Тут будет пост, который написал не я, а моя жена Вика. Это была реплика в нашем маленьком чатике с нашими самыми близкими друзьями. Кроме нас там ещё три пары. У всех дети. В Москве мы дружили офлайн. А теперь остался только чатик. Мы тут, в Аргентине, другие в Израиле, третьи в Армении, четвёртые в Португалии.

Вика начинает с рекомендации книги издательства МИФ:
«Я начала читать эту книгу*, нравится очень, и вам тоже советую. Мне помогает осмыслить, где мы вообще в итоге оказались, со всем нашим прошлым мажорно-богемным и очень сомнительным (в моих глазах, пока что) эмигрантским настоящим.

Для меня «сомнительное настоящее» — это про полную неопределенность, когда вообще не понимаешь, какое будущее тебе светит в ближайшие два-три года, да собственно даже через год. Я понимаю, что эта неопределенность не статична, она у меня возникает из-за дефицита прожитого тут на месте опыта, и чем больше мы тут живем, тем больше этот опыт копится. Но в России было 35 лет опыта, а тут — ну вот, два года. По развитию можно сравнить человека 35 лет и ребенка 2 года — вот такая разница в ощущении зрелости и возможностей у меня «тут» и «там». Наверное, опыт во взрослой жизни копится все-таки быстрее, но я сейчас понимаю, что адаптироваться и выйти на такую же внятную картину будущего, как на родине, за 2 года невозможно. Ну может быть на это нужно не 20 лет, но лет 7-10, по ощущениям, точно нужно.

Пока мы жили в Москве, этот опыт давал чёткое понимание собственных возможностей, в том числе и возможность оставаться в границах социального класса, внутри которого мы были. Это и про финансовые границы, и про понятные перспективы социальной поддержки, которую можно получить в любой момент. Разумеется, и там сценарии могли быть разными, но было очевидно, что мы не перевалимся за какую-то определенную черту; и самое главное, чтобы было так, не надо было прилагать никаких усилий, все уже было «само» сделано. Родились, учились, живем, родители у нас такие-то, друзья — такие-то, это все уже выстроенный круг, который формирует наше ощущение от будущего и от настоящего. Буквально: как решать любую задачу тебе уже понятно, если самому непонятно, то понятно, у кого спросить, где получить совет или поддержку. Если не у кого спросить, то можно ориентироваться на то, как такие же люди как ты с этим справляются, и выборка огромная, она везде — если ты достаточно умный человек (а я умная 🌝), можно на своем родном языке и в своей родной культуре буквально из воздуха всю эту информацию получить в любой момент.

Сейчас каждая задача, от поиска нормального врача до проблем с оплатой интернета, это все еще квест (да, увы, у меня так, даже два года спустя), общение с местными людьми все еще квест, легализация и всякие дела с документами во многом все еще квест, информационная включенность в местную жизнь все еще квест и так далее. Везде, по каждому этому аспекту, есть небольшой прогресс, но он такой крохотный по сравнению с тем, что было доступно на родине просто по факту рождения и взросления там. И эту неопределенность просто надо постоянно выдерживать, и вроде даже получается, но на это уходит дофига сил. Так что «сомнительность» остается, и я вот сейчас в стадии принятия, что она будет еще долго.»*

Campamento

Образовательная система в Буэнос-Айресе мне, пожалуй, до сих пор непонятна. Это несмотря на то, что двое детей учатся в школе уже два года. Я с трудом могу оценить структуру учебной программы. Немногое совпадает с моими воспоминаниями. Абсолютно точно могу сказать пока, что мне нравится. Во-первых, по моим ощущениям в нашей школе очень бережно обращаются с каждым учеником. Психолог/психопедагог Анто внимательно мониторила, как Иосиф постепенно вливался в коллектив, когда мы только приехали. Я тогда думал, что она из его учительниц, но через несколько месяцев стало ясно, что с ним всё норм, и Анто пропала из его поля зрения. С Ханной было даже проще. Может, дело в её темпераменте, может, в удачном стечении обстоятельств. Во-вторых, нравится видеть, как дети с удовольствием ходят в школу. Конечно, утром им бывает неохота вставать, и они рады, если есть причина остаться дома. Но мне кажется, тут дело не в том, что им не нравится учиться. Сам процесс явно увлекает их обоих. И я вижу, что у каждого есть любимые предметы, есть интересы, на которые реагируют учителя. Ещё классно, что нет домашних заданий даже у Ханны, в третьем классе. Это мне тоже нравится, учитывая, что в школе они оба проводят с 8 до 16:30 каждый день. Нет оценок! Только в табелях, которые выдают раз в семестр для родителей. Но я там ничего кроме MB (muy bueno) особо не видел. Помимо обычных предметов в школе есть физра в виде дзюдо и бассейна раз в неделю, есть роботика и основы программирования (хоть и непонятно, что они там делают, как будто бы просто играют пока в игры).

А ещё есть кампаменто. Лагерь. Я собственно про него хотел написать.
Это выезд раз в год с одной ночёвкой всей параллелью (или даже двумя) в пригородное место типа пансионата, где очень много опять же спорта (тут вообще культ всяких спортивных активностей, и любовь к ним, конечно, прививается с детства), неформального общения, игр, а вечером они жгут костёр и получают новые совместные впечатления. А дальше, как сказал Иосиф, «кто не хочет спать, может с фонариками бегать в темноте и смотреть звёзды!» Такой условный тим-билдинг.
Ханна в первый раз ездила в это буквально через месяц после того, как они пошли в школу. Она тогда ещё очень плохо понимала по-испански, мы тоже, и поездка её очень разочаровала. Заранее по описанию мы всей семьёй подумали, что это ночёвка в палатках на природе, как мы в России в походы ходили. А оказалось, что всё не так совсем. И она вернулась очень усталая, с настроем «больше не поеду». Но на следующий год дала лагерю ещё один шанс. Всё равно не понравилось. Я уж не помню, почему. Поэтому в этом году Ханна лагерь пропустила. А Иосиф, который только в этом году пошёл в первый класс (детский сад туда не ездит), свою первую поездку очень-очень ждал. Она начинается сегодня. Он так волновался, что утром нечаянно прыснул себе спреем от комаров в глаза, пока я отвлёкся на то, чтобы Ханне с собой в школу положить ежедневный перекус из печенья и орехов.
Все родители с детьми, обвешанными рюкзаками, набитыми вещами строго по списку (пунктов двадцать, включая запасную одежду, спальники, обувь для мокрой и сухой погоды, полотенца, офф, пижаму и тд), собрались около школы. Официально надо было прибыть за пятнадцать минут до отправления автобусов, но все, у кого есть другие дети, вынуждены были оказаться на месте минут за сорок. И дальше это как настоящий фестиваль прощания, как будто дети уезжают на неделю. И вот они все садятся в автобусы, которые делают круг вокруг школы, давая возможность родителям ещё сильнее ощутить волнение, а учителя в это время дуют в вувузеллы, машут руками и всячески шумят, развлекая детей.
Ух.
Предвкушаю десятки фото и видео, которые скоро посыпятся в чатик)

Зарисовка из сегодня. Шесть утра. Звонит будильник. Первый из трёх. Через минуту приходит кошка и начинает по мне ходить. Потом приходит Иосиф и, толкаясь, пробует пристроиться мне под бок. Это вроде помогает проснуться. Это очень приятно. Они услышали будильник и знают, что уже утро. Но к моменту, когда звонит второй будильник, они затихли и уютно спят на мне. И вставать теперь невыносимо сложно. Но я заглянул в телефон. Чёртов Трамп победил. Так я и знал. Но надеялся.. Однако гадкие новости меня взбодрили. Спасибо.

Очень сложно было подобрать слова, чтобы написать про стрельбу в Крокусе. Я в шоке от терракта. И Норд-Ост, и Беслан, когда они произошли, казались мне чем-то не относящимся ко мне. Даже взрывы на Пушкинской и на Автозаводской тогда я не смог воспринять как реальность. А сейчас, когда я живу в тысячах километров от Москвы, почему-то меня очень пришибло. Может, дело в том, что это концерт: я много ходил по концертам в Москве. Может, в том, что моя мама живёт прямо в Красногорске, максимально близко. Хотя скорее всего, я испугался, потому что за последние двадцать лет ничего не изменилось: всё так же оказались бессильны все эти проверки с железными рамками на входе на массовые ивенты. Сотрудники органов научились легко находить и арестовывать тех, кто кидал пластиковые стаканчики в полицейских, менял ценники, относил цветы на могилу Навального и тд. А реальные злодеи оказываются неуловимы, сели в машину и уехали. Мне очень жалко невинных людей, которые просто пришли на концерт.

Иногда я спрашиваю себя: а если бы я не уехал в Аргентину. А если бы я жил сейчас в Москве? Моя обычная работа, которой я занимался всю жизнь, а особенно в последние лет пять — находил бы я в ней смысл сейчас? Не знаю. Смысла в том, что я больше всего фотографирую в Аргентине, я сейчас вижу гораздо больше. Это личные семейные истории, которые можно навсегда сохранить. Я снимаю русскоязычных эмигрантов, которые оказались в этой прекрасной стране. Чаще всего с малышами, получившими паспорта Аргентины. Мне искренне интересно знакомиться с новыми людьми, я потом постоянно разбираю эти съёмки, вглядываюсь в лица, обдумываю, каково это нам всем. И люди попадаются удивительно хорошие.

Кстати, я про свой формат съёмок, кажется, не писал, хотя постоянно говорю и пользуюсь. Не все на него соглашаются, но этот сценарий я считаю самым удачным и плодотворным. Съёмка длится два часа. Час дома, час на районе вокруг дома, проходя знакомым маршрутом через уже привычные места. Чаще всего даже достаточно случайные и нейтральные интерьеры в домах, которые могут казаться безликими, перестают ощущаться такими чужими через какое-то время. Там сейчас хранятся родные вещи, там останутся жить важные воспоминания. К счастью, у аргентинцев хороший вкус, и квартиры чаще всего имеют белые стены и хороший свет. И уж точно я нахожу больше смысла в съёмке портретов именно там, в личном пространстве, чем в студиях. В студии образ героя придумывается фотографом-художником, а дома ловится его настоящая суть — та, которую он готов показать. И кстати я поэтому не хочу делать короткие получасовые и даже часовые семейные съёмки: хочется сделать не просто клёвые фотографии людей, но и зафиксировать воспоминания об этом периоде жизни. А это требует времени. Кроме съёмок типа «выписка из роддома» или «портрет для LinkedIn», конечно, но это совсем другое.

Так вот, а в Москве я больше всего снимал еду в ресторанах. Сейчас кажется, что это настолько менее важное и более коммерческое дело. Хотя это вроде не про рекламу было (реклама в негативном каком-то смысле), а про аккаунты в соцсетях для небольших клёвых бизнесов. Для меня смысла этой работе придавали те, с кем я общался в процессе, со многими я дружил.