Страшно.

Открыв белый лист блокнота мне пришло осознание, что я не могу писать то, что я хочу. Именно так, как я хочу.
Всегда приходится делать это пóходя, как бы в шутку, как бы в сказку, словно надев на слова презерватив.
Строчки текста расплываются от перламутровых слез, излившихся в контрацептив и делаются не тем, чем должны были. От этого становится неуютно и тоскливо.

Идя по улице я вглядываюсь людям в глаза, думая: "Знали бы вы, что у меня сейчас в голове, обходили бы за квартал."
Чëрт, а у них-то что в головах?
Малохольный юноша, зачем-то взявший в школу большую чёрную сумку.
Рахитный бык, хранящий мумию бабушки на балконе, смачно кайфуя на её пенсию.
Хрупкая отличница, оставившая новорождённого на воспитание собачьей стае.
Одутловатый качок, страстно посматривающий на субтильных мальчиков.
Дедок, собирающий дома через чур много селитры.
Обосравшийся в штаны пьяница, мечтающий о рае на земле.

Мне бы хотелось уметь менять кожу, становясь другим человеком, каждый раз, когда я говорю честно и открыто. Чтобы, после, растворяясь в переходе, быть недосягаемым для смертоносных квадроберов (Вот!) и мнения окружающих.
Но я просто опять и опять надеваю на себя этот огромный гандон и плаваю в смазке из самоцензуры и страха.
Сука.

👨‍🦰

Я - мужчина.

Папа, прости!
Я не стал настоящим мужиком, как ты.
Я не люблю футбол и рыбалку, не пью водку литрами, не пропадаю в общагах с чужими бабами, не душу и не бью мать по лицу.
Я проколол ухо и ношу длинную серёжку. Мне нравятся фильмы Ксавье Долана. И после них мне не хочется подставить кому-то зад. Представляешь?

У меня хорошая работа.
Да, там мне не отрубит пальцы станком, но она всё равно очень сложная, интересная и важная.
Эх, папа! Если б ты видел меня, то, наверное, вышел бы в окно... и упал лицом в свой ëбаный огород.

Я бы очень хотел, чтобы у меня осталось детское воспоминание о надёжном отце, который всегда поможет и подскажет, если я что-то сделаю не так. Оно пахло бы крепким одеколоном и колючей щекой, но... Вместо этого оно пахнет мамой - женщиной, которая заменила мне тебя, стала другом и проводником в этот жестокий и огромный мир, научила меня бриться и общаться с людьми.

Но я хочу сказать тебе огромное спасибо, пап.
За то, что показал каким не нужно быть, своим личным примером отвратив меня от желания идти по твоим стопам.

Что ты значишь для меня?
Да примерно тоже, что значит для Волги чей-то харчок, плавающий в пене у берега. Ты просто однажды исторг из себя клетку, за которую не собирался нести ответственность, вот и всё. И эта клетка теперь - я.
И если однажды мне скажут, что тебя больше нет, то вряд ли это испортит мой день, особенно если он солнечный.

Я забочусь о близких, внимателен, и самоотвержен. Я приношу в жертву каждому новому дню самое ценное, что у меня есть - эго.
Я люблю и любим.
Я мужчина. А ты - нет, папа!

Etat libre d'orange - Je suis un homme(Я мужчина)

🍎🍏🍎

Глаза Адама заволокло слезами. Это было видно даже через двойное стекло вагонного окна. Солëные ручейки текли по щекам и падали вниз на грязный, пыльный пол. Каждая слезинка, достигнув ровной поверхности, превращалась в маленький росточек с цветком на конце. Цветок распускался и тут же увядал, ведь - чудеса чудесами, а цветы не растут на линолеуме, как ни крути.
Впрочем Адам этого не замечал. Его взор был прикован к одной точке.
На осеннем перроне, прямо по ту сторону окна, стояла девочка, которая ëжилась от холода, в накинутой на плечи кожанке.
Ещё минуту назад они подставляли лица жаркому августовскому солнцу, идя по густо цветущему посёлку, хрустя сочной травой под ногами.
Разнообразные животные то и дело перебегали из куста в куст: кролики, олени, маленькие динозавры, белки и дикообразы.
Краски были яркими - небо такое голубое, губы алые, а глаза светились искрящейся любовью.
Но чем дальше они удалялись от центра, обозначенного раскидистой яблоней, тем холоднее становилось вокруг.
Сначала Адам обнимал свою спутницу, пытаясь подарить ей тепло, затем отдал ей куртку. От ботинок же она отказалась, обьяснив это тем, что не будет ждать, пока тронется поезд, поэтому не успеет сильно замерзнуть.
Но Адам видел, что девушке очень холодно - губы посинели и её крохотное тельце заметно дрожало.
Он махал рукой, указывающей вглубь посёлка, чтобы она ушла и не мёрзла. Но его милая - точно маленькая обиженная девочка - мотала головой, меняя траекторию текущих по белым щекам слез.
По левую сторону от тронувшегося поезда начинался ноябрь и срывался мокрый снег...

Не стоило есть эти яблоки. Но как устоять, когда запретный плод так сладок?