В день, когда мы узнали об убийстве Синвара, настроение было праздничное. Редкие эпизоды исторической справедливости, которые происходят на наших глазах, не могут не радовать и не давать надежду. Хотя мы платим за них такую цену, что справедливость эта условная. Скорее отсутствие вопиющей несправедливости, чем настоящая справедливость.

Но любопытна сама история.
Убили случайно? Цель номер один? Поверить крайне трудно.
И судмедэксперт, вопреки всем геройским историям про юного танкиста, продолжал заявлять, что Синвара убила пуля снайпера, а не танк.

В 2000 году Арафат выпустил из тюрьмы пятерых высокопоставленных хамасовцев, в том числе одного из основателей Хамас Мухаммада Джамаля аль-Натшеха. В 2001 году после первого смертника второй интифады ШАБАК охотился за ними. Агент Мусаб Юсеф (тот самый "сын Хамас") сообщил их местонахождение, и в воздухе уже висел вертолет, готовый разнести квартиру с пятью командирами боевого крыла Хамас. После жарких споров, атака с вертолета была отменена, потому что это однозначно выдало бы информатора.

Поэтому если Синвар был устранен в ходе подготовленной спецоперации, мы об этом никогда не узнаем, если это может раскрыть израильского шпиона в Хамасе. Если представить это как случайность, его и искать не будут.

Хотя с точки зрения пиара, судя по проиранским каналам, случайность выглядит не в пользу Израиля, в отличие от продуманных филигранных операций, вроде пейджерной атаки или вчерашней бомбежки Ирана, которые усиливают пиар-позиции Израиля.

И когда мы понимаем потенциальные способности Израиля по проведению таких операций, становится еще грустнее от того, что Цахаль натворил (и продолжает творить) в Газе. Это просто антоним продуманности и филигранности.

Убил одного из террористов тоже человек недалекого круга — гендиректор фестиваля Midburn (это филиал Burning Man в пустыне Негев) Лев Крайтман, резервист, который был в обороне на фестивале Nova 7 октября, провел полгода в Газе, а главный (очередной?) подвиг совершил у себя дома.

В общем, это очень-очень рядом. И для многих из тех, кто приехал в последнее время тоже, потому что это по разным причинам один из самых популярных среди нас районов Тель Авива. Если у вас есть знакомые в ТА, которые приехали в последние годы (да и раньше тоже), высока вероятность, что они живут в радиусе 2 км от места теракта. Самое время справиться, как у них дела.

А я с тревогой жду обнародования новых имен жертв теракта. Маловероятно, что это будут совершенно посторонние люди :(

Вчера был непростой день.

Высокобюджетное шоу для иранских подписчиков нас не очень тронуло. Две девочки из четырех испугались, но главным образом не ракет, а нового пробивного экстренного сообщения от службы тыла, которое испугало как раз тем, что это что-то небывалое. Но потом мы объяснили, что теперь такие будут приходить. По идее, оно должно приходить, даже когда телефон вне сотовой сети.

Я тоже напрягся, когда его получил, потому что решил, что оно связано не с ракетами, а с терактом, о котором мне сообщили множественные сигналы обеспокоенности со всего мира. На момент экстренки не было известно, что террористов всего двое и что они уже обезврежены, поэтому я, опасаясь проникновения, даже запер калитку :) Но когда стало понятно, что это иранские ракеты, я успокоился.

Значительно больше меня беспокоит возможный ответ Израиля. Месть Ирана прошла максимально благоприятно, если не считать одного убитого палестинца: жертв среди израильтян нет, атака завершена, если Иран этим удовлетворен — слава Аллаху! Это лучшая месть из всех возможных — без потерь со стороны объекта мести. На этом бы закончить, но, боюсь, Израиль будет дальше давать повод для таких неприятных вечеров, а это, помимо прочего, наши пособия и пенсии, наши цены на продукты, дефицит бюджета — вот что мы тратим на эти атаки, не говоря о международном имидже и жертвах среди мирного населения. Очень не хочется дальше этих бессмысленных трат, этих тревожных сообщений по всем соцсетям, как люди вместо своих дел бегают по подвалам, этих поводов для придурков по всему миру орать известную речевку. Все это будет, если будет ответ Ирану на «ответ» Ирана.

А вот теракт — гораздо страшнее ракет. Этот трамвай — наша основная транспортная артерия. Дети ежедневно ездят в школу на нем, и эта остановка — как раз на полпути. Трамвай устроен так, что внутри Тель Авива он метро, и там нормальная такая охрана, а по Бат Яму и Яффо он идет снаружи, и там охраны сильно меньше и можно зайти без турникетов.

Короче, это очень рядом — меньше километра от нашего дома, но главное: по пути ко всему.

Израиль — это большая деревня, а Яффо — деревня маленькая. На сегодня мне известно о трех жертвах теракта, все девушки, две из них мамы. Одна — мама 9-месячного малыша, который был у нее в слинге и остался без повреждений. По всем каналам ходила фотография детской коляски рядом с трупом в пакете. Не хотелось думать, что это коляска жертвы, но увы. Инбар было 33 года, она была тренером для только родивших и преподавала физкультуру у дочки наших друзей.

Другая — Надя из русскоязычной семьи, они только въехали в Яффо. Дочка ходит в школу рядом в этой остановкой, тоже демократическая, как у наших детей. Теперь весь класс ищет их, чтобы помочь, но папа не выходит на связь, он в шоке.

Про третью девушку — Шахар — ничего не знаю, кроме того, что она приехала из города Лод.

Еще в теракте пострадала собака, но люди отвезли куда надо, ее оперируют.

Все очень близко: один знакомый был там и убежал, еще одна — была в магазине рядом и ее не выпускали по соображениям безопасности. Ребята-арабы из известного мясного «Абу Хилве», который находится на этой остановке (мы покупаем мясо у них же, но в другой точке), спрятали у себя людей и оказывали помощь раненым. Писали, что террористы спрашивали у людей: «Ты араб?», и если да, то не стреляли. Не знаю, правда ли это.

Я и сам мог ехать там на самокате в это время — так бывает нередко, когда я заезжаю к приятелю, который живет около школы моих детей.

Нам всем кажется, что картина мира других людей отличается от нашей не так сильно, как на самом деле. У каждого человека есть довольно большая область установок, представлений об устройстве мира, привычных вещей жизни, которые он просто не замечает. Это его база и его огромное слепое пятно. Например — это реальная история — человек может случайно в подростковом возрасте узнать, что не во всех семьях бьют детей. А до этого он жил с уверенной связкой «семья = легитимное насилие взрослых», в том числе потому что его взрослым было удобно держать его в таком неведении. Ведь если так не у всех, то легитимность пропадает. Впрочем, часто взрослые держат детей в мифах и неведении несознательно.
Или я вот жил всю жизнь с двумя главными праздниками — днем рождения и Новым годом. Я понимал, что Новый год это локальная история, но был уверен, что день рождения — важный день в жизни каждого (любимый или нелюбимый, но важный). А теперь я живу с соседями, православными арабами, которых этот концепт вообще не трогает, в отличие от Пасхи. Я на пятом десятке узнал, что не у всех трепещет сердечко в ожидании дня рождения! И чем глубже в нас такого рода убеждения, тем труднее нам их разглядеть, потому что мы даже не смотрим в их сторону.
В психологии есть термин для обозначения такой вот базы (хотя на самом деле это не база, а полностью привнесенная в ребенка картина мира), этих слепых пятен — интроект. Интроект это любое знание полученное нами и воспринятое на веру, особенно в нежном возрасте. Оно встраивается в картину мира и очень плохо достигается критическим мышлением. Переосмыслить (или «разжевать» и переприсвоить или выкинуть) интроект — это специальная и непростая психотерапевтическая задача.
Моя подруга Майя Стравинская сделала проект, который призван обратить взор на нашу базу и освежить ее. Сопоставить, правильно и одинаково ли мы понимаем какие-то вещи, связанные с устройством общества. Сверить мировоззрения в каком-то смысле :)
Имеем ли мы в виду одно и то же, когда говорим «образование», «суд», «выборы», «налоги» и прочие простые слова, за которыми у каждого может скрываться очень много своего? Как нам поговорить об этом? Разговоры о самом важном (РОВ) — это чат-бот, который помогает рефлексии и обсуждению важных тем, задавая вопросы пользователю. Отвечая на эти вопросы, человек может оформить свою стройную позицию по вопросам, по которым раньше вместо позиции у него был ярлык, какое-то привычное смутное понимание, но не ясный осознанный взгляд.
Помимо вопросов, которые задает бот-собеседник, направляя ваши мысли в непривычном направлении («освещая» для вас «слепые пятна»), РОВ предлагает варианты ответов: иногда в виде фактов, иногда в виде роликов с экспертами. По сути, как говорит Майя, это такие уроки обществознания для взрослых. Вы можете послушать, что думают уважаемые люди на эту тему, но самые правильные ответы вы найдете для себя сами, приняв или оттолкнув мнение экспертов, послушав аргументы и свое сердце. Разговоры о самом важном не говорят о том, как правильно, но помогают это понять.
Последний ролик мне особенно понравился — политолог из Хельсинкского университета Маргарита Завадская исчерпывающе рассказала, что такое выборы, какие они бывают, зачем они нужны властям при разных строях и много всего еще. База? База. Но оформленная так, что это готовая статья в учебник. Посмотрите это видео с детьми, это будет очень полезно.
А ближе к теме нашего блога на том же канале в ютубе можно посмотреть, как Дима Зицер и Тамара Эйдельман отвечают на вопросы о школе.

Ода цифровизации

Поехал я, значит, с младшей дочерью на свидание. Надо иногда детей катать, мир показывать. Есть идея, что это неплохо делать по одному (ребенку). На этот раз была очередь младшей.

Поехали мы в Варшаву. В первую очередь, потому что оба там ни разу не были. Ну и Эрике по фото понравилось. Забегая вперед, скажу, что ничего не ожидал, но оказалось — чудесный город: зеленый, просторный, родной.

По прилету открыл Uber — в Израиле его нет, я для Берлина ставил. Убер работал. По новой схеме для аэропорта: дает тебе номерок, а ты его таксисту показываешь, который ждет у стойки Uber, и так вы коннектитесь. Раньше таксисты не брали часто, когда в глушь ехать, а теперь не могут не взять, потому что не видно, куда, пока мой номерок не введет. Кайф. Нам, правда, не в глушь надо было, но все равно — прогресс.

Такси, кстати, в Польше дешевое. Нас возили перс, русский, таджик, украинец и — случайно, видимо, — один поляк. Таджик рассказал, что работается куда лучше в Польше, чем в России, где он таксовал в начале десятых. И виза всего 1500 евро, окупается за 2-3 недели. Но люди просто не знают, что есть такая опция. И едут в Москву или Челябинск.

Ну вот, ходили мы гуляли, наслаждались, смотрели всякое, а в один вечер утомились и залегли кино смотреть в квартире. Открыл Wolt (наш, израильский) — работает. Привез Эрике роллов, а мне — голубики.

Потом захотели на башню залезть — в отзывах нытье, что очереди длинные. Очередь и правда была, но я обошел ее, открыл сайт, купил два билета за полминуты — и вуаля, мы наверху. Зачем они там стоят все — понять не могу.

Но самый кайф цифровизации случился сегодня. То есть я просто не представляю, насколько больше усилий и нервов мы бы затратили на то же самое лет двадцать назад.

Итак, в шесть утра мы должны были вылететь домой, но совсем незадолго до этого цахаль превентивно разбомбил дневной арсенал хезболлы и сразу же закрыл аэропорт до десяти утра. У нас уже вот-вот должна была быть посадка, прилететь мы должны были ближе к одиннадцати, но вначале рейс отложили на час, а потом отменили вовсе. Если бы у меня не было телеграма, я бы понятия не имел, что происходит, злился и тревожился. А так я в прямом эфире получал сведения о ситуации, и сразу понял, что может быть всякое. Даже думал: а вдруг мы вылетим, а потом его снова закроют, и нас посадят на Кипре? Неплохо, проведал бы сестру. Но потом я прочитал, что сажали вовсе не на Кипре, а в Каире и Эйлате, а туда совсем не хотелось. Тем не менее, рейс отменили совсем, и мы впервые в жизни пошли обратно через паспортный контроль аннулировать выездные штампы.

Потом мы поднялись на кассу, где нам предложили вылететь 29-го. Мое кислое лицо тронуло клерицу, и она поискала еще секунд двадцать и предложила 27-го лететь из Кракова. Варшава себя подысчерпала, и сомнений не было никаких. В Кракове я тоже не был и давно хотел, несмотря на колбасу.

Так вот, за одну минуту новый билет пришел ко мне сразу в телефон. Пока мы спускались на выход, я получил новый номерок Uber. Пока мы ехали в такси, я обзавелся билетом на поезд. А пока мы ехали на поезде, выбрали себе жилье. И все это происходит гладко, быстро и вообще без потерь времени.

Как сравню это с путешествиями молодости с бумажными картами, вокзальными табло и окошками касс, с поиском таксиста с приличной рожей — ну какой же кайф жить именно сейчас! Это жизнь с незаметными склейками, когда жуткое прежде событие — отмена рейса — вдруг бесшовно переходит в приятный чилл в уютном городке. В 11 утра мы должны были быть в ТА, а вместо этого были в Кракове. Не к вечеру, не днем даже. А просто сразу.

Не перестану восхищаться.

Понятно, что грибу, почти 100% которого находится под землей, совершенно наплевать на то, что мы соберем его плодовое тело (оно и так бы скоро разложилось), и на то, как мы это сделаем (ну, выдернем мы маленький кусочек грибницы — это не скажется на жизнеспособности гриба в целом). Минимального знания об устройстве гриба достаточно, чтобы это понять. Но настоящей науке таких выводов мало — нужны доказательства.

И такие тоже есть — из Швейцарии, где по-настоящему озабочены грибами и их исчезновением. Именно там было проведено почти тридцатилетнее исследование, которое доказало, что:

1. Сбор грибов (плодовых тел) и его манера никак не влияют на количество грибов в будущем году.
2. Это касается как грибов, предпочитающих вегетативное размножение (что понятно), так и грибов, предпочитающих размножение спорами (и даже зависящих от него). То есть сбор грибов не мешает их половому размножению.
3. Соотношение между съедобными (собираемыми) и несъедобными (оставляемыми) грибами также никак не менялось после сбора. То есть вызвать дисбаланс грибов обычный грибник не может.
4. Единственное, что уменьшало количество грибов на следующий год — вытаптывание почвы.
5. Однако, если ей давали отдохнуть, то дальше производство плодовых тел возобновлялось, и на 10-летнем треке между теми участками, которые вытаптывали, и теми, которые сохраняли, не было значимой разницы в количестве грибов. То есть если грибницу вытоптали и она пропустила год, то в перспективе она компенсирует это большим количеством грибов в лучшие времена.

И это не единственное исследование, были и другие, примерно с таким же результатом (а какие-то ученые даже считают, что сбор грибов может помочь их распространению из-за рассеивания спор).

Я даже не знаю, советовались ли авторы российского закона с микологами. Зная, как пишутся рекомендации Минздрава, я не удивляюсь полной оторванности законов от науки. Но за невыполнение рекомендаций Минздрава хотя бы не сажают.

Россия — не единственная страна, ограничивающая сбор грибов. Есть разные правила, которые различаются не только от страны к стране, но и в отдельных областях. Где-то вообще нельзя собирать ничего природного вне собственных владений (это считается браконьерством), где-то нельзя на чужой территории или в заповедниках. Чаще всего ограничения сбора грибов связаны с тем, что эти законы тоже архаичны и не видят разницы между грибами и растениями. Но ни в одной стране за сбор негаллюциногенных грибов не светит до 4 лет тюрьмы.

Раньше я думал, что квинтессенция Европы — это Ужгород. В каждом городе, куда я приезжал, я находил кусочек Ужгорода.
Теперь я узнал, что квинтессенция Северного полушария — это Берлин. Здесь я вижу элементы каждого города, где я бывал, включая не только Евразию, но и северо-восток США.
Берлин явно не станет одним из моих самых любимых городов, но здесь можно найти почти все, что я люблю.
Берлин слишком похож на Москву, и я, не бывавший в мегаполисе с момента отъезда из России, чувствую себя здесь и привычно, и неожиданно. С начала войны в Украине я бывал в Валенсии, Анталье, Копенгагене, Тбилиси, Амстердаме, Брюгге и Хельсинки, и все эти города — уютно-локальные, в них больше хочется жить (особенно в Хельсинки и Копенгагене), но ни один из них даже рядом не напоминает Москву. А Берлин очень похож.
Интересно, что это делает адаптацию проще и сложнее. С одной стороны, привычные масштаб, разнообразие и ощущение острия. С другой — провинциальные южные города вроде Тель-Авива, Валенсии или Антальи, предлагают настолько иной опыт существования, что происходит не адаптация к несоответствиям, а полное переключение режима жизни. Обломки старой жизни не лезут тут и там и не вызывают фрустрации или ощущения потери.
Обратная сторона: существование в совершенно новом режиме очень энергозатратно — и любая поездка в Европу это, конечно, отдых для израненной Израилем души. Здесь не тратится куча сил просто на понимание, зачем и почему все так криво. Все доступнее и человечнее и намного удобнее.
В итоге я не могу понять, нужен ли мне вообще мегаполис. Все мои навыки заточены под него, но душа его будто не требует, душе хорошо в городах с населением 700-800 тыс. В них возникает идеальный баланс между свободой (и теснотой), добрососедством (и безразличием) и острием жизни (и провинциальностью).
И все же если не в топ-3 и не топ-5, но в топ-10 Берлин вполне может войти. В конце концов трудно найти, чего здесь нет.
Как в Москве.
А, вот что! Товарища майора здесь нет.
И потому, как я ни люблю Москву сентиментальной любовью, признаю, что Берлин на порядок лучше.

Прихожане стояли как громом пораженные; незнакомец если и заметил их испуг, то не обратил на него ни малейшего внимания.
— Всевышний услышал молитву своего слуги, вашего пастыря, и готов ее исполнить, если таково будет ваше желание после того, как я, Его посланец, разъясню вам ее смысл, точнее — полный ее смысл. Ибо, как и во многих других людских молитвах, вы, сами того не подозревая, просите о неизмеримо большем, чем вам кажется, когда вы молитесь, — если, конечно, вы заранее все не обдумали.
Слуга Божий и ваш прочел молитву. Подумал ли он, прежде чем прочитать ее? И одна ли это молитва? Нет, их две: одна — которую он произнес вслух, и другая — которой не произнес. И обе достигли ушей Того, кто слышит все просьбы — высказанные и невысказанные. Поразмыслите над этим — и запомните. Если станете просить благословения своим делам и поступкам, будьте осторожны, ибо в эту минуту вы непреднамеренно можете навлечь проклятье на своего соседа. Если вы молитесь о ниспослании дождя, ибо он нужен полям вашим, — тем самым вы, быть может, молите о бедствии для соседа, чья земля не нуждается во влаге и дождь только испортит ему урожай.
Вы слышали молитвы вашего слуги — ту ее часть, которую он произнес вслух. Господь послал меня к вам, чтобы я облек в слова другую ее часть то, о чем пастор и все вы в глубине сердца молча молили его. Не разумея и не думая о чем молите? Дай Бог, чтобы это было так. Вы слышали, слова: «Даруй нам победу, Господи Боже наш!» Этого достаточно. Вся молитва, которую вы произносили здесь вслух, заключена в этих многозначительных словах. Уточнения излишни. Моля о победе, вы молили и о многих не упомянутых вами следствиях, которые сопутствуют победе, должны ей сопутствовать, не могут не сопутствовать. И вот до слуха Отца нашего небесного дошла и невысказанная часть молитвы. Он повелел мне облечь ее в слова. Внемлите же!
Господи Боже наш, наши юные патриоты, кумиры сердец наших, идут в бой — пребудь с ними! В мыслях мы вместе с ними покидаем покой и тепло дорогих нам очагов и идем громить недругов. Господи Боже наш, помоги нам разнести их солдат снарядами в кровавые клочья; помоги нам усеять их цветущие поля бездыханными трупами их патриотов; помоги нам заглушить грохот орудий криками их раненых, корчащихся от боли; помоги нам ураганом огня сровнять с землей их скромные жилища; помоги нам истерзать безутешным горем сердца их невинных вдов; помоги нам лишить их друзей и крова, чтобы бродили они вместе с малыми детьми по бесплодным равнинам своей опустошенной страны, в лохмотьях, мучимые жаждой и голодом, летом — палимые солнцем, зимой дрожащие от ледяного ветра, вконец отчаявшиеся, тщетно умоляющие Тебя разверзнуть перед ними двери могилы, чтобы они могли обрести покой; ради нас, кто поклоняется Тебе, о Господи, развей в прах их надежды, сгуби их жизнь, продли их горестные скитания, утяжели их шаг, окропи их путь слезами, обагри белый снег кровью их израненных ног! С любовью и верой мы молим об этом Того, кто есть источник любви, верный друг и прибежище для всех страждущих, ищущих его помощи со смиренным сердцем и покаянной душой. Аминь.
(Помолчав немного.) Вы молились об этом; если вы все еще желаете этого — скажите! Посланец Всевышнего ждет.

Впоследствии многие утверждали, что это был сумасшедший, ибо речь его была лишена всякого смысла.

Пер. Т. Кудрявцевой

Марк Твен
ВОЕННАЯ МОЛИТВАТо было время величайшего волнения и подъема. Вся страна рвалась в бой — шла война, в груди всех и каждого горел священный огонь патриотизма; гремели барабаны, играли оркестры, палили игрушечные пистолеты, пучки ракет со свистом и треском взлетали в воздух; куда ни глянь — вдоль теряющихся вдали крыш и балконов сверкала на солнце зыбкая чаща флагов; каждый день юные добровольцы, веселые и такие красивые в своих новых мундирах, маршировали по широкому проспекту, а их отцы, матери, сестры и невесты срывающимися от счастья голосами приветствовали их на пути; каждый вечер густые толпы народа затаив дыхание внимали какому-нибудь патриоту — оратору, чья речь задевала самые сокровенные струны их души, и то и дело прерывали ее бурей аплодисментов, в то время как слезы текли у них по щекам; в церквах священники убеждали народ верой и правдой служить отечеству и так пылко и красноречиво молили бога войны ниспослать нам помощь в правом деле, что среди слушателей не нашлось бы ни одного, который не был бы растроган до слез. Это было поистине славное, удивительное время, и те немногие опрометчивые люди, которые отваживались неодобрительно отозваться о войне и усомниться в ее справедливости, тотчас получали столь суровую и гневную отповедь, что ради собственной безопасности почитали за благо убраться с глаз долой и помалкивать.
Настало воскресенье — на следующий день войска выступали на фронт; церковь с утра была набита до отказа, здесь же находились и добровольцы, чьи юные лица горели в предвкушении ратных подвигов; мысленно они уже были там — вот они наступают, упорно, все быстрее и решительнее, стремительный натиск, блеск сабель, враг бежит, паника, пороховой дым, яростное преследование, капитуляция! — и вот они снова дома: вернулись с войны закаленные в боях герои, долгожданные и обожаемые, в золотом сиянии победы! С добровольцами сидели рядом их близкие, гордые и счастливые, вызывая зависть друзей и соседей, не имевших братьев и сыновей, которых они могли бы послать на поле брани добыть отчизне победу или же пасть смертью храбрых. Служба шла своим чередом: священник прочел военную главу из Ветхого завета, потом первую молитву; загудел орган, сотрясая здание; молящиеся поднялись в едином порыве, с бьющимся сердцем и блестящими глазами, и в церкви зазвучал могучий призыв:

Господи, грозно на землю взирающий,
Молнии, громы послушны Тебе!

Затем последовала «долгая» молитва. Никто не мог бы припомнить ничего равного ей по страстности и проникновенности чувства и по красоте изложения. Просили в ней больше всего о том, чтобы всеблагой и милосердный Отец наш оберегал наших доблестных молодых воинов, был бы им помощью, опорой и поддержкой в их подвигах во имя отчизны; чтобы Он благословлял их и охранял в день битвы и в час опасности, держал их в своей деснице, дал им силу и уверенность и сделал непобедимыми в кровавых схватках; чтобы помог Он им сокрушить врага, даровал им, их оружию и стране вечный почет и славу…
В эту минуту в церковь вошел какой-то пожилой незнакомец и неторопливо, бесшумной поступью направился по главному проходу к алтарю. Глаза его были устремлены на священника, высокую фигуру облекала одежда, доходившая до пят, и седые волосы пышною гривой падали на плечи, обрамляя изборожденное морщинами лицо, неестественно, даже мертвенно — бледное. Все с недоумением смотрели на него, а он, молча пройдя между скамей, поднялся на кафедру и выжидающе стал рядом со священником. Смежив веки и не догадываясь о присутствии незнакомца, священник продолжал читать свою волнующую молитву и закончил ее страстным призывом: «Благослови наше воинство, даруй нам победу, Господи Боже наш, отец и защитник земли нашей и оружия!»
Незнакомец дотронулся до его плеча, жестом приказал ему отойти, — что изумленный священник не замедлил исполнить, — и занял его место. Несколько мгновений он сурово оглядывал потрясенных слушателей, и глаза его горели призрачным огнем, потом низким, глухим голосом начал:
— Я — посланец престола, несущий вам слово Господне!

Потом идет песня про свободу творчества, которой так не хватает: «как он дышит, так и пишет, не стараясь угодить», «дайте дописать роман до последнего листочка». Потом впервые возникает надежда и ее маленький оркестрик. И дальше: «как с гитарой ни боролись, распалялся струнный звон». То есть надежда, что роман допишется до последнего листочка — есть. Рукописи не горят, струнный звон не утихает.

А «Дежурный по апрелю» — это песня о материнском беспокойстве за сына, а сын отвечает за «весну», как он ее видит — стоит в пикетах, пишет статьи или какой еще оппозиционер. Мамино сердце болит, но для сына в этом дежурстве есть достаточная для риска осмысленность. Можно ли так прочитать эту песню или это лихорадочное восприятие мне подсунуло? Кто знает?

А «Сентиментальный марш» — это песня про возвращение с войны и гибели на «той единственной Гражданской». Буквально, предчувствие Гражданской войны. Наши комиссары страшнее любого внешнего врага. Когда они склонились над героем, никто не знает, скорбят они, или, что скорее, сами его и убили. А может, и то, и то сразу. Ведь настоящий чекист первым страдает — он же несет на себе бремя очищения, и должен работать невзирая на лица. Можно и товарища закопать, если он стоит на пути революции (или, точнее, реакции). И убить, и скорбеть.

Потом опять про надежду, потом про судьбу, и вдруг — «Батальное полотно», где описаны император, его свита и придворные «поэты», а на словах «Крылья за спиною, как перед войною» начинается такой минор, что слышна вся тоска доброго человека перед случившейся бедой. Вообще выбор музыкальной окраски слов в этом альбоме порою важнее вербального контекста.

Затем идет пацифистская песня, которая начинается со строк: «Всё глуше музыка души,
всё звонче музыка атаки». Она уже без эзопова языка говорит нам прямо, где мы заблудились и куда стоит выруливать.

Ну и наконец потрясающая «Песенка о бумажном солдатике», которая служит лучшей поминальной песней по Навальному. Хабенский поет: «Он переделать мир хотел, чтоб был счастливым каждый, а сам на ниточке висел, ведь был солдат бумажный», а потом: «И все просил: "Огня! Огня!", забыв, что он бумажный. В огонь? Ну что ж, иди! Идешь? И он шагнул однажды» — и нет никаких сомнений, о ком поются эти слова, написанные за 17 лет до рождения последнего русского героя.

Я не знаю, как, зачем и почему выпущен этот альбом. Но я вижу в нем высказывание через немоту, вижу надежду, вижу поддержку тем, кто остался и молчит, тем, кому невыносимо в этом крушенье. Может быть, ни Хабенский, ни Ундервуд ничего такого не имели в виду, песни подобрали по любви, а не по смыслу, и ничего такого в них не вкладывали. И тем более ничего такого не имел в виду автор текстов. Но впечатление сложилось, и я хочу верить, что это не случайность.

Россия — страна истощенных людей. Люди истощены материально и морально. Сил понимать ближнего нет. Сил принять инакие решения нет. Проще порвать, поссориться, запозорить, исключить из приличных людей. И этим занимаются все россияне — оставшиеся и уехавшие. Один из немногих доступных способов ощутить свою силу — топтать слабых и травить неугодных. Но имеет смысл помнить, что среди уехавших столько же уродов и идиотов, сколько среди оставшихся, а среди оставшихся столько же умных, добрых и достойных людей, сколько среди уехавших. И искать свою силу не в конфликте, а в доброте, которой так много, поверим поэту, в молчанье.