МЕКСИКАНСКАЯ ЭНЕРГИЯ ЕВРОПЕЙСКОГО КИНО

В Люцерне состоялась церемония вручения призов европейского кино — ежегодных наград Европейской киноакадемии. Абсолютным фаворитом стал фильм француза Жака Одьяра «Эмилия Перес», награжденный помимо главного призами за режиссуру, сценарий, монтаж и женскую роль.

«Эмилия Перес» снята по-испански на мексиканском материале. Знаток и поэт мужского брутализма, Одьяр резко меняет оптику в невероятной истории о боссе мексиканского картеля, которому приспичило изменить пол. В сущности, это метафора отказа от насилия как атрибута токсичного «мужского мира». И теперь Эмилия Перес, обретя новое обличье, возглавляет борьбу против похищений людей — того самого прибыльного бизнеса, которым успешно промышлял картель и которым печально славится Мексика.

Гротескно яркие, броские наряды от Сен-Лорана и остроумные песенно-танцевальные номера — вот арсенал этого зажигательного фильма, который начинается как криминальная драма, потом превращается в мюзикл и комедию, а по мере движения к финалу — в политический плакат и почти что в народный эпос.

Есть в картине и более глубокие смыслы: например, она дает понять, что полностью изменить натуру и смыть грехи прошлого невозможно. Подсказанный феминистской повесткой, фильм Одьяра не поглощен ею и дает большую свободу интерпретаций.

Героиней церемонии стала трансгендерная испанская актриса Карла София Гаскон, известная в Мексике также как ведущая кулинарного телешоу. За роль звероватого мафиози Манитаса дель Монте, который после операции в израильской клинике превращается в грузную, но по-своему женственную Эмилию Перес, Карла Гаскон удостоена премии Европейской киноакадемии. Фильм Одьяра уже показан более чем в пятидесяти странах, и не только европейских: например, в Индии и Турции, но перспектива российского проката ему, скорее всего, не светит.

У картины-победительницы было несколько художественно сильных конкуренток — таких, как итальянская «Горная невеста» (режиссер Маура Дельперо) и франко-британская «Субстанция» (режиссер Корали Фаржа). В европейском конкурсе участвовала и лента иранца Мохаммада Расулофа «Семя священного инжира», спродюсированная Францией и Германией. Самой сильной претенденткой на награды считалась «Соседняя комната» Педро Альмодовара. Однако европейские академики предпочли «Эмилию Перес», в которой очевидно влияние эстетики Альмодовара, но это не подражание, а творческий диалог и даже в чем-то полемика.

Оба режиссера — испанский и французский — стремятся освоить территории Нового Света, но Альмодовар переносит туда свою, уже довольно усталую эстетику; Одьяр же черпает оттуда ресурсы энергии, дефицит которой остро ощутим в Европе.

https://yandex.ru/video/preview/16322590104497226290

30 лет назад умер
ДЖАН МАРИЯ ВОЛОНТЕ

Его называли «сфинксом
итальянского кино», его «золотой эпохи», когда одновременно на экранах царили актеры экстра-класса: Марчелло Мастроянни, Нино Манфреди, Уго Тоньяцци, Витторио Гассман, Альберто Сорди...
Волонте пришел в кинематограф из театра -- знаменитого Театро Пикколо ди Милано под руководством Джорджо Стрелера. Этот великий театральный режиссер стал таким же абсолютным авторитетом для Волонте, как Лукино Висконти – для Гассмана и Мастроянни. Именно на театральных подмостках актер научился остранять реализм брехтовскими приемами. И это определило тонкий интеллектуальный рисунок его киноролей, обострило их острый политический смысл и до конца проявило природную харизму Волонте. С самого начала и до конца почти во всех своих персонажах он сочетал брутальную мужественность с невротическим надломом, и это придавало его образам неповторимость.

Едва ли не первой в его послужном списке стоит роль Рогожина в экранизации «Идиота». Но свой тип кино он нащупал в 1962 году, снявшись в фильме трех молодых режиссеров — Валентино Орсини, Паоло и Витторио Тавиани «Человек, которого надо уничтожить». Сыграл сицилийского крестьянина-пастуха Сальваторе Карневале, профсоюзного активиста, убитого мафией.

Потом на какое-то время Волонте стал героем спагетти-вестернов Серджо Леоне и Дамиано Дамиани (эти роли принесли ему мировую известность, но сам он их не ценил). Незабываем мексиканский бродяга и бандит Эль Чунчо, сыгранный актером в «Золотой пуле» («Пуле для генерала») Дамиани, в великолепном дуэте с Лу Кастелем. В чисто жанровом, авантюрном кино была протянута нить от восстания пеонов к молодежному бунту 1968-го. Сын фашистского офицера и крупной буржуазки, Волонте был леворадикальным политическим активистом, и кино стало только верхней видимой частью его деятельности.

А вскоре произошла встреча актера с главным режиссером его жизни Элио Петри. Вместе они сделали фильмы “Каждому свое”, “Следствие по делу гражданина вне всяких подозрений”, “Рабочий класс идет в рай”, «Тодо модо»: это классика итальянского политического кино. Как и «Люди против» и «Дело Маттеи» Франческо Рози. Кроме того, Волонте переиграл большое количество исторических личностей и знаменитых людей – Микеланджело, Джордано Бруно, Альдо Моро, Бартоломео Ванцетти, Карло Леви…

Он был одинаково убедителен в ролях как бесстрашных героев, так и персонажей с двойным дном. Но пиком его карьеры стал образ отпетого негодяя, извращенца и психопата – «гражданина все всяких подозрений». Дотторе, высокопоставленный полицейский, убивал свою любовницу, намеренно оставлял улики, а затем, манипулируя расследованием и внутренне издеваясь над коллегами, проверял, будут ли его обвинять в этом преступлении. Высший пилотаж актерской игры и шедевр сатирического психоанализа!

АНДРЕЙ ЮРЬЕВИЧ ХРЖАНОВСКИЙ
вчера встретил круглую дату – 85. Поздравить его собрался «весь Берлин». И не только: например, Али Хамраев, вгиковский однокурсник Хржановского, приехал из Италии с подарком для именинника – роскошным узбекским халатом. Александр и Елена Смолянские сочинили поздравительные стихи с пушкинскими мотивами, положили их на музыку, а ИИ синтезировал голос «а ля Басков» для исполнения этой «арии». Было весело и душевно, в компании естественно соединились несколько поколений – от коллег-ветеранов до внуков хозяина торжества.

Происходило все в легендарном месте – берлинском кинотеатре «Klick Kino», который отсчитывает свою историю с 1911 года: тут витают тени экспрессионизма, Фрица Ланга и Марлен Дитрих. На стене, рядом с афишами старых кинолент – плакаты анимационных, игровых, снятых в смешанной экспериментальной технике фильмов Андрея Хржановского, вошедших в арсенал киноклассики. Тут же выложены великолепные книги, написанные им или составленные и изданные с его участием – про Тонино Гуэрру, Альфреда Шнитке и Марлена Хуциева. Еще один плакат напоминает об отце режиссера – прекрасном художнике Юрии Хржановском.

А начался вечер с показа новой работы мастера «Сквозь магический кристалл». Было сказано, что это фрагменты, или, как говорят, work in progress. Действительно, фильм не завершен, он в процессе работы, но как раз эта незавершенность что-то особенное добавляет к ее очарованию. Потому что это очень личный фильм о жизни, а она не завершена, пока человек жив и способен к творчеству. Первые кадры – детские воспоминания режиссера, страшные послевоенные: инвалиды без ног и рук, и все это в анимационных образах. После такого шокового пронзительного начала уже, кажется, некуда двигаться, но тут вступает в действие главный персонаж Андрея Хржановского – культура. Пушкин (это его будущий режиссер чаще всего рисовал в детстве), живопись, музыка -- и все это сплавилось в кинематографе, ставшем призванием А.Х. Искусство своим тихим героизмом, своей «энергией заблуждения» противостоит ужасу жизни и побеждает его. В финале сквозь печаль и горечь зрелого возраста опять прорываются детское жизнелюбие и природное чувство юмора маленького Андрея, который по-прежнему живет в убеленном сединами художнике.

Вчерашнего чудесного вечера, и вообще многого в жизни Андрея Юрьевича не случилось бы, если бы не его любящая семья. Жена Маша, сын Илья, невестка Катя…Семейную традицию есть кому поддержать и продлить. И в этом тоже – надежда.

Про «АПРЕЛЬ»
Деи Кулумбегашвили

Это был самый поразительный фильм Венецианского фестиваля. Его трудно пересказать даже в общих чертах – разве что социально детерминированную составляющую. Необходимо сообщить, что главная героиня Нина (Ия Сукиташвили) -- акушер-гинеколог; помимо работы в больнице, она ездит по деревням и делает нелегальные аборты. Сталкивается не только с весенним бездорожьем, но с тупиками дремучего патриархата, с абьюзом, предрассудками и преступлениями, принимая близко к сердцу все несовершенство человеческой натуры и социума. Но проблемы коренятся не только в других, а в ней самой, в ее травмированном детстве и одинокой зрелости, в ее сексуальности, в мучительных снах и видениях -- и это самое болезненное из впечатлений, рождаемых фильмом.

Эти впечатления резко контрастируют с другими – чисто визуальными, пробуждающими сильные художественные эмоции, приближающими «Апрель» и к образцам высокого киностиля (вспоминаются Карлос Рейгадас и даже Андрей Тарковский), и к современному изобразительному искусству. Тут нельзя переоценить роль оператора Арсения Хачатуряна, родившегося в Минске, снимавшего предыдущие фильмы Кулумбегашвили и после триумфа ее «Начала» приглашенного Лукой Гуаданьино на его постановку «Целиком и полностью».

Весеннее пробуждение природы, показанное в «Апреле» во внутрикадровой динамике, таит в себе невероятные ресурсы красоты и надежды. Так же как реально заснятые роды, знаменующие появление нового человека -- вопреки всему, что он, кажется, еще до рождения, знает об этом грешном мире.

Альмодовар еще много лет назад в фильме «Высокие каблуки» создал чудесную реминисценцию «Осенней сонаты»; новый фильм – продолжение на новом витке «Персоны» и «Шепотов и криков». Никакой форсированной брутальности; только сострадание и человечность.

Отдельного слова требует фиксация присутствия в «Соседней комнате» культурных объектов и ассоциаций не-кинематографического происхождения. Это и художник Эдвард Хоппер, и Джеймс Джойс с его повестью «Мертвые», и Дора Каррингтон, и Литтон Стрэйчи, и Вирджиния Вульф, и Майкл Каннингэм, и Хэмингуэй с Фолкнером. Это и фотограф Кристина Гарсия Родеро – как и Альмодовар, уроженка Ла Манчи, выразившая в своих черно-белых фотографиях народный дух испанской глубинки.
Как и почти все фильмы Альмодовара, «Соседняя комната» -- праздник высококлассного дизайна, модных брендов и цветовой игры: джерси Тильды Суинтон из новой мужской коллекции, ваза Fazzoletto желтого муранского стекла, синяя подушка с принтом от Пьеро Форнасетти, красная и зеленая лежанки для двух подруг. При этом удивительным образом от фильма, дышащего красками весенней природы, не остается назойливого привкуса гламура.

В конкурсе показаны еще как минимум две картины, имеющие призовые шансы: это итальянская «Горная невеста» Мауры Дельперо и бразильская «Я все еще здесь» Вальтера Саллеса. Впереди – «Квир» Луки Гуаданьино и новый «Джокер» Тодда Филипса. Так что фестивальная интрига может в последние дни усложниться.

БРУТАЛЬНОСТЬ И ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ

На кинофестивале в Венеции наметились лидеры и фавориты критиков, публики и, вероятно, официального жюри. А я предлагаю свой рейтинг предпочтений.

В дамки настойчиво просится «Бруталист» -- чрезвычайно амбициозный фильм Брейди Корбета. Он длится три с половиной часа (показ прерывается пятнадцатиминутным антрактом), снят в архаичном и громоздком пленочном формате Vista Vision, на этот экзотический труд ушло семь лет. На экране история жизни вымышленного архитектора, венгерского еврея Ласло Тота, вырвавшегося из Бухенвальда и попавшего в «демократический концлагерь» американского капитализма. Не столь уж адский, раз он позволил выкормышу немецкого Баухауса сделать карьеру в Новом Свете, стать законодателем «бруталистской» архитектурной моды и выставиться на венецианской Биеннале. Кое-чем пришлось поплатиться: Ласло пристрастился к героину и был изнасилован своим заказчиком, властолюбивым денежным мешком Ван Бюреном – однажды в буквальном смысле и многократно в метафорическом. Бруталиста Тота играет Эдриэн Броуди, обязанный славой ролью пережившего холокост пианиста у Романа Поланского: прорисовывается рифма и линия судьбы даже на актерском уровне. В роли токсичного денежного мешка -- Гай Пирс.

Корбет -- актер, снимавшийся у многих хороших режиссеров -- решил, что он не хуже, и перешел в смежную профессию. Получил поощрение Венецианского фестиваля за свой дебют «Детство лидера», здесь же через три года показал картину «Вокс люкс». Сейчас Корбет опять на Лидо, и поклонники прочат ему «Золотого льва». Смелость города берет, мегаломания и брутализм приветствуются, но только не культурная инфантильность; хотелось бы меньше патетики и самолюбования, больше мастерства и знаний о предмете. Слепить типологический образ модерниста второй половины ХХ века – заманчивый проект, но тут нужен талант другого калибра. Если не Томаса Манна или Орсона Уэллса, то, скажем, Педро Альмодовара. Хотя модернист у него так или иначе выйдет постмодернистом.

«Соседняя комната» -- лучший фильм Альмодовара за последние двадцать лет. Несмотря на то, что он первый (на считая двух короткометражек) англозычный, а чужой язык отчуждает. Помогли две блистательные женщины – Тильда Суинтон и Джулианна Мур. Помог роман Сигрид Нуньес «Через что ты проходишь», хотя из него взята только одна сюжетная линия, да и та переиначена. Героиня-писательница Ингрид (Мур) случайно узнает о том, что ее старая подруга Марта (Суинтон), в прошлом военкор, с которой они потерялись в круговороте нью-йоркской жизни, страдает от тяжелой онкологии. Их встреча пробуждает в Марте воспоминания о дочери Мишель, с которой у нее сложились не самые лучшие отношения. В конце концов больная, измученная химиотерапией, просит подругу о нелегкой и опасной услуге: поехать с ней в снятый загородный дом, поселиться в соседней комнате и морально помочь ей совершить нелегальный акт -- добровольно уйти из жизни.

Эта тяжелая тема, сопровождаемая дискуссиями о праве на эвтаназию, об этических ценностях любви и дружбы, о трагизме существования человека и человечества и о том, как внутренне противостоять отчаянию, решена Альмодоваром тактично, без тени пафоса, с привлечением арсенала художественных средств, которыми режиссер владеет в полном совершенстве.

Среди этих средств – точечный юмор, который он ухитряется непринужденно внедрить в предельно драматический нарратив. Даже трудно дающаяся кинематографу тема военкоров (не припомню ни одного удачного опыта) решена в лирико-юмористической тональности, и это сразу облегчает груз «большой темы» (то, чего не хватает «Бруталисту»). Про актерское мастерство Тильды Суинтон только ленивый не писал, но и она ухитряется удивить, сыграв вместо одной роли две. С ее калькулированным профессионализмом контрастирует Джулианна Мур – живое воплощение обаяния, жизнелюбия и эмпатии. Этот актерский дуэт войдет в историю экранных «двойных портретов», которые в свое время занимали умы Бергмана и Тарковского.

Под этой маской — много пережившая и страдающая женщина. А на поверхности — та, о которой она поет: «Это я, Лола». Невинная, обворожительная кокетка, всегда хохочет, принимает самые незамысловатые комплименты и любит моряков, потому что моряк — это шанс для путешествия и приключения, а они больше, чем что-либо другое, украшают жизнь.

Два образа сделали из Анук Эме икону кинематографа — «Лола» и «Мужчина и женщина». Она стала воплощением французской женственности — будь то провинциалка из Нанта или прожженная парижанка.

Она сыграла еще много разных прекрасных ролей, а объединял их стиль — легкий, возвышенный и утонченный.

Но даже если бы были утрачены все старые корни, древо Тарковского оставалось бы живым и крепким, а его крона разрасталась. Как, надеюсь, растут посаженные в Юрьевце яблони.

Андрей Арсеньевич и созданный им киномир – могучий ствол этого раскидистого древа, его ветви простираются до далеких стран и континентов и прирастают новыми прекрасными веточками.

Марина Арсеньевна, посвятившая жизнь памяти брата, может быть теперь спокойна.

Светлая и ей память. И соболезнование близким.

МАРИНА ТАРКОВСКАЯ (1934 – 2024)

Умерла Марина Арсеньевна.

Эту печальную новость прокомментировали многие, знавшие покойную близко или хотя бы краем соприкоснувшиеся с ней. Симптоматично, что М.А. покинула нас на следующий день после того, как был объявлен новый формат фестиваля «Зеркало». Теперь это не фестиваль авторского кино, а Международный фестиваль кино, музыки и архитектуры «Зеркало. Философия Тарковского». Без комментариев.

С Мариной Арсеньевной мы в основном общались, как раз когда она приезжала в Иваново/Плес/Юрьевец на фестиваль «Зеркало». В один из фестивальных дней гости отправлялись вниз по Волге из Плеса в Юрьевец, где Тарковский, будучи школьником, жил с матерью и сестрой Мариной. Там перед его домом-музеем один из почетных гостей (среди них Александр Сокуров, Карлос Рейгадас и Нури Бильге Джейлан) сажал яблоню.

В Юрьевце, где прошло военное «Андреево детство», в доме-музее Тарковских мы видели кроватку, где спала маленькая Марина. А в школе, в которой учился Андрей, можно было познакомиться с рисунками будущего режиссера. Самое интересное, что эти детские рисунки озвучены: если летит бомба, написано "УУУ", если происходит взрыв — "Бах!": практически звуковой фильм. А один из первых взрослых рисунков «Человек с завязанным ртом» выглядит как эскиз к теме преодоления немоты в «Зеркале», хотя тогда замысла фильма, разумеется, не было и в помине.

Помню рассказ М. А. о брате: совсем юный Андрей, в суровые военные годы пробовавший силы в живописном деле, скопировал одну из картин Левитана, но попытка продать ее на рынке не увенчалась успехом.

…Потом ушел из жизни Александр Витальевич Гордон, его вдова появлялась на фестивале все реже. Потом я перестал быть программным директором «Зеркала».

…Прошло еще какое-то время. Работая над книгой «Тарковский и мы», я принялся перечитывать тексты, написанные Мариной Арсеньевной – и поразился, как смело и точно она формулировала некоторые, скажем так, спорные моменты творческой и личной биографии брата.

Вот про героя «Жертвоприношения»: «Его надежды на счастье рассыпались в прах так же, как и у Тарковского. Жена Александра Аделаида срисована с его жены, она лишь чуть облагорожена. После истерического припадка (Андрею приходилось не раз наблюдать истерики своей жены, которые буквально изматывали его) произносит монолог, несколько отличающий ее от прототипа. Костюмеры и гримеры долго не понимали, какой костюм, какая прическа должны быть у героини. Это стало им понятно, когда на съемки приехала жена режиссера» (Andrej Tarkovskij Klassiker, Universitatsverlag, Potsdam, 2016, s. 48).

...В Юрьевец привезли архив Андрея Тарковского, выкупленный на аукционе «Сотбис» правительством Ивановской области. Архив выставили в Иваново и Юрьевце, но никак не могли расшифровать. На самом деле это ничего не стоило; достаточно было пригласить собирательницу архива Ольгу Суркову. Но Марина Тарковская категорически заявила: «Пока я жива, ноги Сурковой здесь не будет» -- и никто не в силах был преодолеть это вето. Причиной был не столько архив, сколько книга «Тарковский и я»: Сурковой могли простить нелицеприятные слова про Ларису Тарковскую, но не про самого мэтра. Приходилось учитывать где-то прочитанное: «В клане Тарковских – все против всех». Не хотелось множить цепную реакцию ревности и неприятия.

В отношении к великим художникам в России очень часто наблюдаются неадекватность и раздрай. При жизни их, как правило, травят и поносят; зато после смерти негатив сменяется настоящим культом, при этом служители этого культа конкурируют и враждуют между собой. В результате то, что на самом деле важно, не делается.

Несмотря на предпринятые энтузиастами усилия (Марина Арсеньевна была главной из них), так до сих пор не восстановлен разрушенный дом на Щипке. Печальная судьба большого всероссийского Музея кино, где тоже могли бы занять свое место экспонаты, связанные с Тарковским, хорошо известна.

И тем не менее среди этих горестей есть искра оптимизма. Про генеалогию рода Тарковских написано много, хотя еще больше сохранилось темных мест.