Была сегодня в одной реставрационной мастерской, смотрела близко и долго картину XVII века, которую практически никто не видел последние сто лет – большая, барочная, живопись уже без жёлтых лаков, но под родным холстом ещё есть старый (примерно 150-летний) дублирующий, местами между ними видно «пузыри». Смотрела при естественном свете, под лампами и в ультрафиолете, думала как сложно подобрать для живописи слова: издалека она кажется «жёсткой», грубоватой, а вблизи мягкая, пластичная; как вообще передать впечатление другой реальности, которая всей плотностью и динамикой присутствует в реальности нашей, оставаясь фактически вещью. Захватывающе.

Каждое лето я слушаю итальянскую попсу и читаю какую-нибудь (почти любую) итальянскую книжку, в этом году заменила книгу сериалом (попса, впрочем, осталась).

По рекомендации дорогой Лены летним чтением однажды стал – как и у многих – «Неаполитанский квартет» Элены Ферранте, автора-анонима из, вероятно, Неаполя. Я в Неаполе не была, моё представление о городе сформировали роман Курцио Малапарте «Шкура» и книга музыковеда Патрика Барбье, которая вышла в Издательстве Ивана Лимбаха «Празднества в Неаполе. Театр, музыка и кастраты в XVIII веке».

Театры и «театрики», отделанные «театральным красным» (Муратов) – как вы понимаете, меня такое привлекает.

И «Неаполитанский квартет» мне понравился. Совсем мимо тренда на тщательный полив «корней», никакого пестования идентичности героини, напротив – своя среди чужих, чужая среди своих, «идентичность» прорывается диалектными ругательствами. Роскошный образ родного города – большого, всегда на взводе и одновременно похожего на болото. В общем, думаю, все и так читали (если не читали – рекомендую, и лучше на бумаге, это такой пластически выразительный текст, который хочется трогать).

Тогда после книг я пошла смотреть сериал (он называется «Моя гениальная подруга») и выключила минут через пять, потому что у меня в голове всё было не так. Прошло несколько лет, образы в воображении смазались и я смогла смотреть сериал. Это, конечно, игра в итальянское кино прошлого века: скудный послевоенный Неаполь, потом история Лилы и Нино с лестницей под дождём, такой отблеск 60-х. Книга (конечно) сложнее и богаче, южнее. Но как я перешла с новозеландских совиньонов обратно на французские, так и пережила обезжиренный (по сравнению с текстом) визуал.

Сериал приятный, немного призрачный. Стриминги выдают тонны дорогущего контента, который должен любой ценой удержать нас у экранов, а тут никто не держит, у тебя, зритель, есть своя жизнь, вот иди и живи, зачем пришёл в наш квартал. Интересное ощущение, сейчас такого наверное не делают.

АПД от читательницы: в сентябре выходит четвёртый сезон «Гениальной подруги», то есть самое время посмотреть предыдущие три)

И если вдруг вам нравится что-то из того, что тут происходит, не стесняйтесь поддерживать канал.

Понимаю, что многие всё ещё считают, что автор должен быть бедным, голодным, больным ментально и физически, при этом чудесным образом бывать во всех самых интересных и красивых местах, приобретать книжные новинки и так далее – но так не бывает. И никакой зарплаты нигде у меня нет, только гонорары, и муж меня тоже не содержит, чтобы я могла беззаботно порхать где хочется и щебетать о красивом, не думая о насущном. В любом случае контента, созданного несчастными и больными людьми уже более чем достаточно, а продукты в магазине «на энтузиазме» и «по вдохновению» по-прежнему почему-то не дают – даже наоборот, просят за них всё больше денег. В общем вы знаете, что делать)

Однако теперь, безнадежно ослабленная экономически и лишившаяся многих территорий, она оказалась беззащитной перед натиском османских орд.

Друзья, у меня пока нет времени довести до ума черновики текстов для канала, поэтому поделюсь обширной цитатой из всё той же книги Джона Джулиуса Норвича об истории Венецианской республики про разграбление Константинополя весной 1204 года в ходе четвёртого крестового похода. К разговору о том, чего стоит следование своим интересам и куда приводят мечты (а ещё, конечно, симптоматично что британский автор переживает падение Константинополя как «оплота Запада» под натиском «османских орд»). Бонус – «великолепный старец», дож Энрико Дандоло погиб в 1205 году и похоронили его в Святой Софии.

*Исход битвы решили венецианцы и в значительной мере Энрико Дандоло собственной персоной.

Об отваге старого дожа мы знаем не только со слов позднейших панегиристов Венецианской республики, по понятным причинам довольно предвзятых, но и по рассказу самого Жоффруа де Виллардуэна. Венецианский флот, сообщает он, подошел так близко к берегу, что люди, стоявшие на корабельных лестницах, схватились врукопашную с защитниками стен. Однако нападавшие все никак не осмеливались пристать к берегу и высадиться.

И тут Энрико Дандоло явил истинное чудо храбрости. «…Дож Венеции, — пишет Жоффруа, — который был старым человеком и ни капельки не видел, стоял весь в кольчуге на носу своей галеры и держал перед собой знамя св. Марка. И вот он закричал своим людям, чтобы его вывели на сушу, а если не сделают этого, то он их покарает. И они повели галеру так, что она пристала к берегу; и они выскочили из нее и вынесли перед ним на сушу знамя св. Марка». Увидев это знамя и опередившую всех галеру дожа, остальные устыдились и последовали за ним на берег.

Атака набирала силу, и вскоре защитники поняли, что у них не осталось шансов. Не прошло и нескольких часов, как Дандоло послал своим франкским союзникам весть, что не менее двадцати пяти башен на стене захвачены венецианцами.

Парадокс заключался в том, что на самом деле войны не хотел никто — ни крестоносцы, ни греки. Жители Константинополя хотели только одного: раз и навсегда избавиться от дикарей, разрушавших их любимый город и готовых обобрать их до нитки. Франки, со своей стороны, не забыли о настоящей цели, ради которой оставили свои дома, и все больше досадовали, что приходится так долго находиться среди тех, кого они считали изнеженными трусами, вместо того чтобы вступить в долгожданный бой с неверными. Вдобавок они понимали: даже если греки отдадут долг сполна, этого хватит в лучшем случае лишь на то, чтобы рассчитаться с Венецией.

Энрико Дандоло определенно сослужил своему городу добрую службу. Но в более широком контексте мировых событий он был воплощенной катастрофой. Нельзя сказать, что Крестовые походы заслужили дурную славу именно из-за него, но это лишь потому, что хроника нашествий на Святую землю еще веком ранее составила одну из самых черных глав в истории христианства. И все же Четвертый крестовый поход (если можно так его называть) своим вероломством, лицемерием, жестокостью и алчностью превзошел все предыдущие. В XII в. Константинополь был не просто самой славной и богатой столицей мира, но и самой культурной в интеллектуальном и в художественном отношении. Это была главная сокровищница античного наследия Европы, как греческого, так и римского. Разграбление города нанесло всей западной цивилизации ущерб больший, чем завоевание Рима варварами в V в. или сожжение Александрийской библиотеки воинами пророка Мухаммеда в VII столетии. Возможно, оно стало величайшей потерей за всю историю Запада.

Политические последствия, которые повлекло за собой падение Константинополя, тоже были чудовищны. Хотя латиняне потеряли власть над Босфором всего через шестьдесят лет, а греческая империя продержалась после этого еще два столетия, она так и не вернула ни былую мощь, ни сколько-нибудь значительную часть утраченных земель. При твердом и уверенном руководстве (в котором больше не было недостатка на протяжении следующего столетия) сильная и процветающая Византия смогла бы остановить турецкое нашествие.*

Посмотрела фильм «Идеальный лжец» (США, 2023, режиссёры Джозеф Шуман и Остин Старк). История про медийщика, который топит за угнетённых (без кавычек) и даже от их лица, строчит «репортажи» из охваченного «испанкой» Нью-Йорка, находясь в благополучной изоляции в своём поместье на острове со слугами. Становится авторитетным источником и лидером мнений, не соприкасаясь с фактурой – мне не хочется видеть такое ещё и в кино, но если вы не связаны с медиа наверное будет ок.

Дальше как в «Треугольнике печали» – короткий перехват инициативы героем из низов в экстремальный период, пока нет еды и не работает переправа. Ещё один постироничный кивок в сторону классовой борьбы с пониманием безнадёжности предприятия (слугу из Стамбула зовут Чингиз Каан, ах как смешно).

Мораль – на своём месте важно быть собой. Барин играет в либерала, и победить ему удаётся только когда он признаётся себе в барстве. Это мой дом и я не хочу, чтобы кто-то кроме меня плавал в моём бассейне и носил мои тапки, я готов за это убить. Я не отдам поместье благотворителям, ваши ожидания – ваши проблемы. По-настоящему успешно врать он начинает, когда признаётся себе, что врёт. В общем, начинать договариваться с собой и другими нужно тогда, когда вы (и другие) следуете своим настоящим интересам.

Первая посмертная выставка Дмитрия Маркова в Anna Nova. Кажется у меня получилось собрать нормальный текст – без заунывной мемориальности, но с меморией.

В кураторском тексте к выставке выбор Дмитрием формата и техники (квадрата и айфона) однажды и навсегда называют добровольной аскезой, вроде как для фотографа это «путь самурая». Однако Марков в большой мере был соцработником и журналистом, к тому же обладал редкой способностью любить людей как «вообще», так и в частности. Фотография была одной из составляющих этой жизни — и Диме, видимо, было удобно однажды определиться с форматом и не париться. Может он и захотел бы когда-нибудь обвешаться фототехникой — этого мы не узнаем. Тогда зимой в городе Дно он сказал интересную фразу — что творческий ресурс конечен, и он как автор чувствует, как тратит нечто невосполнимое, поэтому нет смысла расплёскивать себя на фигню. Для меня это прозвучало странно — кажется, художники прошлого наоборот с возрастом наращивали мощь, как, простите, драконы в «Доме Дракона». Я никогда не думала, что можно чувствовать наоборот, но, возможно, мощь поздних шедевров связана как раз с тем, что люди переставали расплёскиваться.

Полностью – по ссылке.

Фонтанка.ру

Не хтонь. Первая посмертная выставка Дмитрия Маркова

Дмитрий Марков (1982 — 2024) — фотограф, журналист и волонтер, он прославился кадрами «провинциальной России», сделанными на айфон.

Смотрела один испанский сериал (не особо зажигательный, поэтому советовать не буду), там банда аферистов планирует украсть картину Ван Гога с временной выставки в Прадо, заменив оригинал подделкой. Диалог:

– Украсть Ван Гога? с издёвкой А почему не Веласкеса?

– серьёзно Подделку Веласкеса заметят сразу.

То есть «Ван Гога» можно сделать за одну ночь, вообще фигня, а Веласкеса невозможно, фальшак распознает любой охранник. Какой изысканный намёк на собственное превосходство, имя которому, само собой, Диего Веласкес.

Маленькое наблюдение: «Золушкой» обычно называют «простушку», в которую «влюбился» принц/король/владелец заводов газет пароходов, хотя суть истории немного не в этом. Во всех версиях сказки принц влюбляется не в простолюдинку, а в девушку, которая выглядит богаче и роскошнее всех вокруг; если подумать Золушка очень близка усреднённому идеалу. Юная, крайне миниатюрная, симпатичная и при этом зашуганная, тает от минимального внимания (у аристократок же есть как минимум чувство собственного достоинства, как максимум некоторое высокомерие – принцу, очевидно, такое не интересно). Итак, симпатичная и робкая девушка-подросток в самом шикарном платье (по одной из версий она в каждый из трёх вечеров надевала всё более будоражащий наряд), которая ничего о себе не говорит и исчезает в самый интересный момент; на месте принца заводов можно подумать, что это богатая наследница какого-нибудь экзотического короля, которая первый раз вышла в свет, и он, конечно, не может упустить такую добычу. В общем, девочки, просто быть бедной и зашуганной недостаточно, надо при этом выглядеть как все звёзды мира на всех красных дорожках вместе взятые и больше молчать (но это и так понятно).