Современные поэты, собравшись вместе, рано или поздно начинают соревнование, которое называется: кто меньше пишет. Начинают поражать друг друга ничтожностью величин: два стихотворения в месяц, два стихотворения в год... Побеждает в нем, как правило, поэт, который говорит, что за последние два года не написал ни строки. Это явный лидер, постигший высоты творческого смирения. А распущенная пишущая посредственность в этот момент стыдливо помалкивает...

Вынужден признаться, что я пишу всякий раз, когда у меня есть такая возможность. Если меня прямо сейчас освободить от забот и долгов, я тут же сяду писать, отдавая бесконечные долги веренице нереализованных идей. Для меня это норма. Я не стыжусь многописания и многопишущих авторов, потому что дар, который ты не пестуешь, усыхает. Потому что чем больше ты берёшь из источника, тем больше из него приходит. И все самое интересное ещё только на подступах. А если не брать, значит как бы демонстрировать неблагодарность в ответ на дары. А это не то, что я чувствую.

Вчера впервые участвовал в "Полете разборов" в качестве приглашенного эксперта, разбирающего подборки. Оба раза в своих выступлениях касался вопросов композиции текстов. Хочу высказать свое принципиальное убеждение по части приоритетов в устройстве стихотворения. Мне кажется, что стихотворение, в котором хромают стиль, точность выражений, рифмы, грамматика, но зато имеющее жёсткую композицию, в большинстве случаев окажется сильнее стихотворения, в котором стиль и риторика отточены, а композиция провисает. Потому что если в стихотворении можно без ущерба для смысла переставить местами строфы, то это не вполне стихотворение. А стиль при желании можно и причесать.

"За последние два столетия радикально субъективная и крайне персональная поэзия стала нормой, изменив горизонт читательского ожидания до такой степени, что сегодня мы ощущаем глубокое различие между подобными лирическими стихотворениями и большей частью автобиографических стихотворений, которые я могу лишь весьма обобщенно назвать досовременными. Первые кажется нам куда более личными, чем вторые, потому что они описывают внутреннюю жизнь невероятно подробно, с невиданной прежде стилистической свободой: если практика отсылок к частной жизни в целом присуща субъективной европейской поэзии, то лишь в современную эпоху эти отсылки носят настолько частный характер, что их оказывается невозможно расшифровать". Конец.

Гвидо Маццони, "О современной поэзии"

Работаю над номером Prosodia, посвященным десятилетию в современной поэзии. Буду делиться отдельными размышлениями.

Первый номер журнала о поэзии Prosodia вышел в марте 2014 года. Дата — нарочно не придумаешь — именно в это время менялись «правила игры», наступала новая эпоха идеологической борьбы, проникшей мгновенно во все сферы культуры и искусства. Эта новая эпоха показала, что предыдущая была прекрасной.

По идее, проект, выношенный в столь прекрасную эпоху, должен быть мгновенно устареть. Так бы и произошло, если бы мы пытались быть прежде всего современными. Но мы хотели быть прежде всего фундаментальными, а потом уже современными — и это, как кажется, дало нам устойчивость тогда, когда у других ее не оказалось.

Мир снова стал непостижимым,
примерить мир ни под нажимом,
ни от прилива любопытства
нельзя, нельзя, чтоб он открылся,
сосуда Божьего не повредив,
рассудка не шатнув императив,
он сотворен уже не Богом,
и по нему все больше боком.

А ода ищет точку Бога,
и в этой точке есть свобода,
из этой точки человек
не смотрит мрачно на коллег
разнообразных миллиарды
как на заполонивших гадов,
он как-то спас неравнодушье,
он плачет о живых в подушку.

#ода

НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО

Есть особое обаяние
неотправленного письма —

оно-то закончено,
но ты еще медлишь
с его отправлением,
почему, до конца не понятно,
может быть, надо еще раз обдумать,
сказано ли главное,
надо ли главное говорить, —

этот момент
отличает уверенность в том,
что у человека есть выбор,
что ты в целом хозяин
своих слов и не
разбрасываешься ими попусту,
что ты можешь не объяснять,
поступать по настроению —

ты уже знаешь, что будет,
как только письмо
выпорхнет из твоих пальцев —
в сердце тут же поселится светлая радость,
искренняя надежда,
надежда на скорый ответ,
предвкушение состоянья,
в котором ты будешь ответ читать, —

кстати, по этой причине
неотправленных писем
постоянно должно быть в изрядном запасе —
чтобы они могли отправляться
в нужный момент,
оставляя после себя
вот эту надежду,
источник жизненных сил, —

как же по-детски
ты ожидаешь ответа! —
едва
письмо отправилось в путь,
ты проверяешь почтовый ящик,
даже папки со спамом,
«а что, — говоришь ты себе, —
такое бывает,
мгновенный ответ,
обычное дело,
особенно если письмо
столь необычно, столь ярко»... —

в состоянии этого ожидания
ты особенно уязвим
для совсем не того ответа,
которого ожидаешь, —

видишь ли, в мире есть силы,
которые считают, что писать
и отправлять какие-либо письма —
непозволительная роскошь,
возмутительное бесстыдство,
раздувшееся самомнение,
наказание за которые
должно следовать незамедлительно, —

силы понадобятся,
потому что ответа, которого ждешь,
не будет, не будет и всё,
какие бы ты не нашел там слова,
они скоро не будут казаться точными,
как бы ты не открыл свое сердце,
сердце твое скоро тебе
предстанет или фальшивым,
или нелепым в ненужности —
так теперь выглядит выбор, —

так что пусть еще полежит,
пока что не время
запускать новый цикл
и тревожить попусту душу,
едва нащупавшую положение
некоторого покоя, —

ты внимательно вслушиваешься в него,
это новое состояние, о котором
ты долгое время не знал, —

слушаешь и что-то слышишь,
что-то, что надо осмыслить:

есть основания полагать,
что на неотправленные письма
ответы приходят быстрее и чаще,
вернее, ты лучше их различаешь,
на некоторые — как только
поставлена точка, —

надо тихо поставить ее
и прислушаться:
кажется, я что-то чувствую,
определенно,
в какой-то из папок прибыло,
не сразу поймешь, в какой, —

главное — не забыть
этого после
того, как письмо
все же будет отправлено, и придет
ненасытное ожидание.

#книгаверлибров

Наткнулся у Олега Чухонцева на фразу «Бога славит дух сокрушен» - и подумал, что поэзия, безусловно, участвует вот в этом сокрушении духа. Она работает над тем, чтобы прогрессист, достигатор, прогрессор, победитель, деятель, который живет в каждом из нас, видел обратную сторону своей деятельности — чтобы он был в таком ужасе от нее, что не мог бы забыть о ней больше, совершая «очередной шаг к успеху». Это не очень приятная функция искусства, не очень позитивная в современном понимании. В ней даже можно усмотреть не только консерватизм, но и прямо-таки архаизм поэзии, ее даже не сопротивление, а просто отрицании скоростной гонки современного мира. Поэзия показывает человека едва держащимся на водной глади, тогда как там, под дергающимися ножками, - бездна невообразимая.

В нас довольно глубоко вбито чисто марксистское представление о том, что искусство отражает реальность, а значит судить его надо по тому, что оно отражает и хорошо ли. Это то, что русский человек до сих пор впитывает со школы. Затем он получает любую профессию, но в своих суждениях об искусстве продолжает транслировать вот этот вульгарный социологизм. Очень часто, сталкиваясь с текстами о литературе и поэзии, проводя семинары о том, как писать критику, я думаю о том, что тут дело совершенно не в том, как писать критику. Тут надо начать говорить о том, что такое искусство, что его функции гораздо разнообразнее, что в произведении искусства возникает автономный художественный образ, который уже невозможно судить по тем же меркам, что и так называемую реальность. То есть искусство связано с реальностью, но автономно, автономно, но связано. Связанность до сих пор вбивают в школах, а до автономии надо пока как-то доходить своим умом. Но доходить надо обязательно - иначе любые суждения выглядят надругательством над ним.

Считается, что принцип наследования чаще совершается не от отца к сыну, а от деда к внуку. Я на себе это хорошо чувствую. У меня нежное отношение к дедам и весьма критичное - к отцам. И поколение дедов в поэзии для меня - это семидесятники. Буквально от старших - Бродский, Высоцкий, Кушнер, Чухонцев - до младших: Айзенберг, Гандлевский, Кибиров, Гандельсман, Кублановский, Цветков, Ермакова... Про шестидесятников у нас говорить привычно, а вот про семидесятников - нет. А я бы поговорил. При всей условности объединения в поколения людей порой чуждых друг другу.

Сегодня меня попросили заменить внезапно выбывшего коллегу на семинаре для писателей в Таганроге, который проводит на этой неделе АСПИР. Так что я незапланировано с четверга по воскресенье прочту цикл лекций о ключевых фигурах поэтов-семидесятников.