Уровень и высота.

Задача: не быть на уровне своей эпохи. Но быть на её высоте.

Нет дурных периодов, веков, эпох, времён. Есть дурные тенденции этих времён. Они распространены и часто даже доминируют. Но дело-то всё в том, что эпоха к этим лежащим на поверхности явлениям не сводится (хотя да, безусловно, они ей принадлежат).

Суть в том, что суть эпохи иная, чем бьющие в глаза дрянные тенденции. Здесь нет дуализма, а реальное (не формальное, но диалектическое) противоречие. История есть история разума (следовательно: свободы и истины). Но становление этой истории идёт через преодоление неразумия, несвободы, неправды.

— А нельзя ли истории как-то обойтись без этих дурных околичностей? Нельзя ли как-то спрямить историческую дорогу?

— Никак нельзя. Во-первых, знание не бывает непосредственным. В науке нет «царского пути». Во-вторых, полученное легко и даром не ценится.

Такая вот хитрость Разума. История, время всегда оставляет некий зазор в толще распространённого (ложного типичного), чтобы осталось место для настоящего типичного, изначально изолированного, и даже одинокого.

Эпоха всегда резервирует билет на исторический экспресс для настоящего типичного. Чтоб быть не на уровне, а на высоте эпохи — надо только выкупить этот билет.

#философия_истории

«Он опередил своё время…»

Вот очередная пошлая (пошедшая в массы) фраза.

Время невозможно опередить. Ни «своё», ни какое угодно «другое» (ибо: время всегда одно, это процесс метаморфозы, становления всего предметного мира).

Это не «он» опередил своё время — он-то как раз полностью ему соответствовал, был на его, времени (эпохи) высоте. Это все другие отстали от «своего» — и вообще любого — времени.

Картошка и метафизика.

Праздник сбора урожая — древнейший и самый главный, сущностный праздник человечества. На всех континентах, у самых разных, непосредственно никак не связанных народов, во всех странах — бóльшую часть их истории — отмечался сбор урожая. Сама распространённость явления уже свидетельство его всеобщности, точнее — той Всеобщей сущности, стоящей за явлением.

Что такое сбор урожая? Это наглядное, нагляднейшее проявление тождества — противоречивого единства — человека и природы, разума и материи, Субъекта и Субстанции. Посеянное — с разумным целеполаганием посеянное! — взошло и дало свои плоды. Не в этом ли смысл жизни?

И вот этот-то — разумный — смысл как мироздания, так и человеческой деятельности, то есть: практики, оплодотворяющей, одухотворявший материю — этот смысл и есть внутренняя сущность праздника сбора урожая. Человек не пасынок природы, и не враг ей — он разум материи, и добрые плоды он получит от неё лишь в гармонии с ней.

Это высшее, метафизическое (лучше сказать: супер-физическое) единство человека и мира. Но эта пасторальная идиллия, эта, без шуток, сельскохозяйственная метафизика, почти уничтоженная вторжением товарно-денежных отношений — всё же не забыта. Она не только живёт — пусть как полустёртое воспоминание о детстве (детстве филогенетическом, детстве человечества!) в каждом, кто не совсем оторвался от земли, кто не забыл в асфальтовых городских джунглях, что булки не на дереве растут, кто хоть раз в жизни сам вырастил и собрал урожай. Эта высокая метафизика, это высшее тождество возникает — правда, лишь как долженствование, как потенциальная необходимость, как заявка на будущее — на новом витке исторической спирали.

Разобщённый, разделённый внутри себя самого, отчуждённый от себя самого труд (а первое и пагубнейшее его разделение есть разделение на труд физический и труд умственный) должен вновь стать целостным, тотальным, единым. Должен вновь обрести сам себя. Для тех же Маркса и Энгельса вопрос обратной сборки труда в единое целое, синтез труда физического и умственного, сельскохозяйственного и промышленно-фабричного был коренным вопросом перехода к новому обществу.

Да, реализация великой идеи была не на высоте. Но даже в — ставших притчей во языцех — осенних экспедициях профессоров и сотрудников всяких НИИ «на картошку» было много истины. Только так, через приобщение к конкретной производственной практике — и можно стать полноценным человеком — а не односторонним, как флюс, специалистом-винтиком в бездушной, всё отчуждающей системе.

Реализация хромала, да. Но человеческая история всегда производит работу над ошибками. И не сомневайтесь: когда-нибудь мы ещё увидим институт философии на посевной.

Но то будет. А пока — тот же процесс, но в частном порядке. Начинать надо с себя.

Так что, дорогие друзья: выкопали ли вы соточку-другую-третью той же картошечки? Испытали ли вы то самое метафизическое удовлетворение от связи с мирозданием, радость от плодов дел своих? Отметили ли на поле древний — и будущий — праздник сбора урожая? Если да — молодцы, если нет — можете наверстать: природа насквозь диалектична — новый цикл (он же виток спирали) начинается следующей весной.

Андрей Платонов о политэкономии искусства.

Искусство заключается в том, чтобы посредством наипростейшего выразить наисложнейшее. Оно — высшая форма экономии.

Из записных книжек, 1921 год.

#Платонов

Завтра

Проживи я и сто тысяч лет, мне хватило бы сил
Ждать тебя, мой завтрашний день, на тебя уповать,
Как бы Хронос, старец хромой, ни стонал и ни ныл:
«Круговерть! Утром девять, и вечером девять опять!»

Мы из месяца в месяц томимся, живем накануне,
Мы глядим в темноту, сберегая свет и огонь,
И всё чаще молчим или шепчем и слышим, как втуне
Угасает игры упоительной грохот и звон.

И в глубоких расщелинах ночи мы воспеваем
Щедрый день, приходящий с дарами, подобно волхву.
И не спим, дожидаясь зари, – в ней уже узнаваем
Настоящего образ, что мы воплотим наяву.

1943

#Робер_Деснос

Тотальность vs тоталитарность.

И вновь о том, как важно различать.

Если Ваш собеседник оперирует словцом «тоталитарный» — знайте: он либо буржуазно-либеральный идеолог-манипулятор (и да, он хочет манипулировать Вами), либо он сам более-менее сознательный адепт таких манипуляторов.

Почему так категорично? Потому что так и есть.

Поясню.

Предикат «тоталитарный» если не ввели в оборот первыми, то, по крайней мере, закрепили, популяризировали, легитимизировали — то есть: дали этому словечку постоянный вид на жительство в науке либеральные социологи (Мангейм и Ко).

Их логика была проста: под супер-абстрактный термин всегда можно подвести всё, что угодно. Вот они и подвели под «тоталитаризм»: коммунизм, фашизм-нацизм и вообще все политические режимы, не соответствовавшие их понятию о «настоящей» (естественно, либеральной) демократии. «Всё, что не анархия — то фашизм» — только на либеральный выворот.

В тёмной ночи абстракций, конечно, все кошки серы — и можно конструировать любые противоположности, любые «социологические» анализы и синтезы.

Но истина конкретна.

И истина такова:

Во-первых: любая (!) власть — даже на заре истории, до возникновения государств — это всегда диктат.

Отвлечёмся от законов человеческих: закон всемирного тяготения — он ведь тоже диктует свои нормы, он действует тиранически. И даже отправляя корабли в космос, человек не отрицает этого закона, не ускользает из-под его длани, но лишь — диалектически — использует его.

Отсюда ясна глупость: записывать в «тоталитарные» режимы на основании «диктата». Тогда любой политический режим (например, в какой-нибудь Швеции), поскольку он хоть чем-то управляет — есть режим тоталитарный. Что, конечно, совершенная бессмыслица.

Во-вторых: конкретный характер режима всегда определяется простым вопросом: кто и над кем осуществляет этот диктат? И вот тут всё встаёт на свои места. И тогда у английской парламентской демократии с фашизмом общих «тоталитарных» черт будет много больше, чем у коммунизма. «God save the Queen, thе fascist regime!» — Sex Pistols знали, о чём поют.

В-третьих: считать режим «тоталитарным» только на основании того, что политический «дух» режима пронизывает всё общество (собственно, такой смысл «тоталитаризму» и придавал Джентиле, придворный философ Муссолини — и идеологический собрат «нашего» Ивана Ильина) — считать так, значит вновь впадать в примитивную абстракцию. Любой режим вырастает на почве конкретного общества, он воплощение его истории и тенденций (пусть их негативной стороны, неважно). И точно также, как историческое целое общества проникает суть режима — сам режим проникает собой общество. Это равно верно и про английскую монархию, и про Гвинею-Бисау. Опять же: так любой политический режим есть режим тоталитарный.

Итак, словцо это глупое. Ибо абстрактное до предела, ничего не объясняющее, бессмысленное.

Но те, кто дали ему прописку в общественных науках, эти либеральные социологи — разве они этого не понимали? Понимали, конечно. Но интересы идеологической борьбы первичны.

Лукач в «Разрушении разума» верно заметил: Мангейм и Ко боялись возможности реальной, социалистической демократии на Западе и боялись её намного сильнее, чем фашизма — и потому пошли на эту фальсификацию: просто лишили социализм предиката «демократический», отождествили его с фашизмом — всё для того, чтобы на либеральном троне «демократии» единолично восседал англо-американский империализм.

Отсюда мораль истории: словцо «тоталитаризм» со всеми его производными следует выбросить на свалку идеологических отходов. Ибо это либеральная фальсификация и иррационалистический софизм.

Абстракции «тоталитарного» мы должны противопоставить конкретику тотального понимания, разумного мышления, всё схватывающего в его реальных связях и опосредованиях.

И тёмной ночи, в которой воют серые кошки «демократии» и «тоталитаризма» мы должны противопоставить свет логики, для которой единственно настоящая демократия есть социалистическая демократия.

#тотальность

Не позволяй душе лениться.Перед нами не просто хорошие стихи замечательного поэта. Не побоюсь этих слов — это этическая максима и молитва всякого нормального мыслящего человека.

Да, Заболоцкий — истинный продолжатель традиций русской культуры, этого прекрасного цветка, выросшего на почве немецкого идеализма. Вся его яростная и при этом слегка ироническая (здесь есть что-то и от романтизма) молитва — проникнута духом Bildung, то есть: идеей образования, формирования, построения человеком (человечеством! — ибо: говоря «человек» мы всегда разумеем «человечество») собственной души, интеллекта, разума.

Наш Заболоцкий был достаточно сведущ в немецкой философии, чтоб понимать — этим стихом он продолжает того же Гегеля, поставившего Bildung в центр своей просвещенческой программы.

Но, верно продолжая Гегеля, нельзя не прийти к Марксу: вот Заболоцкий и даёт своим стихотворением, по сути, трудовую теорию человеческой души, интеллекта, мышления.

И да, обратите внимание на это кажущееся раздвоение: самого человека — и его души, которую надо заботливо, но безжалостно воспитывать. Дуализм? Вовсе нет: это не что иное, как иллюстрация того самого самосознания, немецкого Selbstbewußtsein. Ведь что такое само-сознание? — это сознание, обратившееся на само себя, мысль о мысли, сделавшая себя предметом собственного рассмотрения. Собственно, это необходимое раздвоение в себе, самосознание как противоречивое тождество и отличает человека (как разумного) от всего живого, но не разумного.

Но довольно слов. Сам поэт сказал всё предельно ясно. *Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Гони её от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в чёрном теле
И не снимай с неё узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвёт.

А ты хватай её за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.

Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!*#Заболоцкий #Гегель #Маркс

О «ветре истории».

Попутный ветер не поможет тому, кто не знает — в какой порт он направляется.

(Сказал Монтень, впрочем, здесь он лишь слегка перефразировал Сенеку).

Отсюда задача: знать свой порт, свой путь, свою цель — и тогда ветер истории, наполняющий паруса исторической истиной, всегда будет попутным.

Как не разрушить Разум в поисках Абсолюта?

Друзья, небольшое сообщение.

В сентябре буду в моём любимом городе на Неве, в столице трёх революций — в Петербурге. 18 сентября планирую в книжном магазине «Даль» прочесть лекцию (не люблю это слово, использую только для краткости, мне больше по душе — беседа) на тему «Как не разрушить Разум в поисках Абсолюта? Георг Лукач и русские гегельянцы на рандеву с иррационализмом».

Композиционно лекция будет состоять из 2-х, пусть и тесно связанных, частей.

Как раз сейчас заканчиваю перевод лукачевского «Разрушения разума» — главного обвинительного акта в адрес современной философии, капитулировавшей перед иррационализмом (политически — перед фашизмом). Первая часть лекции и будет посвящена Лукачу и его войне с иррационализмом.

Во второй части речь пойдёт уже о русских гегельянцах и их борьбе с иррационализмом — вернее: о борьбе, уступках, поражениях и… снова о борьбе.

В преддверии выхода в свет второго тома «Искателей Абсолюта» проследим, как объективная логика иррационализма, вскрытая Георгом Лукачем на примере немецкой философии XIX — XX века проявлялась — пусть не всегда субъективно осознанно — в русской философии.

«Бывают странные сближения»… Хватает этих сближений и в судьбах немецкой и русской философии: Шопенгауэр и Л. Н. Толстой, тот же Шопенгауэр, поздний Шеллинг и В. С. Соловьёв, немецкое неокантианство и Б. Н. Чичерин, неогегельянство и — страшно сказать! — Иван Ильин. И, надо сказать, сближения тут вовсе не странные — но закономерные: сам общественный базис порождает такие идеологические отражения. Об этом тоже поговорим, как и о противостоящей иррационализму контр-тенденции, идущей от Герцена — к Фёдорову — и марксистам (Лифшицу и Ильенкову). Впрочем и эта линия не обошлась без диалектического раздвоения.

В целом: поговорим о том, как логика интеллектуального движения последних полутора веков, вскрытая Лукачем в «Разрушении разума», преломилась в истории наших искателей Абсолюта.

И что со всем этим делать.

Приходите, будет интересно.