первый текст за сколько там месяцев?

соль уходит сквозь слёзы, эльфы уходят на запад,
магия утекает сквозь пальцы,
из свежих текстов.
я молчала бы, но только множила б ложь, умножала скорби.
я прошу говори,
он говорит: "у меня тяжелое сердце, солнце, и
чтобы такое уравновесить - моё слово соответственно ничего не весит и ни черта не сто‌ит".
а я принимаю им сказанное за золотую сияющую монету (и вторую ищу, чтоб заложить глаза себе как покойнице).
нет не стерпится, не перелюбится,
не успокоится,
потому что всё им сказанное принимаю как есть на веру.
потому что пыталась других рядить в слова для него -
но они им то велики безбожно,
то маломерят.
потому что есть мера вещей, есть соль земли, есть золотая стрела насквозь и на жизнь пронзившая. потому что любое решение полюбившего есть ошибка выжившего.
принимай разрушение как неизбежное, поклоняйся Шиве. наблюдай как на поле цветущее слетаются из улья меж рёбер, который сама и разворошила же.

но пока что мы оба живы. пока мир не сделался лучше, не улёгся в траншею сбитым животным, пока танцует ещё, пусть в конвульсиях, под прицелом -
всё возможно, скажи мне?
даже если я в итоге
не уцелею

Собираешь слова на нитку и птиц на жердочку,
Собираешь черешню в таз и в карманы – камешки,
Собираешь кусочки в паззл, цветные стеклышки –
В подобие витража.

Собираешь в коробку письма – и вон из памяти,
Собираешь в пакет тряпье и несешь до мусорки,
Собираешь себя с утра, отскребаешь с простыни,
Собираешься в подобие человека.

Собираешь собой углы, рукавом цепляешься.
Собираешь марки, фигурки и календарики,
Золотую пыль со стола собираешь бережно
И хранишь в шкатулке на черный день.

(я же сказала, метамодерн)

если б я была дождевым червём, королевой червей, богиней мечей, да хоть кем ещё.
отменяла зиму взмахом руки,
превращала взглядом ледник в ручей, шла по земле и на ней тут же цветы цвели, созревали овощи.
если б я была заколдованным чудовищем, но обещала тебе золотые горы,
любые людьми придуманные сокровища,
если ты продержишься рядом,
если не отвернёшься,
когда обратного превращения не случится.

если бы по всему миру спасала сирот, отстраивала больницы, если бы тебя отстаивала как великую ценность, написала бы о тебе столько текстов, сколько пишут только на пожизненном в темнице.

или если б осталась собой лишь. маленькой и заплаканной.
ты меня не любил бы
пронзительно одинаково.

нас, обращённых в птиц, видит назгульзский взгляд спецслужб. нет, печаль моя, я вру, что нас не караулят, нигде не ждут. говорю, что вольны и крылаты, мир шире и солнце ярче.

моё лёгкое горе, нас разыщут и нас оплачут.
вот плечо моё, вывернутое в суставе, не ангельское, не птичье. мы - мутация, лелеемая в тайне, шрифтом брайля проглядывающая в обличьях.
докоснись костей моих
на них клинопись,
тайные знаки, знаки ли отличия.
все святыни пусты, монастыри чужие на нас готовы поставить крест. ты впечатан мне в кожу и в груди ложишься тяжестью как асбест.
перемена мест однажды сотрёт нас с радаров и гугл мэпс. но, душа моя, кто сотрёт с нас все шрамы? кто с нас снимет чужими возложенные планы,
перерисует в карту созвездий чужие схемы?
всё равно мы не впишемся.
всё равно только слепые боги другим расскажут, где мы.
настоящие мы,
силуэты на синем небе
или горестный клекот из грудной твоей распахнутой настежь клетки.
или строки от песни,
которую слышишь в баре
и рыдаешь беззвучно и вечно
в предложенные салфетки.

мой затонувший мир не может уже иначе,
и я смотрю, как скалы сжирает море.
вес прошлых жизней ложится на плечи.
тот-кто-нас-прячет
не рассчитал:
беспамятство нас не сделало покорней.
поклоны, укоры,
атлантиды и мономифы -
сплетай же строки
как в сеть,
я её во дворец надену.
чтоб видели все
твои огненные
ихоровые глифы
на моей коже,
что не залечит ни время,
ни авиценна.
не будет после ни полей асфоделей
ни гонки в незрячих звёздах,
пока не закроешь руками глаза мне,
в ответ
на молитвенное "кто ты".
безмолвно.
безропотно.
никогда-не-поздно
как нет-и-не-будет.
право дикой охоты/
всех богов
прийти и забрать, раздеть и
выдать клыки и когти -
оспорь и сотри,
смой кровью, вытрави из-под рёбер, из
бессмертной души или смертной плоти.

и мы идём друг к другу, вытаптывая ликорис.

удар косой по камню, росчерк паучьих лилий.
скажи "ничего не вспомнить" в макушку собачьи ткнувшись.
скажи "лабиринт как ад"
и я скажу "вергилий".
веди же меня вперёд
на дно ли,
в бурю.
ведь за спиной лишь пустошь.

/2022/

почему с таким восхищеньем звучит "ну какая дрянь", раздевайся давай, поговорим потом, как свой проебываешь дар.
как тебя ударить, как внести на радары, в райдеры - раз все равно выскользнешь из сетей - чтобы огненные перья тлели слабее,
чтоб плоть не слазила с костей.
я подам тебе зеркало,
я превращу твои волосы в змей. и звезда во лбу - по заветам ла вея.
моя нежная,
помни: встретившиеся в зиме
обрекают друг друга на дрожь сиамскую, межреберную зябкость. нас же плавит гневом господним. это новая форма (не)постоянства.
говорить понятным тебе языком -
это язык толкать глубже в глотку. пусть другой кто расскажет тебе байки, где будет ключом, а ты замком.
я ведь вижу насквозь, что мы оба просто ошалевшие животные.
повторяй другим, как просветлилась, окстилась, шкуру скинула в пожаре.
тянись к свету,
но зрачок солнца в эклипсе
тебя раздетую пожирает.
сдайся что ли уже.
пока под кожей мечутся миражи.
я раздену тебя зубами
до самой отсутствующей души.

/2021/

я говорю: не смей смотреть на меня вот так.
так глядятся в зеркало,
так взглядом высматривают врагов.
мой язык медов и тяжела рука.
но мой свет,
я же тебе не враг,
ты же мне не друг и не брат. не бог.
кто тебя расчленил - мне сшивать заново по кускам. ворожить и решать, рыдать так чтоб новый разлился нил.
не смотри на меня
пока я обнажена
как земля по весне,
как свежий стих под кружевом чернил.
затихает под утро боль,
зодчий ночи уходит вдаль,
оставляя вес звёзд касанием на плечах.
посмотри на меня
как будто тебе не жаль.
будто мы вопрос, который бьётся, дрожит внутри.
на который, конечно, можно не отвечать.

"все убьют меня и ты меня убьёшь" от зубов отскакивало как мантра. заверни свою суть в слои метафор и полуправды.
семафоры мигали,
составы сходили с рельс.
если ты убьёшь меня всю,
то что останется - я и есть. как искра от колёс, как пороховая взвесь. тяжела голова, венок погребальный, кости крошатся как асбест.

расскажи на какой остановке сходить с ума,
если в сердце давно не осталось свободных мест.
как любое "люблю" поднимает со дна осадок, спящих чудовищ, немой протест.

эта тьма вещей, о которых молчишь, создают ли противовес
или только тянут на дно
безмолвной рыбкой, утопленницей-русалкой.
говоря в привычных словах: вот есть я и мне себя ни черта не жалко.
но есть ты -
и тут мои полномочия сойдут на нет.

так косой луч солнца по горлу проходится как стилет. я умела молчать допрежь, но слова льются из глотки как кровь и свет.

я смотрю на тебя, повторяя "ну режь же, режь", целу‌ю ладонь, сжавшую нож ли, шею. и дрожу неверящим зверем, тревожным чернющим лесом
потому что жива
и обрывки петли ложатся у ног как змеи.

думаю, что желание писать стихи - это некий атавизм, оставшийся нам из времён, когда боги были ближе и для обращения к ним нужно было минимально стройно складывать слова. безымянный орган, который набирает силу к подростковым годам и у большинства отсыхает после пубертата. наверное поэтому у людей их первые стихи вызывают такую неловкость - их тело просто не может больше расщеплять и усваивать собственную поэзию.

но у кого-то орган сохраняется. жжёт у взрослых усталых людей внутри и требует укладывать в строки то, что творится внутри и снаружи. снова и снова тасовать эти блядские льдинки.

сейчас я слушаю placebo и вспоминаю об одном старом знакомом. не слишком близком - мы не следим за жизнями друг друга и не общаемся даже в сети. но когда-то ходили на одни литвечера и не то что горячо любили творчество друг друга, но аккуратно уважали. маленькая я читала своё о прошлых жизнях и домашнем насилии и чужое о "мальчик, выбери себе девочку по нутру" (тогда мне жизненно необходимо было выглядеть не такой как все). знакомый читал своё о любви, синицах и журавлях и томатном соке (надо сказать, что в самоиронию он умел в отличие от меня). для меня его стихи ощущались слишком обычными что ли, но голос у юноши был невероятно красивый и читал он под музыку - зачастую под минусовки тех самых Placebo, и всё время уточнял, что правильно "пласибо", а не "плацебо" (а может к пласибо просто было легче подбирать рифму).

потом он уехал в южный город у моря, и хотя друзьями мы не были, мне, честно, не хватало его на литвечерах. когда я последний раз заходила в его паблик, там уже много лет не было постов. ни новых о других улыбчивых загорелых девушках, ни старых о журавлях и синицах. человек вырос из своих стихов и пошёл дальше, жить неплохую и насыщенную жизнь, насколько я могу судить.

а я вот всё ещё тут. приняла тот факт, что большинство текстов и моих, и чужих будут о любви. перестала кривиться от полозковой и того, что раньше считала банальностью и попсой и приняла в сердце своём рэп как ещё одну форму поэзии.

и наверное всё ещё немного печалюсь о тех, кто стихи забросил, как о потерянных братьях и сёстрах. и немного сочувствую тем, кто бросить не смог.

тебе снится война, мне снится карта таро, на которой мир перевернут.
башни обрушаются как жирно перечеркнутые линии, летят прямо в небо, в закат кровавый ли, малиновый.
королевство зеркал ложится осколками у изножья трона.

тем кто в отражениях увидит правду, завтра проломят голову. и один только вопрос, знаешь, меня волнует:
снаружи ли, изнутри?
я могу все проглотить, но этот комок газет, мешающий говорить...
зачем эти сказки, мол король на площадь выходит голый?
если не отвернешься увидишь:
он в золоте и крови.

мне почти не страшно,
потому что наконец знаю куда иду. потому что пока кто-то это зовет войной -
я иду домой.
сквозь тяжелые сны, удушливый дым, кто с пустой, кто с пробитою головой.
я хочу говорить
и не чувствовать - не слова -
землю могильную во рту.

может снюсь кому-то девочкой с мечтой или мечом, может кто подойдет сквозь толпу и скажет "вижу как наяву".
ощущаю ошейник, как на карте повешанный - петлю,
но вот-вот сорвусь,
потому что перевернутый
отраженный
фальшивый мир

расшифрован и обречен.