Р. Харрис: Еще один необыкновенный случай перекрестного допроса

Cледующий случай неудачного перекрестного допроса пояснит многие из сделанных выше замечаний по этому предмету.

К арендатору дома был предъявлен иск об убытках за оставление здания без ремонта; убытки были указаны в сумме около 300 фунтов стерлингов. Свидетели истца дали вполне удовлетворительные показания; они установили, что стены расходились и протекали, подтвердили еще несколько таких же неисправностей. Всякий молодой адвокат мог бы выиграть дело, если только сумел бы воздержаться от соблазна блеснуть своим искусством в перекрестном допросе. Но, как это ни странно, немногие умеют устоять от этого опаснейшего искушения. Свидетели, выставленные ответчиком, не повредили бы истцу, если бы его поверенный захотел ограничиться несколькими несущественными вопросами. Присяжным пришлось бы принять в соображение показания свидетелей с обеих сторон, и они признали бы иск доказанным в среднем размере между чрезмерно низкой оценкой ответчика и чрезмерно высокими требованиями истца.

Однако смелый поверенный последнего решился показать, если можно так выразиться, необыкновенный акробатический фокус при перекрестном допросе и, рассчитывая сделать двойное salto mortale, опустился на арену головой вниз. В суде это бывает.

Один из свидетелей ответчика показал, что текущий ремонт дома производился удовлетворительно.

Перекрестный допрос

В. Так что дом был в блестящем состоянии? (Прошу читателя оценить остроумие этого вопроса после сдержанного заявления свидетеля.)

О. Я не говорил, что дом в блестящем состоянии. Я сказал, что ремонт производился удовлетворительно.

В. Значит, все, что здесь говорили свидетели со стороны истца, это чистое воображение?

(Это было похоже на прыжок в область метафизики; несомненно, что этим открывалось широкое поле для самых разнообразных исследований.)

О. Насчет чистого воображения мне известно; а что все дело дутое, это я знаю. (Смех.)

Читатель заметит, что свидетель, как искусный диалектик (несравненно более искусный, чем его противник), восстановил границы спора, устранив неверный термин в возражении.

Он не желает пускаться в ненадежные отвлеченности. Рассуждение о духовных способностях человека, о силе фантазии, все это— не его ума дело. Так что дальновидный искусник, при всей своей жажде знания, не узнает ровно ничего, кроме того, что ведет дутое дело. Смысл ответа свидетеля можно выразить так: «Я не знаю, что такое чистое воображение или что такое поэтическая способность и т.п.; но, если вы на самом деле хотите узнать мое мнение о представленных вами доказательствах, то, хотя ваш вопрос и выражен двусмысленно, я могу ответить».

Смех присутствующих был вызван несоответствием между искусственно отвлеченным вопросом и простым здравым смыслом ответа.

Тогда поверенный истца, желая показать, что он нимало не встревожен и не огорчен провалом своего дела, заявляет: «Это нас не смущает. (Смех.) Мы от этого не проиграем; я только думаю, что для ответчика было бы лучше, если бы вы совсем не являлись сюда и не вызывали общего смеха своими нелепыми замечаниями». (Смех; все так рады узнать, что провал дела не огорчил молодого человека.)

Вы, конечно, заметили и трогательную заботливость этого истца к интересам его противника; больше чем заботливость— это была щедрость. Он, впрочем, ошибся в своих соображениях, ибо лучше того, что сделал для ответчика свидетель, не мог бы сделать никто. Присяжные поверили его показанию. Хотя истец и не видал нанесенного ему удара, на самом деле получил значительные внутренние повреждения, и с этой минуты его дело уже было безнадежно.

Присяжные признали убытки доказанными лишь в той ничтожной сумме, в которой признал их сам ответчик.

Одно слово свидетеля провалило дело.

Цит.: Ричард Харрис, Руководство к ведению гражданских и уголовных дел, 1884 г. перевод 1911 г. Петра Пороховщикова.

Публикуем курс "Language of IP Law", организованный Центром юридического английского языка совместно с преподавателем Дэниелом Слоун (D.B.A.), Университет Пеппердайн, Институт Штрауса по разрешению споров/Юридическая школа Карузо.

1. Intellectual Property: Patents, Trademarks, Industrial Designs, Copyright, Designs, Geographical Indications

2. Contracts - Licensing, Rights Assignments

3. Electronic Commerce and Intellectual Property

4. Intellectual Property Management

5. Infringement

По ссылке доступна регистрация на курс для прохождения тестирования и получения сертификата слушателя, а также материалы для самостоятельной работы https://www.legalenglishcentre.com/ip-law-english-webinar-series

Во-вторых, выборная система в широких размерах применяется в Североамериканских Соединенных Штатах. За небольшими исключениями, во всех штатах судьи выбираются на срок от 2 до 21 года, чаще всего — на 8 или 10 лет. Казалось бы, выборные судьи должны быть неудовлетворительны, потому что скромное (с американской точки зрения) жалованье (4000—5000 долларов) должно удерживать наиболее талантливых адвокатов от занятия судейских мест. Оказывается, однако, что обыкновенно судью, если он не очень стар и не поссорился с местной адвокатурой и партией, которая его выбрала, избирают вновь; если судьи порой ниже наиболее талантливых адвокатов, то во многих местах они могли бы служить украшением любой страны; партийные, неправосудные решения составляют крайнюю редкость.

Оттого ли, что влияет пример федеральных судей, оттого ли, что общественное мнение осудило бы партию, если бы она выбрала недостойного человека, оттого ли, что профессиональное чувство адвокатов не позволило бы им пледировать перед бездарным судьей,—но, в конце концов, система действует хорошо. В штатах наблюдается главным образом стремление удлинить сроки избрания и увеличить размер жалованья судей; в 80-х годах кое-где замечалось стремление заменить выборы назначением, но в общем «постепенно все возражения против выборной системы стихают и признаков реакции против неё нет» (Гольст).

В-третьих, она действует в Швейцарии, где никогда не хотели и слышать о пожизненных судьях. Судьи несомненно подвергаются здесь известным влияниям, которые вредят их независимости, но «зло не так велико, как кажется на первый взгляд» (Орелли). Обыкновенно прежние судьи выбираются вновь. От судей не требуется вовсе специального образовательного ценза; однако, в высших судах сидят лучшие юристы страны, и только в низших судах чувствуется иногда недостаток специального образования. В-четвертых, в России реформа 1864 г. застала выборную систему широко применяемой в старых судах.

Но в стране с крепостным строем самое слово независимость было неизвестно; старые суды прославились своей «черной неправдой», и трудно сказать, кто был в этом более повинен — назначенный ли секретарь или выборные заседатели. Важнее опыт с мировыми судьями (см.). Выборный характер мировых судей вовсе не имел последствием проведение каких-либо сословных тенденций; скорее это можно сказать об их преемниках, хотя последние не выбираются, а назначаются. Как и в других странах, на выборах большей частью проходили прежние судьи, так что в действительности выборы были голосованием доверия населения к своему судье. Зависимость судей от избирателей нужно считать проблематичной: когда избирателей много, как в американской и швейцарской демократиях, можно быть уверенным, что лица, заинтересованные в процессах и лично судьей недовольные, составляют каплю в море, — а когда избирателей мало, как это было у нас, мало и шансов для столкновения судьи с избирателями на почве процессов.

М.И. БРУН О НЕСМЕНЯЕМОСТИ И ВЫБОРНОСТИ СУДЕЙ

Несменяемость судей есть не более как средство обеспечить независимость судьи; но средство это — относительное. Когда назначение судьи зависит от исполнительной власти, у последней все еще остается в руках сильное орудие для воздействия на его совесть — повышения и награды. На материке Европы судьи почти всюду дурно вознаграждаются; кадры, откуда вербуются судьи, переполнены; материальная нужда, с одной стороны, служебное честолюбие — с другой, побуждают стремиться вверх по иерархической лестнице. Безусловно свободными от этих побуждений являются только судьи, достигшие вершин судебного строя.

Самыми независимыми судьями являются, вероятно, федеральные судьи в Соединенных Штатах; они получают огромное содержание и двигаться им некуда. В Англии высшие судьи набираются из лучших адвокатов, отлично вознаграждаются и вообще славятся независимостью. При введении реформы 1864 г. у нас приняты были меры к тому, чтобы охранить независимость судьи от угодливости и искательств и устранить воздействие аттестующего начальства; было постановлено, что судьи награждаются только по личному усмотрению Его Императорского Величества.

Относительное значение Н. сказывается также в том, что с ней всегда связан риск иметь ленивого, бездарного и неправедного судью, от которого нельзя освободиться; но, без сомнения, лучше этот риск, чем ответственность всех судей перед исполнительной властью. Гарантии против дурного судьи — коллегиальность, право обжалования, общественное мнение. Однако действительность иногда выдвигает и другую постановку вопроса: следует ли ограждать судью несменяемостью также и против общественного мнения, когда последнее может найти себе выражение в избирательном собрании?

Так, в Германии уже несколько лет наблюдается, как быстро растет непопулярность судов; нападки на судей за их отчужденность от народной жизни и непонимание совершающегося перемещения общественных сил создали целую литературу. Этот пример показывает, что соображения, высказанные во французском учредительном собрании и затем повторявшиеся в литературе — соображения против Н. судей перед общественным мнением — еще не потеряли своего значения. Бентам не останавливался перед выводом, что необходимо предоставить местным жителям право смещать дурного судью; напротив, Милль считал ответственность судей перед избирательным собранием большим злом, чем безответственность плохого судьи.

Отрицательное отношение Милля к выборной системе в применении к назначению судей можно считать господствующим в европейской публицистике. Милль находил, что «народ, как избиратель, не обладает спокойствием и беспристрастием и не может руководиться справедливостью; если бы судей можно было смещать путем народного голосования, то новые кандидаты интриговали бы против старых судей, перетолковывая их решения и тем возбуждая против них общественное мнение, а сам судья должен был бы сходить на арену и всякий раз, когда процесс возбуждает общий интерес, прислушиваться к тому мнению, которому сочувствует большинство, или выбирать такое решение, которое менее поддается превратным толкованиям».

Действительность, однако, не дает достаточных оснований для безусловно отрицательного отношения к выборной системе. В последние сто лет она была испробована, во-первых, во Франции во время революции; но этот пример нельзя считать поучительным. Уже вскоре после первых выборов (1791) конвент постановил обновить судебный персонал; в январе 1793 г. это было сделано путем новых выборов, а в сентябре конвент стал сам, не обращаясь к избирателям, замещать вакантные места.

После 9 термидора назначено было обновление судебного персонала посредством выборов, но вследствие волнений на выборах пришлось прибегнуть к назначениям. В конце 1795 г. пришлось возложить назначение судей на директорию, так как за неявкой избирателей выборы не везде могли состояться; в 1797 г. выборы были кассированы и места опять замещены директорией; в 1799 г. (VII год) опять выборы, опять кассация и назначение судей директорией.

Это грозит еще большими осложнениями в нашей хозяйственной жизни, уже совершенно не обусловленными естественным ходом событий. Если можно рассчитывать, что, уменьшив производство в одних областях и увеличив его в других, направив торговлю по новым путям, наша торгово-промышленная жизнь и при войне найдет более или менее естественное русло, то правовая неустойчивость и неизвестность может разрушить и эти надежды. Необходимо принять решение и определенно выяснить линию будущего поведения. Но еще более опасно опрометчивое решение без всестороннего обсуждения.

Цит.: Ельяшевич, В. Б. Война и гражданский оборот : к вопросу о мораториях / В. Б. Ельяшевич. - Петроград : тип. Ред. период. изд. Министерства финансов, 1914 г.

Новые процессуальные кодексы ликвидируют пробелы существующего законодательства. Однако с точки зрения технической вряд ли возможна всеобъемлющая регламентация судебной деятельности, так как право не в состоянии целиком отразить многообразие жизненных явлений, предусмотреть все без исключения комбинации возникающих на практике отношений. По существу же попытка подобного рода приведет к отрицательным результатам. Казуистически составленный закон может сковать инициативу государственных органов, осложнить деятельность по осуществлению правосудия. Вряд ли, к примеру, можно требовать, чтобы закон исчерпывающе перечислил обстоятельства, при которых суд вправе отсрочить или рассрочить исполнение решения, вынести определение без удаления в совещательную комнату и т. п.

Поэтому при создании процессуальных актов нельзя исходить из стремления до конца разрешить абсолютно все вопросы судопроизводства. Следовательно, после их принятия практике придется восполнять некоторые пробелы закона, конкретизировать нормы с более общим содержанием. Единственным, достаточно определенным и надежным средством такого восполнения и конкретизации могут быть, как и в настоящее время, только принципы процесса. Отсюда вытекают определенные требования, подлежащие учету в кодификационной работе.

Цит.: В.К. Пучинский в кн. «Теоретические вопросы систематизации советского законодательства» (под ред. С.Н. Братуся и И.С. Самощенко), М., 1962.

В.К. ПУЧИНСКИЙ О ПРОБЕЛЬНОСТИ ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ЗАКОНА

В классовом обществе, как совершенно справедливо отмечалось в нашей литературе, некоторые общественные отношения (к числу которых относятся и процессуальные) возникают только при наличии определенных правовых норм, могут существовать в виде юридических отношений . Следовательно, государство путем принятия соответствующих законов как бы создает новые общественные отношения. При этом свобода государства устанавливать и отменять те или иные процессуальные правила и институты, конечно, не является абсолютной и безусловной, она относительна и определяется в конечном счете условиями материальной жизни.

Из этих теоретических положений вытекают определенные выводы. Если в ряде областей общественной жизни поступки людей, не предусмотренные, но и не запрещенные законом, нельзя считать противоправными, то в сфере процессуальных отношений действия государственного органа, на совершение которых он не управомочен, являются незаконными и недопустимыми . Другими словами, процессуальные действия участников гражданского дела, и прежде всего советского суда, сама их последовательность должны точно соответствовать нормам процессуального законодательства.

Нарушение этого общего правила не раз приводило к отмене судебных постановлений. Так, надзорные и кассационные инстанции указывали нижестоящим судам, что нельзя приостанавливать производство для предоставления супругам возможности «продумать свои отношения» , для выяснения судьбы одного из сыновей наследодателя , для консультации с вышестоящим судом по сложным вопросам права , поскольку такие мотивы для приостановления производства неизвестны закону.

Отмечалась также недопустимость вынесения дополнительного решения против лица, не являвшегося стороной по делу , или удовлетворения ходатайства стороны о передаче дела другому суду по мотивам недоверия ко всем членам данной судебной инстанции. Можно привести и другие аналогичные случаи. Отсюда применительно к кодификационной работе следует, что должна быть создана система норм процессуального права, достаточно полно и всесторонне регулирующая деятельность по отправлению правосудия.

Однако судебная практика показывает, что далеко не все действия, совершаемые судами и заинтересованными лицами, сейчас прямо предусмотрены правовыми нормами. Если ГПК довольно полно регламентирует исполнительное производство, то такой важнейшей стадии, как разбирательство дела, посвящено небольшое количество статей, хотя именно на этой стадии процесса между судом и участвующими в деле лицами складываются многочисленные и весьма разнообразные отношения.

Судебная практика, правда, не без колебаний и ошибок, восполнила ряд пробелов процессуального закона. На каком же основании это было сделано, если признать, что процессуальные отношения могут существовать лишь в виде отношений юридических и судам нельзя совершать не предусмотренных правом фактических действий? Прежде всего при рассмотрении гражданских дел стали применять некоторые положения уголовного судопроизводства (ст.ст. 59, 60 УПК РСФСР, устанавливающие конкретные мотивы для отвода судей, и др.). Таким образом, ст. 4 ГПК, по точному смыслу которой аналогию надлежит использовать лишь в области материального права, получила расширительное истолкование. Судам приходится разрешать отдельные вопросы, руководствуясь общими принципами советского права и советского гражданского процессуального права. Фактически эти принципы и есть те начала законодательства и политики правительства, о которых говорит ст. 4 ГПК.

Нет надобности сейчас специально подвергать анализу предложенные определения сущности принципов процесса. Главное состоит в том, что все теоретики приходят к некоторым единым и чрезвычайно важным выводам: общие принципы (начала) позволяют судам решать вопросы, на которые конкретные нормы процессуального права не дают прямого ответа, а законодательным органам — иметь ясное представление о путях дальнейшего совершенствования норм судопроизводства.

Наконец, в средние века замечаются и первые проблески понятия нейтралитета и прав нейтральных сторон. В этом отношении небезынтересно для такого отдаленного времени отметить хотя бы только то, что, несмотря на обычное в средневековой морской войне запрещение всякой торговли нейтральных с воюющими, в средние века получает всеобщее признание принцип неприкосновенности нейтрального груза на неприятельском корабле. А в качестве мер для практического обеспечения прав и интересов нейтральной торговли на море, в эпоху XIII —XV вв. появляются уже каперские патенты, учреждаются первые призовые суды, возникают известные правила осмотра нейтральных кораблей и входит в употребление обычай военного «конвоя».

Все это вместе взятое заставляет нас несомненно признать, что, несмотря на все его мрачные стороны, средневековье является всё-таки замечательным периодом в истории международных отношений и права. Говорить об этой эпохе, как о каком-то сплошном варварстве и бесправии простительно было разве только французским энциклопедистам прошлого века, слишком увлеченным своею гигантской борьбой с «ancient regime», чтобы видеть все значение средневековья для европейской культуры...

Да и понятия «варварства» и «бесправия», столь щедро прилагаемые обыкновенно к средним векам, представляются нам понятиями чрезвычайно относительными и растяжимыми. Не подлежит сомнению, что наступит, конечно, время, когда и наш «конец века» покажется кому-нибудь царством варварства и бесправия. Это не помешает, однако, будущим поколениям с благодарностью вспомнить, например, и грандиозную мысль русского правительства, осуществленную в этом году в Гааге, и труды всех участников великой «конференции мира». Так точно и нам следует, может быть, с благодарностью отметить те крупицы прав и правды, который все-таки богато рассыпаны на мрачном фоне средневековья, — те крупинки, которые — как зерно евангельской притчи —растут и развиваются, превращаясь в громадное дерево, под ветвями которая со временем укроются все народы и весь мир.

Цит.: М. Таубе. Средние века и международное право. Право : еженедельная юридическая газета. № 46. 14 ноября, 1899.