Любовь это — принимать ее тоску на себя.

Последние солнечные дни — ловлю их в горсть, чтобы спрятать в кармашек у сердца. Оставлю там до зимы, забуду, а потом совершенно случайно найду в самый пасмурный день и обрадуюсь. Как радовалась в детстве ста рублям, забытым в куртке.

Такие дни созданы, чтобы проводить их на даче. Прячусь в яблоневом саду — он такой же старый, как наша изба. От нее к саду ведет каменная дорожка. На одном из камушков — моё имя («камушек с твоим именем»). Мама выложила его еще до моего рождения — так сильно меня ждала. И подарила самое дорогое, что у меня есть, — острый язык и коленки. Они не раз меня выручали — эдакие талисманы удачи.

В эти коленки когда-то влюбился мальчик. Он жил через несколько домов от нашего и каждый летний вечер заходил за мной. Как только стрелка на часах останавливалась ровно между шестью и семью часами — в окошко прилетало маленькое упрогое яблоко-мячик. Пора выходить — курить самокрутки из его рук (чтобы дома никто не заметил), пить лимонад, считать светлячков и читать друг другу стихи до утра.

Вернуться домой под утро, когда на траве проступит роса, рухнуть в холодную постель и забраться под тяжёлое бабушкино одеяло, — как жаль, что все это осталось несколько жизней назад. И яблони больше не плодоносят, и мальчика больше нет, но есть «камушек с именем» и есть старая покосившаяся изба, и в памяти — слова, сказанные одним летним вечером в тени яблонь.

Прогуливаясь по району, наткнулась здание с вывеской — «Центр здоровья и молодости». Невольно заглянула в окно и не смогла оторваться: светлое помещение, бильярдный стол, он и она играют в бильярд. Ей — лет 70, ему — столько же или чуть больше. Улыбаются закатившемуся шару и друг другу, кружат вокруг стола, как мотыльки на свету (ну мы или не мы?), и не думают останавливаться. Их никто не выгоняет, администраторша (суровая, на первый взгляд, женщина в очках) терпеливо ждёт конца партии и, кажется, даже улыбается. Мне хочется думать, что когда в центре гаснет свет и дверь запирается на ключ, старички превращаются в мальчишек и девчонок и продолжают играть в бильярд. И не перестают — как и любовь между ними.

И все, что после нас останется -
Неска́занность и послевкусие
И книга - схлопнутая устрица
В твоей руке цветком растреплется
И сердце и сонет и улица
И цвет и солнечные зайцы
Пускай в ладонь твою укроются
И может, сбудутся в конце.

I.C.
2024

о детстве и воде.

Когда вырасту — буду жить у воды. Любовь к водоемам у меня с детства: домик, где я выросла, стоит на берегу Исконы. Говорят, раньше тут жили гончары. Потом они куда-то исчезли, а дно Исконы до сих пор усыпано глиняными черепками. В детстве, летом, когда жара спадала, мы приходили на Искону с мамой — купаться, плести бусы из пахучих стеблей кувшинок и собирать скользкие, гладкие черепки.
К вечеру вода в речке — как теплое молоко из печки, а туман — как пенка на нем. «Смой тяжесть дня с лица» — говорила мама и умывала ладонью смуглое лицо. Мама — такая нездеешняя, чужестранка с персидскими глазами и черными-черными волосами. Я повторяю за ней это движение и зачерпываю холодную воду рукой. Я хотела быть похожей на нее — даже в этом простом жесте.

Самое приятное после купания — надеть на еще влажное тело белую сорочку, накинуть теплую мамину шаль, расчесать мокрые волосы, пахнущие речной водой, а потом босиком идти домой по берегу. Осока, уже покрытая росой, режет кожу, а маленькие камушки впиваются в ступни. Сладко.

«И каждый шаг причинял ей боль» — как в сказке про Русалочку.

Моя взрослая подружка учила меня всегда носить с собой маленькую бутылочку с водой — на случай, если спонтанно подарят цветы. С тех пор я всегда ношу с собой какую-нибудь емкость и иногда бросаю в сумку пакетики с подкормкой. Сегодня я впервые поняла ценность этого совета — вместе с сигаретами в табачке я получила несколько нежных распустившихся цветов. Курение, конечно, вредит, а букет — никогда.