Я хотел бы переехать в Калининград.

Учился бы на культурологии в БФУ имени Канта. По чётным числам болел бы за Дом Советов, а по нечетным — за Королевский замок. Ходил бы в зоопарк смотреть на капибар и енотов-полоскунов. Рассказывал бы всем про бегемота Ганса. Игнорировал бы Амалиенау, потому что есть Растхоф. Охотился бы за книгами из Валленродтской библиотеки. Красил бы яйца зубрам. Гулял бы по Ботаническому саду. Слушал бы «Комитет охраны тепла».

Горевал бы по поводу возможного сноса виллы «Эдит». Собирал бы подписи за трамвай на проспекте Победы. Защищал бы блошиный рынок у башни Врангеля. Отфотографровал бы все прусские гидранты. Покупал бы шпроты «За Родину» и аккуратно макал туда хлебушек. Завтракал бы йогуртами из Полесска. Катался бы по придорожным аллеям. Занялся бы бердвотчингом и поймал бы в объектив зелёного дятла и воробьиных сычиков. Пытался бы решить задачку Эйлера про семь мостов.

В августе ездил бы в Гусев возлагать цветы. Ходил бы на День селедки. Болел бы за Фонд капитального ремонта КО. Покупал бы тильзитские сыры и леденцы «Карамельково». Отправлял бы открытки из «Макса Пройса». Читал бы тридцать восемь местных анонимных телеграм-каналов, знающих все про онкоцентр и газ в Балтийске. Катался бы по всей области с «Хранителями руин».

Выпивал бы в «Ельцине». Попытался бы осилить «Критику чистого разума», чтобы знать цитаты не только про звездное небо и моральный закон. Купил бы запонки, инкрустированные янтарем.

Водил бы москвичей в «Штайндамм», Дом китобоя и Альтес Хаус. Ругал бы хрущёвки в ганзейском стиле. Часами гулял бы по Краснолесью и Роминтенской пуще. Весной нюхал бы цветущие каштаны. Никогда и нигде бы не заказывал клопсы и строганину из пеламиды.

Усиленно распространял бы слухи о мерзком и сыром климате, чтобы остановить поток любопытствующих. Посылал бы наш марципан бабушке в Сургут. Отговаривал бы знакомых в очередной раз ехать в Светлогорск, когда есть Мамоново, Гурьевск и Ладушкин. Взял бы квартиру в старом фонде.

Калининград, жди.

Когда-то Годар утверждал, что не существует французского кинематографа. А есть русский, американский, испанский… Потому что понимал кино как проработку национальной травмы, вызванной гражданской войной. Поэтому вопрос: какую травму прорабатывает якутское кино? Неужели травму колониализма?

Возможно Годар был прав, но не до конца. Кино – это инструмент, кроме прочего, по конструированию национального мифа. Об этом и новая книжка, которая скоро выйдет в НЛО.

*🤩*Все страхи Monday Karma: выпуск о хорроре-2024*🤩***

*▶️ СЛУШАТЬ*

Обилие «ужасающих» премьер не могло остаться без внимания, как и то, что отношение к жути постоянно меняется: и у тех, кто снимает, и у тех, кто смотрит. Вместе с Настасьей Горбачевской и Олей Касьяновой попробовали разогнать, как мутирует жанр (или наши представления/ожидания), что нас задевало за живое, помимо недавних хайп-монстров («Субстанция» х «Собиратель душ»), а под конец пришли к жизнеутверждающему твисту.

Слушать выпуск о «хорроре, изменяющем реальность», можно на удобных платформах: iTunes, Spotify, YouTube (тоже аудио),Я-Музыке или ВК.

Мирзоевщина приоделась в достоевщину.

Новое «Преступление и наказание» — театрализованная артуха для самых маленьких. Раскольников бродит по наивному городу, коим Петербург 21-го столетия не слишком старательно притворяется. Сонечка Мармеладова кутается в борделе от своей святости, токмо настоящие бесы, со скуки видно, город тоже покинули. И Сонечка уже не так одинока в своём карнавальном целомудрии.

Мирзоев внутренние монологи студента Родиона, его сестры Дунечки и Свидригайлова суёт в уста некомпетентного чертяги: то не бес из «…Карамазовых», не фаустианский Мефистофель, а помесь Антибиотика из «Бандитского Петербурга» и отца «Никки Дьявола-младшего». От суммы показушного юродства и харизмы Роберта Дауни мл. сгорела бы «краюшка одеяла», которую из всех рукописей Ф.М. старательно вымарывали редакторы.

Да и не Достоевский это, как верно заметил Павел Басинский. Это очередная попытка померить русскую душу театральным сюром. Сквозь пузырящуюся кровь и лошадиный галоп по дворцам-колодцам разглядел — со мной хотели поиграть. В классики ли, в бисер ли, но мне и на вашу игру в Достоевского смотреть не хочется, адьёс.

Смутил фильм «Didi» — один из фаворитов последнего «Сандэнса».

Типичный coming-of-age, но с ароматом дайвёрсити: протагонист-тинейджер переехал в США с мамой, бабушкой и старшей сестрой, пока отец зарабатывает деньги в родном Тайване. Ускользая из компании друзей-пакистанцев, он представляется как «half asian». В остальном ведёт жизнь обычного школьника — постит меметичные видео на YouTube и мимикрирует под интересы своей крашихи.

Уютная и компактная история взросления бесит как раз этим «в остальном». Шутка удачна если покоится на идентичности: на бабушке, глотающей слоги китайского диалекта; на матери, разделывающейся с бургером ножом и вилкой. Поместив выходца из другой культуры внутрь коллизий, типичных для американского инди про подростков, авторы масштабируют все жанровые клише. И первый трип, и прощание с любовью, и последний спор с родителем. И натужный хэппи-энд, окончательно превращающий героя в АмериканцА.

Когда сквозь родную речь подростка всполохом проносится «I have a dream» — хочется взвыть. Ну, да, Сандэнс.