Ещё весной, когда мы только обсуждали и готовились к новому сезону о чувстве дома, в одном из разговором Ваня Напреенко рассказал нам о некоем австралийском профессоре, который изобрёл термин Соластальгия. Ваня коротко рассказал нам об этой идее и я полез читать.

Прочёл и совершенно охренел.

Австралийский философ из школы экологических и биологических наук Университета Ньюкасла Гленн Альбрехт живёт в Долине Хантер и принимал активное участие в разнообразных природоохранных проектах. В числе прочего, ему удалось наблюдать за аборигенными сообществами здесь и обнаружить, что их восприятие меняющегося под воздействием природных и антропогенных влияний ландшафта, вызывает у людей тоску, которая схожа с ностальгией. Но в отличие от неё, эти люди никуда не уехали. Они остались дома, но мир вокруг них безвозвратно меняется и они никак не могут повлиять на это.
Так, философ Альбрехт открыл соластальгию.

«Соластальгия, в отличие от ностальгии, разрывающей пространственно-временные связи, определяется другим набором обстоятельств. Это боль, возникающая, когда человек осознает, что место, где онживет икоторое ему дорого, находится под угрозой (физического опустошения). Это проявляется в утрате чувства родства с местом, в ослаблении территориальной идентичности и в угнетенном состоянии, вызванном окружающими преобразованиями. Это отчаянное желание, чтобы место, где живет человек, продолжало приносить покой и утешение. Соластальгия — это не тоска по светлому прошлому и не стремление найти новый «дом». Это переживание утраты настоящего, проявляющееся в чувстве оторванности отнего, когда внешние разрушительные силы лишают возможности найти утешение. Проще говоря, соластальгия — это разновидность тоски по дому, которую человек испытывает, находясь «дома».

Мне кажется, что через концепт соластальгии удивительно точно можно описывать то, что происходит последние годы с моей страной, семьёй и близкими людьми, живущими дома, в России. Мы в «Поле» решили перевести эту статью, так как считаем, что она может помочь родить в языке говорения о настоящем новые слова и полутона смыслов, которыми, кажется, только и можно описывать происходящее. К слову, соластальгия стала одиним из центральных понятий для нашего подкаста.

Огромное спасибо Гленну за то, что согласился на этот перевод, а также за то, что принял решение выступить с лекцией в нашем лектории. Она состоится 19 октября в 13 часов по Москве. Ссылка будет в описании.

Кроме веб-версии, мы сделали pdf версию. Некоторым удобнее работать с текстами так. Забирайте и распространяйте!

У нас никогда не было собсвтенного дома. Это никакая ни трагедия или драма — большинство молодых семей живёт в съёмном, не своём жилье, это вариант нормы. Но отъезд из России значительно обострил размышление об этой точке, особенно в контексте вариного детства. В самом деле, у меня была роскошь жить в стабильном и спокойном, фиксированном месте, в котором меня всегда ждала прабабушка и родители, я знал, что с ним точно ничего не случится и это до сих пор, так или иначе, является безопасной зоной, в которую я могу уйти и сохраниться, если вокруг руины. Я смотрю на Варю и не уверен, что у неё есть такое место. Признаться, я вообще не уверен, что это про место.

Вчера в «Поле» мы выпустили невероятно красивый проект Наташи «Пусть моё станет твоим», который она снимала последние 10 лет. Это удивительное совпадение, обнаружить в своей сумке случайно взятую с собой мыльницу, заряженную плёнкой, и отправиться с ней в другую, новую жизнь. Полтора года она документировала то, что происходит с нами, но в большей степени — с Варей, конечно же. К этим свежим картинкам Наташа добавляет архивы фотографий, которые снимали её дедушка (которого она никогда не видела) и папа. И всё это ложится в её собственный цифровой телефонный архив, где сняты первые 10 лет жизни нашей дочки.

Наташа пытается передать Варе свои детские воспоминания, чтобы подложить соломку и дать ей референс той устойчивости, носителями которой мы являемся. И из-за отсутствия которой у ребёнка мы сильно переживаем.

— А давайте сегодня классным ужином отметим этот день? — радостно и восторженно предложила Варя с самого утра. Мы переглянулись и улыбнулись. Вчера был год, как мы приехали в Германию.

С момента переезда из лагеря в квартиру прошло чуть больше двух месяцев, но ощущения такие, что мы живём здесь уже очень и очень давно. Очевидным образом, насыщенность нашей жизни после переезда совершенно иного рода. Первый месяц мы пытались вспомнить, как это — жить в своей отдельной квартире. Коллективный быт фантомами преследует нас до сих пор, но всякий раз ты как ото сна просыпаешься от этого чувства, когда идёшь, скажем, в душ — а там он только для тебя, там нету ещё пяти кабинок и тесноты, ожидания вошедшего в дверь и грязного пола. 15 мая мы въехали в пустую белую коробку нашего нового места жительства и за прошедшее время уже смогли его обжить: мы купили и я собрал кухню, у Вари появилась своя детская комната, мы с Наташей тоже живём в отдельной. Довольно сложно ценить такие вещи, не получив опыта расставания с ними.

За этими новыми двумя месяцами предыдущие 10 в конейнере остаются лиминальными. Всякий раз, когда сейчас спрашивают «давно ли ты в Германии» мне сложно это определить. Технически уже вот год, но фактически и аффективно 10 контейнерных месяцев слепились в одну точку, в которой так много всего происходило, и в которой ничего не было, глядя отсюда. Предельно насыщенная пустота, которая перестала кровоточить, как только мы из неё выбрались. Поэтому я не могу писать больше. Могу не писать — вот и не пишу. Ровно год назад не писать я не мог, хотя и не знал как это делать. Но сейчас у меня есть эти записи, которые подтверждают, что всё это — было. Это не показалось и действительно случилось со мной и с нами. Этот формирующий опыт нам удалось пройти вместе и многие вещи значительно переопределились благодаря нему. Из контейнера мир устроен немного иначе, чем из любой другой точки за его пределами.

Мне ещё предстоит много думать обо всём этом. С октября я снова буду учиться в университете и с большой вероятностью этот опыт станет материалом для моей магистерской работы. Многие из тех, кто читал мой дневник, в эмоциональном, а кто-то и рациональном отклике, говорят, что нужно этот текст превратить в книгу. Я и сам думаю об этом и даже делаю подходы к форме. Если вы знаете, с кем я мог бы поговорить об этом — напишите в личку, пожалуйста.

Не то, чтобы запланированно, но вчера утром мы сели и купили в нашу новую квартиру диванчик для гостиной, матрац в спальную, много мелких штук из Икеи, беговые кроссовки, четыре очень красивых тарелки, дорожку на обеденный стол и вкусный ароматизатор для комнаты. Варя купила себе фартук и приготовила нам ужин — собственноручно сваренные макароны, которые мы положили в купленные тарелки, ужинали, и вспоминали этот год.

Кажется, спустя почти два года после отъезда из России мы наконец-то получили возможность начать строить нашу новую жизнь. Но с этим опытом мы уже не будем справляться, в нём мы будем жить и, по возможности, не забывать предыдущий.

21 июля 2024
Майнц, Friedrich-Ebert-Straße 45
367 день эмиграции

Переехали.

*✖️ 2/2 ✖️***

Война, страх, расставание с прежним миром, обнуление. Мы уже прожили это за два последних года и что нам ещё предстоит прожить — мы не знаем. Но на 15 мая нам предварительно и без подписанных бумаг назначена передача ключей от социального жилья в другой стране и в другом времени. Другим нам придётся строить здесь то, что мы не смогли успеть ранее. Я думаю об этом и слышу волнение. Не от того, что снова будет неизвестное — уж с чем, а с этим мы накрепко выучились справляться. Волнение от того, что нужно будет снова вернуться на руины той домашней, интимной, только для нас троих, как-то даже мещанской мечты, которую уже однажды мы позволили взорвать. Волнительны не столько белые стены пустого жилья, сколько возможность вновь утратить этот так долго ожидаемый семейный мир в месте, которое вы создали для себя.

Обнаружение возможности не метафорической катастрофы, которая утягивает за собой всё, включая базовые ценностные установки, язык, смысл — вот что на самом деле страшно.

5 мая 2024
Майнц, Mito Asian cuisine
274 день эмиграции

*✖️ 1/2 ✖️***

— Привет, — слышу за спиной голос соседки Д. и поворачиваю к ней голову.
— Привет, — отвечаю, но почему-то это звучит не так, как несколько недель назад.

С момента, как мы получили подтверждение от всех инстанций, что в ближайшее время сможем переехать, как-то автоматически система чувств и реакций переопределилась. Уверенность в отъезде из лагеря незаметно переопределила мой внутренний резонатор: я снова стал гостем здесь. Примеряемая новая неизвестная и уже такая не привычная жизнь в собственном (съёмном) жилье, раздумья об обустройстве быта в нём, откапываемые в воспоминаниях точки сознания, связанные с прошлыми жилищами, их устройством, даже с гаждетами в них — всё это разворачивает меня от места, в котором мне всё ещё предстоит жить какое-то время. Я помню свои ощущения от пребывания в лагере в первые недели, когда я ещё не был своим здесь и только пытался понять, из чего именно состоит местный мир, какие неформальные правила я должен усвоить, чтобы перестать стесняться и получить внутреннее моральное право распоряжаться этим местом так же, как наши соседи. Теперь же все эти правила мной усвоены, но перспектива переезда оттеснила их все как не имеющие больше серьёзного значения для меня. Отсюда новое отношение к обязанностям и здешнему быту: оно больше не проникает глубоко внутрь и, как следствие, не запускает рефлексивных процессов. Я перестал с этим соглашаться, оспаривать, смиряться или бороться. Теперь я просто нахожусь здесь и колышащийся на горизонте день отъезда убеждает, что это уже часть важного, но прошедшего. Это уже опыт, а с ним стоит не бороться, а учиться сожительствовать.

К слову, мы так и не уверены до сих пор в переезде на сто процентов. Всё зависящее от нас мы сделали, все подтверждения получили, но подписанных документов на руках у нас так и нет. Тем не менее, это никак не мешает нам готовиться. В первомайский выходной несколько часов занимались с Натахой подбором бытовой техники в квартиру, а также пытались нарисовать план кухни, вернее кухонной зоны — малюсенькой полукомнатушки с окном на балкон, где придётся устанавливать холодильник, стиралку, в перспективе посудомойку, придумывать систему хранения всего. Кажется, мы впервые так много времени проводим вместе за заботами о доме. Интуитивно я предполагал, что этот процесс будет успокаивающим, на деле всё не так. Стоимость чего угодно в Германии просто невероятная. Всякий раз всё что необходимо не влезает в отведённую площадь. Большой выбор тоже фрустрирует. В итоге, окончательно определились только с икеевским блоком-кроватью для Вари.

В 2018 году мы начали мечтать о собственном жилье. Так, тихонечко, прикладывали себя к разным вариантам. К концу года образовался план: нужно купить машину, чтобы на ней ездить и выбирать землю, которую мы купим и начнём строить свой дом. В 2019 году мы много работали, чтобы отложить деньги и в начале 2020 года начать этот план реализовывать. В бесконечных перелётах, гостиницах, вписках и по возвращению домой я смотрел в ютубе ролики о каркасном строительстве, ленточном и свайном фундаменте, планировки жилища, подписался на несколько семей, которые рассказывали о процессе строительства своих домов, изучал автомобильный рынок, приценивался, даже ездил на тест-драйвы, разбирался в автоматической и роботизированной трансмиссии. Мы много времени тратили на то, чтобы представить себе нашу будущую жизнь. Потом наступил 2020 год, ковид создал глобальный дефицит микрочипов, из-за которого цены на всё выросли беспредельно и наши накопления стали вполовину меньше, я ушёл со всех работ делать «Поле», мы старались не закрыть «Маршак» и не опустить руки. В 2021 году мы возвращались к нормальной, казалось нам, жизни после года-которого-не-было и его «катастрофы», наши планы снова стремились в будущее и обещали, многое обещали.

*✖️ 1/2 ✖️***

— Как дела? — спрашивают.
— Хорошо, — честно отвечаю и боюсь накликать.

Мы нашли жильё, я поступил в магистратуру, закончили монтировать фильм, запустили несколько больших проектов в работу — всё правда хорошо. Наверное, это впервые за 10 месяцев, когда я могу сказать о своих делах так. Но интуитивно я так привык за последние годы, что хорошо не бывает, что хорошее — это просто случайные проплешины в том вязком, тинном пространстве, в котором мы живём. Привычка к разрушающим событиям и плохим новостям укореняется. В некотором смысле текущую простую человеческую радость я стыжусь, хотя, Господи, как же прекрасно — завернуть за русскую думерскую панельку и почувствовать, что ещё не забыл как жить. Вспомнить, что время бесконечного преодоления, съёживания и меланхолии до горизонта конечно. Об этом и правда не трудно забыть.

В субботу ездил на родину Эрнста Блоха, в Людвигсхафен. Меня попросили сделать съёмку одного человека. Он участник АТО, попал в плен, его пытали, простреливали ноги, кинули в подвал чтобы помер. Он выжил и ему даже удалось с семьёй уехать в Германию. Когда мне коротко пересказали его историю, а также сообщили куда нужно будет ехать — я хотел отказаться. Я боялся ехать, так как не мог знать как он отреагирует на меня. Люди везде люди, как только ты с ними встречаешься. Заочно воображение рисует чёрт-те что. Моё сразу же нарисовало бравого украинского солдата, у которого есть полное право спрашивать с меня за то, что произошло с ним и с его страной. А мне предстоит молчать. Что бы он ни говорил и ни делал — зашить себе рот и терпеливо молчать. К тому же, они так же живут в лагере и я не понимал, как можно не разрушая приватность всё же сделать съёмку.

Я тянул с ответом. Сутки ходил, думал. Вернее, скорее пытался прислушаться к мирозданию и себе. Думать в таких вещах нет никакого смысла. Я пытался почувствовать, нужно мне ехать или нет. В этом прислушивании я старался разглядеть знаки, зашитые в мою реакцию на эту потенциальную поездку. Я категорически не хотел встречаться с этим парнем, к тому же, как я буду снимать их в лагере, если я не снимаю в своём? Мне больно и гордо допустить, что я встречу человека, наделённого правом говорить. В конечном счёте я понял, что это просто моя защита, которая не позволяет пробить мою зону комфорта, объясняющая и стремящаяся рационализировать почему именно не нужно выходить за её пределы. Я вспомнил по одной из прежних жизней, что подобного рода страхи — верный признак того, что нужно действовать с точностью до наоборот. Нужно прорубать комфорт, открываться возможности быть уязвлённым, попасть в стрессовую ситуацию, столкнуться с чьей-то реальностью, легитимно прожить в ней какое-то время и, приняв её как собственный опыт — вернуться домой, продолжить жить свою жизнь, но другим, гораздо более сложным и богатым, благодарным человеку, который пустил, позволил прикоснуться к иному.

Я принял решение ехать.

Шли и шли и пели «Вечную память», и когда останавливались, казалось, что ее по залаженному продолжают петь ноги, лошади, дуновения ветра.

В голове вата. Всё что могу — отрываться от занятий немецким и на парах смотреть фотографии той самой очереди, в которой, конечно же, должен был быть и я тоже.

За прошедшие две недели совсем перестал чувствовать, как переживают сегодняшний день люди в России. Это переживание больше не доступно моему опыту. Сегодня вместе с гробом Алексея хоронят мою иллюзию, мечту о возможности жить физически в одном месте, но существом — в другом.

Потрясло лицо Алексея в гробу и стрим на канале «Алексей Навальный», где мать смотрит на то, как парни зарывают могилу.

Разобран.

1 марта 2024
Майнц, Euro Schule — Bettelpfad, 98
218 день эмиграции

✖️ 2/2 ✖️

Сегодня проснулся, чувствуя удушье. Уже две недели как нас начала разбивать аллергия. В февральском майнцском воздухе большая концентрация ольхи и вербы. Как и в Москве, у меня проявляется астматическая стадия, когда затрудняется дыхание, вызывая довольно сильный кашель. На прошлой неделе такой приступ был у Наташи, сегодня вот у меня. Она сходила к врачу. Врач послушал её лёгкие и сказал, что это либо аллергия, либо вирус. Идите-мол домой и если будет хуже — приходите. Наташа настаивает, чтобы я тоже пошёл к врачу, но я не вижу смысла этого делать.

Удушье другого рода приходит всякий раз, когда после утреннего возвращения от вариной школы в лагерь я захожу в контейнер. В общем коридоре всегда жарко, пахнет смесью средства для мытья пола и тем запахом, который часто образуется в общественных кухнях. От входной двери до нашей комнаты метров 20. Их я прохожу всякий раз с ощущением безысходности.

По пути в контейнер сегодня снова заглядывал в окна людей на первом этаже зданий. Видел женщину в большущей гостиной-столовой, которая сидела за столом прямо под точечной лампой. Идеальный свет для фотографии. Она сидела, прижав обе руки ко рту, как это делают люди, получившие страшные новости. Глаза под очками не плакали, но были опустошены. Она сидела одна в своей огромной комнате в невероятно уютном свете жёлтой напольной лампы и по виду не знала что ей делать. Я зацепил это взглядом за полсекунды. Это была идеальная документальная фотография.

22 февраля 2024
Майнц, Bettelpfad 98
210 день эмиграции