воровство отдает ароматом гудрона, пахнет дизелем, пахнет свежим бетоном. воровство отдает ароматом шпаклевки и морилкой, олифой в пролетах шманит; пахнет мокрыми тряпками утром в подъезде, пахнет мусорным баком, что долго стоит.

«Я обозналась, — сказала Мамонтиха. — Я очень давно ищу Сына! А вы так похожи!» — и она заплакала.

«Ты что себя в ней не узнаешь? — закричали Олень, Обезьянка и Какаду. — Посмотри, у нее хобот и уши как у тебя! Она сына ищет, а ты нашла! Скажи где ей найти своего?»

«Тише!» — сказала Большая слониха и подошла к Мамонтихе. Она внимательно посмотрела на нее и сказала: «Не плачь! Мы действительно похожи. Только я Слониха, а ты — Мамонтиха! Но все-таки мы – Матери!»

«Я понимаю! — сказал Мамонтиха. — Скажи, где нашла ты своего сына?»

«Когда-то давным-давно, когда настали Великие холода, мамонты пришли с Востока на Запад и стали биться со слонами. Годы шли, а бивни продолжали скрежетать. Теперь все Сыны здесь.»

«Значит, он тут! Где они спят?» — обрадовался Мамонтиха.

«Здесь и покоятся наши Сыны, Мамонтиха. Мы стоим на их плоти, мы стоим на той самой земле, что саваном служит теперь им!» — произнесла тихо Слониха и указала хоботом на гранитные стены. Высеченные буквы сливались в вереницу бесконечных бликов, словно звезды в эту лунную ночь.

«Здравствуй, Сыночек!» – Мамонтиха закрыла глаза ушами и тихо заплакала. Шерсть ее медленно опадала на землю, а ветер развеивал, будто пыль.

Луна катилась по небосклону. Большая Слониха и Мамонтиха стояли бок-о-бок. Животные молча глядели вглубь себя.

Обезьянка спросила: «Как вы думаете, это правда, что мамонты станут слонами?»

«Не знаю», — сказала Олениха. А мудрый Какаду сказал: «Какое это имеет значение? Дети их здесь, и это главное!»

Сказка Мама для Мамонтенка.

Случилось это на берегу далёкого Темного Моря.

Однажды закончилась вечная мерзлота. Пригрело солнышко, и лед стал медленно-медленно таять. Наступила оттепель. Она порой наступала в этих краях.

Во льдах замерзшего города, замерзшая Мамонтиха оттаяла от окна в потустороннюю действительность, нажала на кнопку пульта от окна и звук опадающих сосулек разбудил ее воспоминания. «Сына!» — позвала Мамонтиха, но ей никто не ответил. Она подождал немного, и снова повторила. Она повторяла до тех пор, пока теплые капли не налили ее щеки кровью. Мамонтиха решила искать Сына.

Долго шла Мамонтиха. Иногда она останавливался и звала Сына, но Сына нигде не было. Мамонтиха устала и проголодалася. Капель пела гимн жизни, Волки и Медведи размыкали клетки и возвращали всех увезенных по домам. Уставшие беременные самки с оравами детенышей ходили по улицам взад и вперед.

«Кто ты такая?» — услышала она чей-то голос. Это был Северная олених. Мамонтиха испугалась.

«Я Сына ищу!» — сказала она. «Так ты мать!»- удевилася Северная олениха. «Мать, — повторила Мамонтиха.- Я смотрела в окно передач, потом очнулася, а Сына нет!» И она вздохнула.

«Я никогда не видела твоего Сына! — сказал Олениха. — Может, его знает дядюшка Морж?»

Дядюшка Морж очень удивился, увидев Мамонтиху. «Кто ты такая?»- спросил он. «Я – Мать! — сказал Мамонтиха. — Я смотрела в бездну экрана, потом проснулась, а Сына нет!» — «А как зовут твоего Сына?» — «Сын Сыныч!» — сказала Мамонтиха.

Дядюшка Морж вспомнил, что давным-давно, когда на Западе была жара, отсюда отправлялись разные сыновья.

«Но они ушли, когда настали Великие холода! И никто не вернулся обратно.»

«Я тоже хочу уйти! — сказала Мамонтиха. — Я хочу найти своего Сына!»

«А ты не побоишься? Ведь может...» — спросил его Морж и Северная Олениха.

«Я тоже хочу уйти! — сказала Мамонтиха. — Я хочу найти своего Сына!»

«Не побоюсь!» — сказала Мамонтиха.

Тогда Морж подогнал к берегу большой льдину, Олениха принесла траву в дорогу, и Мамонтиха отправилась на Запад за Сыном.

«По Темному Морю в чужбинной земле
На тающей льдине, иду по воде.
Меня не пугают прогнозы в молве!
Я в поисках Сына, иду по воде!
Скорее до Сына добраться хочу,
«Сыночек! Мой милый!» — ему закричу.
Пусть Сынка услышит, пусть сын мой придёт,
Пусть сына меня непременно найдёт!
Ведь так не бывает на свете,
Чтоб были потеряны дети?»

И вдруг льдина под Мамонтихой подтаяла и разломилась! «Сына!» — закричал он.

И тут появились Дельфины. Они подхватили Мамонтиху на спины и помчались к земле. Дельфины выбросили Мамонтиху на песок и уплыли. Мамонтиха открыла глаза.

Это было стертая с лица земли место.

Перед ней была Олениха, совершенно такая же как там, дома.

«Ты кто такая?» — спросила её Мамонтиха. «Я — Олениха, — ответила Олениха.- А ты кто такова?»

«Мать, — сказал Мамонтиха. — Я ищу Сына. Дядюшка Морж сказал, что он здесь.»

«Я не видела здесь твоего сына! — сказала олениха. — Может быть, Мудрый Какаду ее знает? Он живёт на свете очень давно!»

И Олень позвал Какаду. Какаду очень удивился, увидев Мамонтиху, и сказал, что давно не видел такого зверя. И они с Оленем стали думать, где искать Сына этой Мамонтихи.

«А я знаю, где ее Сын!» — вдруг услышали они чей-то голос. И они увидели Обезьянку. В руке у Обезьянки был пульт от экрана. «Лови!» — крикнула она Мамонтихе.

Мамонтиха поймала пульт хоботом. И тут все закричали: «Да это же Слониха! Только совсем махровая!»

«Так, значит, я — Слониха! — обрадовалась Мамонтиха. — Значит, мой сын здесь, и вы его знаете?» — «Конечно! Его знают все. Мы отведем тебя к Большой Слонихе!» — закричали звери. И они пошли к большой Слонихе.

Скоро настала ночь и взошла луна. Они шли сквозь выжженную землю, шли мимо разрухи и строек, шли мимо ристалищ, мимо бараков и обломков. Но они все шли и шли. И наконец пришли на поляну. Там, вся залитая лунным светом, стояла Слониха. Она тихо стонала.

«Сына!» — закричал Мамонтиха. Слониха оглянулось: «Кто это?»

черновик пьесы:

— десять тысяч?
— в чем смущение?
— он разлил половину бутылки.
— и как он это сделал? вот послушай: ты входишь в ресторан, вежливый и галантный швейцар отворяет двери и улыбается всей полнотой мигрантской души, услужливая хостес проводает тебя к идеально расположенному столику на берегу океана, где открыв страничку социальных сетей ты встречаешь несколько милых (на твой вкус) видео, остановив свое внимание на приборах ты решаешь снять фото, после чего говоришь мне об этом, мы рассуждаем вслух об этом месте и уславливаемся что нам нужны такие приборы и еще пара тройка аттрибутов в островном стиле для новой столовой. ты возвращаешься в социальные сети и пока листаешь ленты натыкаешься на аттрибуты, салфетки и прочие существительные, которыми живописал наш диалог. тем временем оффициант приносит восхитительно сервированные закуски, пока твой умный календарь считывает твой пульс и температуру, сводит их со всеми данными и выводит приближающиеся «дни» оповещением на экране гаджета, в связи с чем ты принимаешь решение последить за своими эмоциями и тут гладко выбритый азиат с укладкой в стиле 70х годов, опуская горлышко бутылки чтобы налить нам вина на пробу из-за оптической иллюзии между двумя блистатильно чистыми бакалами проливает тихое розовое вино прямо на стол. ты с достойной сдержанностью встречаешь эту оказию и мило улыбаешься ему в ответ. он, в свою очередь краснеет и старается исправить случившееся, ему это достаточно быстро удается сделать, пока менеджер извиняется перед нами в колличестве двух бутылок моего любимого розе. видишь ли, среди этого «идеального мира», который так и норовит полизать наши чресла случилось то, что называется жизнью, событием, если хочешь, это настоящий, без преукрас, спектакль суеты из мертвого клиентоориентирования.
— и все?
— и еще одна такая бутылка стоит 15 штук, а у нас их по итогу было три.

Это время, крутя свою гайку в моем сознании, использует в качестве шайбы все то, что раньше окружало меня. Стабильности нет, всё вокруг становится мнимым. Кажется, будто я не смогу вернуться к обыденности, а обыденность не найдет дорогу обратно ко мне. В мире, где даже загрузка обычного видео становится актом смелости, приходится скрываться. Я уклоняюсь от всего, включая себя, и это уклонение больше похоже на самобичевание.

Я бью своё сознание попытками просто жить. Живу, делая вид, что всё так же, как было раньше, хотя это далеко не так. Мои друзья все чаще обращаются к психотерапевтам, погружаясь в психоанализ, исследуя собственные разломы. Мы все как перегоревшие лампочки; перегорели, потому что напряжение было слишком сильным. Это напряжение продолжает давить на нас, и кажется, что починить нас уже невозможно.

Продолжать так же, как раньше, становится всё труднее. Напряжение воздуха нарастает, как будто оно готовит нас к неминуемому взрыву. Наслаждение моментом ускользает, уступая место ощущению постоянной угрозы. Мы остаёмся заключёнными в своих мыслях, каждый на своем посту, готовые к разряду. В конце концов, возможно, придется сгореть, чтобы что-то новое могло возникнуть из пепла.

В этом мире перенапряжений и постоянных вызовов ищем спасение, но каждый шаг кажется опасным. Сознание требует перезагрузки, но как перезагрузить что-то, что уже давно функционирует на пределе? Навигация через хаос современности требует не только смелости, но и новой мудрости — мудрости, способной переосмыслить саму суть нашего существования.

бизнес-искусство-политическая повестка

уберите лишнее из треугольника печали.

знаешь, меня фрустрирует это пожирающее ощущение превосходства. во мне нет ничего идеального и тем ни менее моя самость раскрывает павлиний хвост, когда речь заходит на некоторые темы. у меня нет докторской степени по разговорам о «вообще» политике, «вообще» философии и других категориях «вообще» и все же каждый раз фрустрация настигает меня спустя разговор. бороться с природой очень сложно, а со своей природой крайне невыносимо.

пылесос забившийся под диван. робот, который истошно пытается выбраться, из капкана узкого пространства, крутит своими шестеренками в ворохе из катышков красноватого ковра. эта автоматизация, разрушающая автоматизация. она раздирает все вокруг в попытке сделаться человеком для человека. автоматика старающаяся увидеть полноценную картину бытия из чисел этого буквенного мира. мы говорим наборами звуков чтобы потерять восемьдесят шесть процентов информации и переводим эти попытки в объекты, мыслящие двумя числами. у пылесоса есть имя, он получил его благодаря запросу в приложении "назовите устройство", я пытаюсь назвать устройство мира в паре слов, но у меня не получается сформулировать даже собственные планы на день. эта машина не научится любить это пространство, даже если мне удастся освоить пайтон. любовь. насколько давно в моих спецификациях отключена геолокация по сердечному признаку? достаточно чтобы расценивать ее как отрофированный функционал. сегодня в шутку, основанную на правде, мой друг назвал меня скуфом. скуф. улыбка все чаще отвергает мое лицо и гримасничает извилинами причин и доводов. доводить себя до исступления в поиске ключа от заброшенной квартиры. квартиры с письмами и воспоминаниями от любовей. нужно было ценить все эти относительные отношения. "ты сам творец своего счастья", а я творец своего несчастья. мне хорошо. хорошо в попытки высказать все то, что закупоривает мою мысленную артерию и отторгает все потенциально прекрасное. я устал искать свои переломы на снимках чужих мрт, что прячутся в видеороликах психологов с ютуба. все эти признаки очень уж подходят мне. больше чем рубашки и штаны ярких цветов. можно смело умозаключить: мой герой соткан из ошибок. я точно знаю как не нужно и предполагаю на что следует обратить пристальное внимание, но создавать крепкие союзы умею сугубо в мозгу. мои нейроны воспитаны на спектаклях лучших лет одного несуществующего театра, а ностальгия заставляет пересматривать спектакли в записи. куда мчится этот ветер и в чьи паруса он дует? надежда не покидает наши сердца и мое тому не исключение. я все еще испытываю надежду и она с легкостью проходит это испытание временем. для нее нет невозможного, она стойко сносит удары судьбы в виде попыток сердца синхронизировать свой ритм с кем-то приятным моим пяти чувствам. колеса этой машины вертятся и выдирают ворс из ковра, робот продолжает попытки выбраться из под, а я сижу над и думаю, что я над.

чего и говорить о трансцендентном, когда ты тварь имманентная.

мой эмпирический путь замыкается. он больше походит на кольцо ошибок. мои кольца замыкаются в след твоим на умных часах. не перестаю вспоминать о своих шрамах, ментальных и физических. там в коре головного мозга давно уже бороздят просторы короеды из вредных привычек: самобичевание, поиск шероховатостей, погрешностей, несуразности. во мне гигабайты из причин все бросить. где-то тут раньше лежало руководство счастливой жизни, но мне было так холодно после расстования, что я растопил ею печурку и заварил ромашковый чай для успокоения. возможно я просто слишком успокоился и все те, кто упокоил свои души, те, кто раньше носил мое имя на отдельной странице в паспорте, уже не направят мне свои голосовые сообщения в зеленое приложение. оно увяло, в пору ему стать желтым с бурыми вкраплениями, ведь теперь там сугубо “рабочие моменты”. мгновения из моей обыденности вырастают на грядках ожидания и мне кажется, вот-вот взойдут молодые побеги, но нет и былинки. круги из метафор рубят мои попытки стать взрослым и укладывают стволы в вагоны товарняка, стрелки переходят мне дорогу и вот уже второй час ночи. горло забито сажей. плечи теряют сажень. эта двухлетняя кутерьма забирает надежду на светлое. светлое теперь только пиво и то едет к нам контрафактом, а хочется контраргументов в пользу справедливости и чистоты. куда-то сюда прибывают эти охапки скудных мыслей. увидеть которые нельзя, но можно ощутить.