Пару недель назад я лазила по карманам зимней куртки и очень удивилась, найдя там не косарь, а пачку шоколадного Мальборо.

Казалось бы, какая ерунда.

Но я смотрела на неё минут десять, пока в голове со скоростью советской электрички неслись воспоминания о худшей за все время зимы.

Вот я первый раз зажевала истерику, потому что рядом чужой человек.
А вот она ядовитыми реками разносится по крови и разъедает органы.
Вот я у золотой таблички в психиатрическом отделении, сижу на железном стуле и пытаюсь понять, что здесь делаю.
А вот я плачу, потому что психолог попросила посмотреть на себя со стороны.

Сейчас все по-другому, конечно. Я прошла терапию, справилась с болью, снова радуюсь жизни, меня не ебут панические атаки.

Я прошла войну и вернулась домой — в свое привычно-хорошее состояние.

Но в памяти так отчетливо звучит горн осенне-зимнего призыва, что любая смена настроения без причины вызывает страх. Страх оказаться снова среди летящих пуль и взрывающихся под ногами гранат.

И дело не в том, что я не готова. Что не справлюсь или дезертирую. Я просто не хочу больше воевать. Не хочу доказывать свою силу, свою независимость.

Я все давно доказала.

Но почему-то все думают, что отращивать яйца — такой же приятный процесс, как печь куличики к Пасхе. Что каждый человек, на голову которого тяжелым чемоданом падала ответственность за «чужие» проблемы, прячет свою легкость до лучших времен. А потом, по волшебству, достает её с антресоли.

И прекрасно, если она действительно стоит среди заплесневелых банок с вареньем и огурцами.
И прекрасно, если она не разбилась и не засохла сладковатой коркой на холодном земляном полу.

Прекрасно, если вы выжили и готовы пережить ещё одну зверскую зиму.

по сути, единственное, чем мы занимаемся в отношениях, это пытаемся сделать чужого человека членом своей семьи

Скука — не главное проклятие маленького города.

И даже не то, что здесь одна главная улица, проникающие в душу чужие глаза и фонари, подсвечивающие только столб.

Здесь происходит медленная и незаметная трансформация.
Твоя трансформация.

С каждым днем ты становишься чуть более неважным. Чуть менее вкусным.
Город будто спиливает твои острые углы, разрешая надеть футболку с пятном и всунуть местный сленг в мимолетный диалог с соседом.

Ты не пользуешься трасянкой*, ты становишься ею.

Трасянка (с бел.) — болото.
В понимании местных — это смесь русского и беларуского языка.

Я не нахожусь здесь более 2-х недель, иначе выкорчевывать из себя этот флер становится очень тяжело.

Получается, ошибался немец из фильма «Брат». Не большой город — страшная сила, а маленький.