфа, такая же носатая. Но смотрел, убеждал себя, что самое то после новостей. В какой-то момент мне пришло в голову, что с 86 года все они - даже дети - знатно состарились. Запрещал себе читать про них в википедии, чтобы не расстраиваться. Но всё-таки прочитал. Вилли - тайно раздражительный папа семейства - умер в доме престарелых, Кэти - мама в цветных, никогда не повторяющихся блузах – перестала сниматься в кино, на фотографиях с артритными руками Людмилы Гурченко, Линн - дочка в барашковых, по моде, кудряшках - в 2016 году преподавала йогу, а потом уже и не волнует никого, Брайан - старательно произносящий реплики рыжий сынок - три года служил в армии, совсем недавно, в июне этого года, погиб в возрасте 46 лет, то ли случайно, то ли нарочно заснув в своей машине, жара, парковка, Аризона. Собака была с ним и - тоже, конечно, тоже. Я, честно сказать, испугался, плохо спал, оборачивался на сериалы моего детства. Все, кто выжил, захромали. А кто не выжил - те не выжили многообразно. Да и мне теперь уже сорок лет, я не работаю, а смотрю сериалы за завтраком. Ночью снова были бомбы.

пока я хожу по городу, всё больше замечаю в себе ненаписанных текстов. раньше можно было бы про эту девочку в парке, которая самокатом расколола большую компанию, и компания засмеялась, потому что самокат крохотный, а девочка в ответ на родительское возмущение закричала неполным набором звуков: "не надо меня контролировать!" но теперь грохот и сирены победили всякие голоса во мне, и я смотрю на неё как на моё прошлое, особенно если заметить (а я заметил), как за ней побежал отец, крупный, непривчный к бегу, особенно по жаре, особенно в неудобных джинсах, но побежал, причем не чтобы наказать, а от желания устроить с ней какие-то перегонки и отвлечь от компании, через которую она и второй раз проехалась бы, потому что ещё громче: "я знаю, что делаю!" и в его полном, неловком теле чувствовалась какая-то мужская доброта, которая и раньше могла вызвать во мне слёзы (во всяком случае я запомнил отца с дочкой на руках, зима, московская область), а уж теперь - и подавно.

я мог бы и про собачников, которые с недоверием смотрят на нас и время от времени спрашивают: "а эта собака давно у вас? а то тут был вот такой же мопс, у которого тоже не ходили задние ноги, но с ним гуляла совсем другая женщина". и мы второй год идём тропинкой этих двоих - совсем другой женщины и совсем другого, но тоже без задних ног мопса. и только мы забываем о них, как снова кто-нибудь, а, может быть, и всё та же высокая женщина, очень суровая, очень похожая на выжившую в борьбе с маньяком джейми ли кёртис, спросит: "а у вас всегда была эта собака?" она была у нас всегда, говорим мы, улыбаемся, не обижаемся на джейми, ведь за ней гонялись частей десять - не мудрено забыть, что мы это уже обсуждали и под ёлкой, и под каштаном, и под абрикосом. но, конечно, и пугаемся тоже, потому что как ни крути, но кто-нибудь из них - женщина ли, мопс ли - умер, и однажды мы вот так же пропадём. но пугаемся несильно, потому что сирены давно объяснили нам: так и надо.

я мог бы и про продавщицу в местном молочном магазине, с которой у меня уже многомесячный поединок: я ей очень вежливо, а она не отвечает, ныряет под прилавок разбирать коробки, а если я совсем уже наступаю на неё со своим здравствуйте-вот ведь жарища на улице-пакет не нужно, спасаю планету-спасибо-спасибо большое-до свидания - смотрит из плена моей вежливости на чистящие средства у меня за спиной. и думает, наверное, как бы зачистила она этого пуделя, не сумевшего ничему этому помешать. за эти полтора года однажды только она сказала мне больше чем "пакет?": был морозный день, она курила на крылечке в своих оборках униформы молочного магазина, а потом, когда я выбирал творожки, долго кашляла над кассой, и вот тогда она сказала - не то чтобы мне, но всё же, кажется, если бы я не выбирал творожки рядом, она прокашлялась бы молча: "сама болею, сама курю". и посмотрела на чистящие средства с лёгким румянцем на щеках. ох и обрадовался я: да, там мороз, но когда куришь не так холодно, правда? не болейте. она посмотрела на туалетную бумагу, кашлянула и спросила: "пакет?" спасибо, не надо, спасаю планету. глупо, подумал я, ждать разговора от человека, если сам я слов своих - грохот, тревога, сирена - не слышу.

ну вот хотя бы так.

было и так понятно, что делать этого не надо, что я не могу позволить себе вспоминать и рассматривать, раз эта влажная тонкая плёнка и так следует за моим взглядом, куда бы я ни - буквально куда бы я ни – и всякий раз зима, мороз лезет в воротник, а там уже духи выходного дня, которые я стеснялся носить на работу в школу, а вот если из "дикси" выйти в сторону двенадцатиэтажек и тыльной их стороной пробраться к полю, в деревню, раздражать деревенских собак, смотреть на церковь, то можно и с этими духами. и даже за это бил себя (по глазам?): хватит, отвяжись, умоляю, проморгайся! но для текста, который я пишу (и не допишу никогда?), понадобилось посмотреть форму балкона, и я легко, как легко, забывшись, включают воду, когда сняли сифон, вбил улицу, дом, не испугался сайта виртуальный в (не могу дописать слова), нажал. и как вода катастрофически льётся из отсоединённой трубы, так и тут полетели фотографии 2002 года. кто-то обошёл каждый дом. всё серенькое, ещё без пластиковых, удушивших окна, стеклопакетов, а также осень, дожливый день, те машины, те лужи, та грязь у гаражей, пошёл по каждой улице, искал даже книжный развал в торговых рядах, который мы с мамой называли "у близнецов", в кинотеатре художественный идёт фильм "часы". в конце концов замаханулся, выстрелил в воздух, погнал себя, бесхребетную, безжизненную, меланхоличную дрянь вон. вон! и жил пару недель легко, пока сегодня не увязался за парочкой, от которой пахло совсем другими, но всё-таки моими духами, синенькими, дешёвыми, названными вслед за давно состарившимся киноактёром, который теперь уже не машет шпагой, не стреляет, не ругается с женой, а сладковато, синеньким, пахнет. даже в тень отступил, чтобы не видно было, как дрянь плачет.