(4)

в 126 хж текст Ксении Кононенко о Софи Калль; текст проиллюстрирован семью моими работами; среди них два черновика-к-оммажу.

у софи калль есть серия фотоизображений, совпадающих форматом и зрелищем с могильными плитами отца и матери. серия открывается диптихом могил родителей софи и продолжается могилами кладбищенских незнакомцев, родивших кого-то вместе.

я видела однажды след на чьей-то могильной плите, кто-то живой стирал с нее пыль, смахивал следы верхнего разложения — ржавую листву, свявшие цветы, грязь. совпадение этого жеста в следе с собой и с опоздавшим поглаживанием было выражено в изображениях, сопровождающих статью про софи.

ужасный день

левое правое ухо, 2

умываясь, ввяжись в разгорящийся узел:
луч ударения впал в бедрову'ю развязку.
нет порядка в редеющем всплеске.

ахтунг порог.

ты гусь, ты складное лукавство.
в меролюбивое.

сообщения о нарушении сил — например, силы тяжести; у пятна каждый край тяжел, если его вниз развернуть, и у каждого пятна свое тяготение. я их путаю.
как тяжесть связана со светом и тенью? изображение образовано сбоем и всегда образует свой сбой. я рисую гравюры, не вырезая их — отраженную резьбу, зеркальные раны. это отблеск без луча.
в письме силу тяжести обнажает ошибка; времена, падежи и рода; длина и согласие членов; рифмовка и ритм. все взлетает на воздух и мается от своей невесомой бессмысленности. а это ямбородные парящие камни, безударная взвесь.

мухи лижут кость и плачут
в маске дырки глубже пальца
презирающую плесень
_______________________

к письму зуд под плечу руководящий
и отражающий

яблоко или его половина и волос

серра умер. вечером думала, он умел срезать — редкий художник, мир сокращающий, а не прибавляющий к нему. его срезание — жесткая процедура, за ней ни благодушия, ни уюта границ, просто отрубленное мясо. нет в этом и целебной цели, это не ампутация; и ярости, это не кромсание.
мне он всегда казался художником отчаяния/смирения, но не раскачивающимся между ними, как некоторые его послевоенные коллеги, а одновременный, целый: его работы — это бесконечно длящийся шок и покой.
мир срезается, заслоняется и обрубается его искусством не для утешения и не для разделения, не для видимости. вот-ужас. вот-срез. особо люблю его за то, что он, кажется, не имел этого в виду

он сильно повлиял на меня, как влияют противоположности. серра, срезая, создавал отрицательный обьемный каркас, опору разреженности. а теперь и сам. вот-

с каждым укусом считается больше
клювых птиц во вялости свода:
вместо туловищ грай, все становится звуком,
вместо перьев порок и смятение, скоро
мумията, выблéкши в матрешках,

тварь зверь и тварь ибис,в похоронные миски макнут
поминальные маски.
все в поклонах и капельках.
плеск спуск всполох.

пыль, пыль
терракота