— Нельзя говорить, что мир меня не принимает, — думал Степан Петрович, — потому что, раз я есть, он меня уже принял. И он этого не отменит. Мир единственный, кто принимает всех. Как он это делает? Почему не требует, чтобы принимали именно его, как это принято сейчас? Хотя именно его многие и не принимают. А когда мир меня отпустит — он примет меня в глубь себя, и будет со мной до конца. Мало кто мог бы похвастаться этим.

Мне страшно, когда я опаздываю на автобус и мне нужно идти пешком, потому что это значит, что мой дом стал дальше от меня на время моего пути. Мне страшно, что мой дом может исчезнуть, пока я к нему иду.
Мне страшно, когда я иду и смотрю на ноги, я как будто весь становлюсь ногами, и единственное, что могу, это переступать с одной на другую. Мне страшно, что я уже исчез.
Мне страшно, когда я выхожу на улицу и не знаю, куда идти, и страшно, что позади меня, может быть, уже нет дверей. Мне страшно, что всю жизнь я животное в поисках дома.
Мне страшно, что красота только в моих глазах, что страх только в моих глазах, что любовь только в моих глазах, что вся жизнь только в моих глазах. Где эти мои глаза, если от меня остались только ноги? Может быть, они дома, но как мне дойти до них, если дом может вот-вот исчезнуть? И кем останусь я, если во мне исчезнет все, что боится? И кем будет тот, кто считает себя собой.

Снова и снова я разглядываю дерево перед моим окном. Зимой оно стоит окоченевшее, безжизненное, и я радуюсь тому, что мы оба застыли. Весной оно покрывается цветами, и я из последних сил стараюсь пробудиться вместе с ним. Летом оно растёт в вышину, и я разделяю с ним это чувство роста. Мы растём и растём, покрываемся листьями и плодами, наконец достигая бессмертия. Но подует осенний ветер, наступит одна холодная ночь, пронесётся буря, и оно пугается, всё с себя сбрасывает, а я вот лежу на земле. Меня топчут, я истлеваю, уличный подметальщик сгребает меня в кучу и бросает на тачку, в мусор.

Я просто хочу достичь той точки в своей жизни, где смогу остановиться, оглядеться, вздохнуть с облегчением и подумать: я там, где сейчас мне хотелось бы быть.

Сама же жизнь стремилась свернуться в кружочек с детского рисунка, в надежде, что так никто ничего не будет с неё спрашивать.

Ни на что не намекаю😈