«Так она и оставила не только овец, но и свое жилище, высокогорный луг, дикий виноград, сумах, горный ясень, кусты можжевельника и приземистые дубки, на которые смотрела все лето, кроличью шкуру, что заменяла ей подушку, котелок, в котором варила кофе, кучу дров, что собрала только сегодня утром, камни у очага — каждый был знаком ей по форме и цвету».

Это кусочек из рассказа Элис Манро. Я вспоминала его, когда уезжала из Батуми — он очень хорошо передает уезжание. 

Про приезжание ничего не могу вспомнить, может быть, потому, что каждому приходится изобретать его самостоятельно. Все изменилось, в общем и в деталях, даже луна в небе висит иначе. Это сильное переживание, даже если изменения к лучшему. Прежний опыт стал недоступен, как остров, постепенно он удаляется, над ним густеет туман. Новый опыт — тесный, как лодка.

Поэтому я попытаюсь простить себя за то, что бываю беспокойной и потерянной, как муха в запертой комнате. Надеюсь, что и вы меня простите (потому что текст, как известно, целиком зависит от состояния, а значит, я наверняка так или иначе транслирую здесь то, что переживаю).

Недавно, когда я в очередной раз сказала что-то про удивительность осени, меня спросили, неужели я так быстро забыла, как она ощущается. Я не сразу поняла, что значит «так быстро». Я прожила у южного моря сто лет. Сто лет собирала на набережной камни, а по вечерам покупала у знакомого продавца овощей вино и фрукты. Сто лет в садах за заборами опадали мандарины, спали по обочинам собаки и чайки кружили над стройками.

В. утверждает, что наши вещи были тяжелыми, потому что мне вздумалось везти с собой камни (а не из-за его гитарных штук, конечно). Но эти камни нельзя было не взять — я сто лет носила их в карманах пальто и в любой непонятной ситуации перебирала в руках. «Каждый был знаком ей по форме и цвету».

Первый месяц в чужой стране всегда тяжелый. Слишком многое нужно сделать, но сначала — понять. Мне до сих пор кажется, что многих процессов здесь я не понимаю и, соответственно, не знаю, что может пойти не так. Беларусы, как сказала Света Бень, очень осторожны и напряжены. Я просыпаюсь по ночам, лежу в темноте и прислушиваюсь, как доисторический человек в пещере. Я охраняю В. от диких зверей, придирчивых чиновников и других опасных существ, рыскающих снаружи. Балконная дверь приоткрыта, я слышу поезда и ветер, разговоры на улице, сову.

Это успокаивает, и я засыпаю.

Бывает, мне кажется, что, пока кто-то создан, чтоб лечить людей и строить ракеты, мое самое естественное занятие — прислушиваться и присматриваться ко всему вокруг, пытаясь увидеть-услышать что-то скрытое, пока В. в наушниках слушает подкаст.

Чаще всего я слышу и вижу что-то обыкновенное, конечно.

Но чувствую, что миру нравится эта моя нерациональная деятельность и что в обмен на внимание он дает мне что-то такое же невесомое. Например, ощущение неважности нашей бюрократической суеты или вот звук совы.

Надеюсь, что скоро все подописываю и смогу больше говорить здесь о литературе и меньше о себе.

#жыццё

Часто замечаю в городе таблички с надписью «страж места» и указателем. Знаю, что это про полицию. Но каждый раз почему-то представляю, будто где-то там в указанном направлении обитает древний дух, который защищает место от зла. Может быть, это память о стражнике, который когда-то бродил здесь, бряцая доспехами, и забыл перестать бродить. Или языческое существо, урбанизированное еще в Средневековье. Или ангел с костельного барельефа. Наверняка именно благодаря таким стражам Краков ощущается спокойным и благополучным.

Только я, в моем обязательно черном платье, с моей неустроенностью и склонностью думать мрачно, не вписываюсь в прозрачный сентябрьский пейзаж. Надеюсь, страж места меня не заметит.

#жыццё

Когда-то давно дедушка часто читал мне вслух.

Мне было лет семь. Бабушка уже умерла, старшие братья выросли и оставались на каникулы в городе. Я была нелюдимым ребенком и не умела заводить друзей. Так что мы с дедушкой проводили лето вдвоем.

Я уже хорошо читала сама, но мне хотелось, чтобы читал дедушка. Целыми днями я ходила за ним по пятам с книжкой из «Библиотеки приключений». Мы заключали пакты: взамен на чтение я помогала копать картошку и собирала яблоки. Мне нравились дедушкины сложные интонации — мой внутренний голос еще не был на такие способен. И особенно нравилась возможность слушать и одновременно воспринимать пространство, нашу маленькую комнатку с тусклой лампой на тумбочке.

Пока мы читали про Чингачгука и всадника без головы, с ковра на стене смотрели олени. Я лежала в кровати, обнимала угол одеяла и прислушивалась. Окно было открыто, и иногда за картофельным полем грохотали электрички, потом опять становилось тихо, так, что слышен был шум берез на ветру.

Сейчас вслух читаю я, а В. рисует и слушает. Южное лето ничем не похоже на беларусское, за окнами влажно и жарко, солнце, красное, как воспаленный глаз, стекает в море. Мне нравится, как мой голос трансформирует пространство, как текст сплетается с шумом нашего чайника и закатным пятном на стене.

Есть в этом что-то древнее и объединяющее. Примерно так, наверное, люди проводили время у костра или камина, только вместо сборника рассказов Евгенидиса у них был Гомер или знакомая старушка, знающая тысячу сказок.

Здорово быть такой старушкой, пусть даже со сборником рассказов. Это что-то меняет во внутреннем нарративе и помогает чаще писать.

Долго сидела на балконе и смотрела на собаку, которая спала в солнечном пятне.

Собака — черная с белым брюхом, маленькая и коротколапая. Я давно замечаю ее с балкона, а когда выхожу, никогда почему-то не встречаю — видимо, мы не совпадаем графиками.

Времена такие, что приступы отчаяния неизбежны, как плохая погода. Бывает, хочется закрыть глаза и упасть в темноту, как в море.

Чтоб держать глаза открытыми, я смотрю с балкона на собаку, которая лежит в солнечном пятне, вытянув перед собой короткость своих лап. В маленьком и обыденном есть какая-то большая сила.

#выжить

У меня всегда было плохо с литературным планированием: не пишется, когда не по-живому, или пишется, но получается какое-то ненастоящее.

Иногда мне говорят, мол, люди не чувствуют разницы между тем, что написано из мгновенного порыва, и тем, что создано на одной силе воли. Мне что-то не верится. Ведь мы либо схватываем в тексте что-то неуловимое, но критически важное, обычно затаенное, а тут на секунду приоткрывшееся. Либо нет. И тогда зачем это все?

В общем, по садовническо-архитекторской писательской классификации я кошмарный садовник.

Конечно, это неудобно. Как, например, писать что-то покрупней, а не рассыпаться вмоментными зарисовками? И что делать, если хочется поучаствовать в опен-колле с заданием?

В последнее время замечаю, что такой интуитивный подход хаотичен только на первый взгляд. Постепенно приобретаешь вполне контролируемый навык. Просто учишься не писать, а начинать писать, входить в подходящее для текста состояние.

Это непросто и не всегда возможно. Состояния спонтанны и неподатливы. Но иногда получается.

#протексты #состояния

Написала короткий рассказ — быстро и почти не думая, как люблю писать больше всего. Он пока отлеживается — может быть, со временем я что-то доработаю. Но вот что интересно — он опять 1) про женщину и 2) про какое-то истончение, какой-то надлом.

Не так давно, когда писать ничего не хотелось, В. предположил, что, может быть, мне пора завязывать с моими хрупкими девочками. Может быть, я исчерпала тему и пора поискать другие истории. Я согласилась. Я в курсе, что есть определенное однообразие — сквозное состояние, что ли, — в большинстве моих текстов и что хорошо бы его преодолеть.

Но разбрасываться образами, которые приходят сами собой — только успевай записывать, — страшная неблагодарность. Поэтому как есть.

Часто слышу, что у сборника рассказов должна быть общая тема. Так что, может, однажды вся эта сквозящая хрупкость еще станет моим преимуществом. Хотелось бы, правда, чтоб она не была исключительно женской, так что надо думать.

#протексты

Уже, наверное, не новость, что в наших литературных чащобах появился «Мох» — пространство для коротких рассказов. Учитывая маленькость большинства моих текстов, для меня это большая удача. Во «Мху» уже можно найти немножко меня.

Вот, например, «Забыла».

Я написала этот рассказ в литературной мастерской по заданию «Вспоминаем». Задание было простое — вспомнить что-нибудь значимое. Но мне всегда было трудно с заданиями.

Поэтому текст начинается так:

Ада что-то забыла. Что-то важное. От ее жизни будто отрезали кусочек, и она чувствовала покалывающую прохладу на месте среза, а рядом — сосущую пустоту.

Дальше — тут.

День кажется тихим, скорей про чтение, чем про разговаривание, и все-таки будет здорово, если расскажете, как оно вам.#тексты

Поселились на шестнадцатом этаже — еще выше, чем до переезда, под самой крышей. По утрам я пью кофе на балконе и смотрю с высоты на росчерки натянутых между домами веревок, на летящее на ветру белье — раздутые паруса чьих-то пододеяльников в розы. И мне кажется, что город вот-вот поплывет куда-то, как огромный корабль.

Прошлый дом был домом голубей, а этот — дом чаек. Они часто собираются на крыше. Иногда перед сном я вчувствываюсь в их присутствие: лежу в темноте под открытым окном, смотрю, как шевелится на ветру занавеска и думаю про чаек (потому что после новостей думать про людей совсем не хочется): не болят ли у них животы от сырой рыбы — и про противостояние с воронами.

Чайки гоняют ворон, как будто насмотрелись сериалов про борьбу светлых и темных сил. Ворон жалко — солнце здесь яркое.

Иногда, когда мне хочется подравнять внутренний нарратив и обдумать все в категориях сказки (это отличное ментальное упражнение, кстати), я называю чаек отчайками. Тогда их бесконечное кружение вокруг моей шестнадцатиэтажной башни становится частью сюжета.

#мир